Игорь Сотников - Причины и следствия моего Я Страница 9

Первое, что попалось на глаза карманному жителю, а вернее сказать, под руки, так это самая острая и очень больно колющая вещь, непонятно каким образом, оказавшийся в кармане этот сапожный гвоздик. Что, наверное, логично, ведь если вещь несёт в себе колюще-режущие свойства, то она как вещь, несущая в себе свойства двойного назначения, своей колющей бока остротой быстро излечит вашу близорукость и очень прочувственно, не позволит себя не заметить. И хотя предсказуемость и сказуемость этой острой вещи – гвоздя уже определенно намекала на свое я в этом мире, тем не менее, неразумность любого карманного жителя, как вещь по большей части инертная, совершенно не спешит избавиться от своей «—не». И пока же эта данность каким-нибудь образом не укажет на свою приспособленность и применимость, то, пожалуй, разум карманного жителя так и будет пребывать в самом себе.

И пока названная собою разумность, пребывала в своём первозданном состоянии – в созерцании, эта бездуховность гвоздик под физическим воздействием потрясывания кармана сумел вклиниться в карманный шов, что при его остроте было неизбежным. И уже после некоторых трений, расширив свои возможности для падения, как только вышел за свою объемную предельность, то, тут же упав в образовавшуюся дыру, выпал из поля зрения созерцания разума.

– Так вот оно что! – Заглянув в эту тёмную бездну, сделала свой первый вывод разумность (применимость определяет сущность вещи). – Это твой путь! – Посмотрев вверх и узрев недоступность этого пути, сделала вывод разумность и, укрепившись в своем решении, что, скорей всего, не только не зря, а указующе символично божественная длань показывает ему направление пути.

Ухватившись за последний дар небес, разменную монету, гвоздь погрузился вместе с ней в эту область тьмы, которая и привела его в это жизненное место – подкладку кармана. В ту жизнь, которая не сильно, а местами даже преимущественно отличалась от той, которая шла на верхнем этаже разумного пространства. Жизнь же внизу, в этой прокладке жизни, позволяла через дыру в кармане (по местной классификации – окно в небо) более сфокусировано видеть всё то, что делается наверху, что в свою очередь даёт возможность лучше увидеть и понять, как эти существующие жизненные необходимости сосуществования всех элементов жизни, так и главное – более детально рассмотреть божественную длань (чем дальше находишься от мирских забот, тем ближе к тебе ненасущное).

Что же касается насущной жизни в прокладке, то божественная длань и здесь не оставила нуждающихся, и время от времени подкидывает, как пищу для живота (всё больше семечки), так и для ума (какая-нибудь оторванная пуговица). Имела ли тут место случайность, где божественная длань вошла в соприкосновение со своей божественной действительностью, и, зацепив чью-то носовую возмущенность или зацепившись за что-то более монументальное, типа забора, тем самым потеряла часть себя, лицо и часть предметов одежды? Или же это есть факт непреложности бытия вещей, имеющих свой срок службы и значит конечность?.. Но эти загадки бытия мироздания так и не откроются ограниченному карманом разуму, ведь вселенский разум не менее разумен, что вполне логично, и он, заботясь о своем меньшем собрате, и предоставляет ему возможности для раздумий в виде этих загадок. А ведь ей, карманной разумности, как и всякой малой ипостаси, для того чтобы развиваться, просто необходима зарядка для ума. Как, впрочем, не откроются они и более крупному разуму, чья, по мнению карманного разума, божественная длань, а для самого носителя длани – просто рука, в один момент от чужих глаз в подкладке кармана укрыла это жемчужное сокровище.

И вот сейчас эти воображения, взыгравшиеся в голове Филимона, чей организм подвергся нападению чувствительности, появлению которой поспособствовала градусность жидкости, вдруг заставили его забыть все свои убеждения и принципы (никогда ни с кем не делиться), на которых основывалась вся его сущность. И в один самый забывчивый момент он решил подарить Надьке эту серьгу. «Пусть порадуется», – улыбнулся про себя Филимон, представив эту веселую, с признаками зубного разложения улыбку Надьки.

– Ик. – Из глубины себя очень душевно ответила Филимону на эти его думы Галатея-Надька, чем указала ему на реалии жизни, где его таланта камнетеса, пожалуй, будет маловато, для того чтобы ликвидировать эту ее неотесанность.

