Вадим Голубев - Записки генерала Жихарева. Роман ужасов Страница 9

Жгли документы штабисты, всюду царила полная неразбериха. Разводил пары бронепоезд, на котором драпало руководство фронтом. Жихарев подбежал к амбару, где сидели пленные польские офицеры.

– Сколько их? – спросил Пашка у часового.

– Девять душ, – последовал ответ.

– Вот именно – уже душ! Выводи!

– Эй, панове! Выходьте! – лязгнул засовом часовой-коротышка в разбитых сапогах.

Пашка заметил, что восемь офицеров примерно одного роста и выстроил их в затылок друг другу. Девятого – высокого майора – оставил под присмотром часового.

– Длинный! Русский знаешь? – спросил он майора.

– Знаю…

– Тогда переведи, чтобы стояли спокойно, не вертели

головами! – велел Пашка, доставая маузер.

Затем пристроил оружие к затылку лысого подполковника и выстрелил. Тот, брызнув фонтанчиком крови, повалился ничком. За ним – остальные поляки.

– Быдло! – бросился на Пашку высокий майор.

Штык часового вошел ему в живот. Со стоном поляк упал навзничь. Жихарев выпустил ему пулю – тоже в живот. Стоны перешли в крики. Суча ногами, поляк умолял пристрелить его.

– Так подохнешь! – ответил часовой вытирая штык. Краем глаза Пашка увидел, что еще жив офицер, стоявший в строю последним. Однако добивать его не было времени. Жихарев подоспел, когда бронепоезд уже тронулся. Артиллерия, склады, лазареты – все было брошено. Поделив оставшиеся патроны, пустились наутек воинские части. Так закончилась для Пашки гражданская война.

Глава 9

В начале 1921 года в Петрограде начались забастовки рабочих, вызванные голодом. Тогда же моряки Кронштадта, солдаты его береговых частей, рабочие судоремонтных заводов подняли мятеж против голода, продовольственной разверстки и диктата большевиков. Вместе с военными – делегатами Х съезда большевистской партии – Пашка оказался на подступах к Кронштадту. В его задачи входила ликвидация взятых в плен мятежников. На штурм города-острова шли по льду Финского залива. Когда Жихарева везли в город на санях, он видел сплошной ковер из трупов атаковавших, раскинувшийся на три километра. Льда под телами не было видно. Были забиты трупами и полыньи, образовавшиеся от разрывов снарядов. Масса убитых лежала на улицах города. В Кронштадте Пашка встретил Ворошилова.

– Единственная надежда на тебя, Паша! – обнял тот Жихарева. – Пленных скопилось несколько тысяч. Кормить нечем, медикаментов своим не хватает. Казематы крепости могут вместить только половину сдавшихся мятежников. Выручай, брат! Ты у нас – крупный специалист.

В главном дворе крепости сидели и лежали на снегу несколько тысяч человек. Среди черно-серого моря матросских бушлатов и солдатских шинелей пятнами выделялись коричневые кожанки и синие поддевки рабочих. С галерей форта на них было направлено десятка два пулеметов. Договорившись с вновь назначенным комендантом из большевиков о порядке размещения пленных в казематах, Пашка приказал мятежникам подняться и рассчитаться «на первый-второй».

– Четные номера, шаг вперед! Направо! Первая ко мне шеренга, шагом марш! – отдавал приказания комендант.

Более полутора часов ушло на размещение пленных в казематах, а Пашке казалась, что двор все еще полностью забит людьми. Наконец, комендант доложил, что все отобранные размещены по помещениям.

– Все битком забито! – отдувался он, утирая пот со лба.

– Пулеметчики, готовсь! – скомандовал Жихарев. – Пли!

Разом ударили двадцать пулеметов. Крики и стоны взмыли над двором. Аккуратно, рядами падали пленные, окрашивая снег кровью. Когда все полегли, Пашка махнул браунингом:

– Чекисты, за мной!

На решетке калитки, ведущей с галереи во двор, повис старый матрос. Он задыхался, кровь ручьем текла из его рта. Выстрелом в глаз Пашка прервал мучения старика. Лязгнул засовом комендант, пропустив Жихарева вперед. Труп старика оторвался от калитки и мазнул окровавленной головой по новой бекеше Жихарева.

– Оттащите эту падаль! Сука! Новую бекешу изгадил! – выбил Пашка ударом ноги второй глаз покойнику.

Живо принялись три десятка чекистов за дело. Затрещали одиночные выстрелы. Пять раз перезаряжал Жихарев свое оружие. Последних пристреливали уже в сумерках. Неясный, но зловещий гул донесся откуда-то из-под земли.

– Товарищ, комендант! Учуяли пленные, что их дружков расстреляли. Такое творят! – подбежал перепуганный красноармеец.

Когда Жихарев с подручными вышел из двора, он почувствовал, что его ноги промокли. Посмотрел вниз – сапоги до колена в крови. В крови были и полы бекеши. Такой же вид был у коменданта и чекистов. Оставляя кровавые следы, команда спустилась в подвал. Бесновались, рвали решетки, пытались выбить стальные двери матросы.