– Тьфу. – Плюнул Филимон, схватив ещё крепче серьгу, начал себя корить за эту свою несдержанность, которая чуть не стоила ему, не считая самой серьги, потери кореша и всякого авторитета.

Филимон схватил кусок колбасы и начал её с остервенением жевать, тем самым немного успокоил себя, после чего вновь задумчиво посмотрел на эту стерву Надьку.

«А может, это всего лишь привычка?» – Филимон мысленно попытался уцепиться за возможность такой надежды. Да, несомненно это привычка. После небольшой внутренней борьбы Филимон решил словами заговорить свою неуверенность: «А дальше по привычке напьемся с Витьком, подеремся и будем привычно жить дальше», – резюмировал про себя свои думы Филимон.

– Да уж, – глубоко выдохнув, уже вслух сделал свой вывод Филимон.

– Ничего, во всем надо искать плюсы. Нам больше достанется, – доставая бутылку, сделал свой рациональный вывод Витек, с чем не мог не согласиться Филимон, подставляя свою кружку.

После чего следует свой закатный в кружку заход, который приводит Филимона и Витька во взаимную глубокомысленность, где Филимон, дабы ему никто не мешал думать, с помощью затрещины убирает лишнюю фигуру Надьки со стола и, придвинувшись к Витьку, начинает свой задушевный разговор о своих планах на будущее, которое ему видится в очень благоприятном виде и в сложившейся политической обстановке кажется весьма перспективным. В чём, конечно же, ни у кого из них не возникнет сомнений, разве что только у одной, очень завистливой, вечно сомневающейся в себе категории писателей-фантастов. Которые не смотря на эту их завистливость ко всякому воображению, в этот раз заслышав от Филимона все эти его фантастичности представлений своей будущности, будут вынуждены с ним согласиться и комментировано выдать свое: «Это фантастика!».

А что они могут поделать, когда им даже в самой большой своей фантазии не помыслится такое, что представляет собой этот Филимон из теплотрассы. В чём, конечно, ничего нет такого из ряда вон, но вот то, что им никогда не преодолеть – тот существующий разрыв между той реалией жизни Филимона и его воображаемого будущего, то это, наверное, и есть та, настоящая фантастичность, до которой очень далеко идти сидящему у камина в кресле-качалке какому-нибудь пресыщенному жизнью фантасту, ищущему для себя в голове новых безгравитационных миров, где бы его толстый зад и одышка не были бы ему такой помехой как здесь, на этой скучной Земле.

– Вот, чёрт, свалился, – заявил Витек, глядя на привычный слет со стула Филимона.

– Вот, чёрт, свалился, – вторил ему, вернувшийся к действительности Алекс, заметивший падение никакого гражданина, который после выпитого натощак, почувствовав прилив в голове и отлив от ног (если где-то прибудет, то значит где-то убудет), сам собою разориентировался, и голова его, перетянув на свою сторону все остатки его сил и разумности, нарушив хрупкое равновесие, устремилась вниз и уронила всё это строение под названием человек. Который и до этого не представлял из себя какого, а, скорее, никакого гражданина, а теперь, уронивши сам себя, уже бесспорно стал им.

«А вот если бы он знал или же был хотя бы в курсе всех тех стечений обстоятельств, которые однозначно имели здесь своё место, то он был бы более подготовлен к этой встрече с жизненным ненастьем и, пожалуй, не стал бы смешивать пиво с водкой, пить в одну харю („Очень, разумно“! – Подтвердил внутренний голос, не раз становившийся жертвой такого поветрия Алекса, и как никто другой знающий всю ту бредятину, которую на него обрушивает все тот же Алекс.), и ставить все свои деньги на зеро или на красное». – Алекс, глядя, как ветер, пытаясь поднять это новое дорожное препятствие, заворачивая его куртку и нещадно вытягивая его за волосы, снова вернулся к своим размышлениям.

– А для чего мне всё это? А для того, чтобы суметь выстроить защиту (а не нападение), которая впредь, не поставит меня перед таким фактом безответственности моей… Теперь уже даже и не знаю, как ее назвать… – Алекс всё-таки сумел сдержаться и оставить при себе все, что в нем накипело.

«А ведь это, наверное, всего лишь один из предложенных кем-то мне путей, который, по моему недомыслию, плюс все эти стечения обстоятельств, которые притягивают все неподготовленные к жизни люди, и оказался ошибочным. И что дальше? Наверное, я должен извлечь должные уроки из ошибок и уже постараться не повторяться. Хм…», – почесал свой затылок Алекс.