– Запоры и решетки крепкие? – спросил Жихарев.

– Еще бы! При царе, на Путиловском делались, – самодовольно усмехнулся тот.

– Ну и хрен с ними! Пусть орут! Пойдем, у нас завтра много работы. Лошади и подводы нужны, канаты, колосники от топок и большие камни. Трупы топить будем! Санки нам приготовь! Большие проруби найти. Если не найдем, взрывчатка потребуется: лед взрывать будем.

Ни взрывать лед, ни искать полыньи не пришлось. Километрах в девяти от острова обнаружили разлом льда, оставленный, очевидно, английским ледоколом. Потянулись подводы с убитыми. Женщины толпились у ворот крепости, старались заглянуть под рогожи, которыми были прикрыты тела убитых. «Сержик! Мой Сержик!» – устремилась за подводой худенькая женщина лет тридцати. Сопровождавший подводу чекист оттолкнул ее, но она поднялась и пошла за санями.

– Иди отсюда, курва! – лязгнул затвором чекист.

– Идиот! Нельзя на виду у людей – прошипел ему Пашка и обратился к женщине. – Гражданочка, откуда вы знаете, что он здесь? Кто он вам?

– Здесь мой муж. Видна его рука. На ней химический ожог. Он был командиром гальваников на корабле. Умоляю: разрешите проводить его!

Пашка велел откинуть рогожу. Под ней лежал шатен в офицерском кителе. Пуля попала ему прямо в сердце

– Вот, гражданочка, видите, легкой смертью ваш муж умер – не мучился. Садитесь в сани, а то пока доедем – простудитесь, – пригласил Жихарев.

Доехали до разводья. Без лишней суеты чекисты и красноармейцы принялись выгружать из саней трупы, привязывать к ним груз и сталкивать в воду. Быстро исчезали в глубине Балтики солдаты и матросики. Взяли и Сержика. Привязали к его ногам кусок рельса и столкнули под лед. Мелькнуло бледное лицо, взметнулись каштановые волосы, и пошел Сержик к своему последнему приюту. Чекист впился в руку жены Сержика и поволок ее за торос.

– Братва! Кому погреться хочется – давай сюда! – крикнул он.

С гоготом окружили женщину чекисты и красноармейцы. Визг, а затем крик, перешедший в стоны раздались из-за тороса. Одни топили трупы, другие бегали за торос, а потом сменяли первых. Наконец, все тела были утоплены. Пашка заглянул за торос. Там лежала уже мертвая женщина. Между ног у нее было сплошное кровавое месиво. Рядом валялась оторванная грудь.

– Сволочи! Никакого уважения к начальству! Нам не оставили! – ругнулся комендант и столкнул женщину в воду, ударом сапога отправив следом за ней и грудь.

На следующий день казнили руководителей мятежа. Их было девятнадцать. Во дворе отдаленного форта Пашка расстрелял их в затылок. Затем тела засыпали углем, залили мазутом и подожгли. Даже Жихареву, многое повидавшему в Гражданскую, было жутко смотреть, как корчатся покойники в огромном костре. Когда костре прогорел. Чекисты ломами раскололи еще красные от жара черепа, сгребли пепел с остатками костей железные ящики и утопили в той же полынье, оставленной ледоколом.

В это время в казематах связывали остальных мятежников. Каждая двадцатка пленников скручивалась одной веревкой. Весь день и вся ночь ушли на эти приготовления. Утром всех их выстроили в главном дворе.

– Граждане, контрреволюционеры! – обратился к ним Пашка. – Вы направляетесь в Соловецкий дом заключения, где самоотверженным трудом искупите свою вину перед революцией.

Сам же направил колонну к уже знакомой полынье. Прошли около тех верст, когда в одной из людских связок начал волноваться рыженький матросик.

– Братва! Не туда ведут! На Соловки путь через Питер, а мы на Моонзунд курс держим! – заметался он.

Не говоря ни слова, Жихарев выстрелил ему в лоб.

Колонна двинулась дальше, волоча за собой труп рыженького. Наконец, подошли к разводью. Его затянуло тонким ледком. Под ним проглядывало всплывшее тело жены Сержика.

– Эх, яблочко, да оловянное, Советская власть – окаянная! – приплясывал у края полынью высокий щеголеватый матрос в широченных клешах.

Пашка выстрелил ему в живот. Матрос замер, удивленно глядя на Жихарева. Тот еще раз выстрели в живот. Моряк переломился пополам, его начало рвать. Затем ноги не удержали его, и парень соскользнул в полынью. Заскользил за ним следующий в связке матрос. «И-эх! И-эх!» – хватал он воздух, выныривая из кровавой воды. Третий моряк – коренастый крепыш с черными как смоль усами – стоял, упершись каблуками в ледяную выбоину. Его лицо побагровело, на шее вздулись вены, капельки пота выступили на лбу. Пашка взял из саней кувалду и стукнул матроса по голове. Глаза крепыша закатились, красноту на лице сменила бледность. После еще одного удара крепыш заскользил полынью, увлекая за собой остальных. С матом и воплями полетели матросы в ледяную воду. Еще несколько минут она бурлила, вращая расколотый лед.