Николай Семченко - Соглядатай, или Красный таракан Страница 9

– Тетя Таня! – закричала я. – Я к вам…

Очень боялась, что девушка снова накинет крючок на дверь, и потому говорила с ней громко, называла по имени (его я от матери узнала) :

– Я книги вам принесла, портреты знаменитых людей… Смотрите! Может, вы что-нибудь купите?

Таня робко вышла на крыльцо, и я увидела, что она и в самом деле вся седая, чёрная юбка пестрела многочисленными заплатами, рукава застиранной до желтизны сорочки доходили лишь до локтей.

– Здравствуй, девочка, – сказала она. – Откуда ты знаешь, что меня Таней зовут? Даже братья меня кличут не иначе как Сивая…

– Знаю… Мы ведь в одном посёлке живём, – ответила я. – Меня Машей зовут… Я книги распространяю.

– Что мы на улице говорим? Неудобно. Пошли в хату, – сказала Таня.

Я разложила своё богатство на столе и, как нас учила учительница, принялась его расхваливать. Таня остановила свой выбор на портрете Карла Маркса.

– Вот этого возьму, – сказала она. – Он на вид божественный, и борода у него как у архиерея. Кто это?

– Карл Маркс, – просветила я её. – Учитель всего прогрессивного человечества.

– Вот здесь он у нас и будет висеть, – сказала Таня и залезла прямо на стол, чтобы примерить портрет в передний угол. – Братья иконы сожгли. Грех-то какой! Пусть этот старец вместо них висит…

Мать рассказывала мне, что братья Тани, рассердившись на Бога за свою нищету, сиротство и раннюю смерть родителей, вынесли иконы во двор и сожгли их. Старики осуждали их за это и сторонились.

– Правильно, тётя Таня, – поддержала я её. – Самое ему там место! Карл Маркс, он за бедных, хочет, чтобы все жили в достатке, чтобы у каждого были хлеб, одежда и обувь…

Таня слезла со стола, умильно поглядела на портрет Карла Маркса, зачем-то перекрестилась и пошла к сундуку, из которого достала небольшой узелок, развязала его и я увидела горстку мелочи. Девушка нашла в ней двадцать копеек, торжественно протянула их мне:

– Спасибо, девочка, что зашла. Мне теперь веселее станет жить, – и снова умильно взглянула на Карла Маркса.

Через несколько дней я снова заглянула к Тане.

– Спасибочки тебе, Маша, великое, – радостно сказала она. – Мои братовья уж такие радые, что в нашей халупе настоящий земной бог поселился…

– Какой бог? – не поняла я.

– Карл Маркс – защитник всех обездоленных, – кротко пояснила Таня. – Он всех нас научит, как построить рай на Земле…

– Но для этого нужно и самим много учиться, – я повторила мысль нашей учительницы, как свою собственную. – Стране требуются грамотные люди. Вы, тётя Таня, не хотите пойти на курсы ликбеза?

– Что ты, что ты?! – вскрикнула Таня. – Я никуда из хаты не выхожу: нечего на себя одеть, ещё людей испугаю…

Так что пришлось мне самой ходить к Тане. Она оказалась прилежной ученицей, и довольно скоро научилась сносно читать и писать печатными буквами. А моё собственное ученье закончилось в седьмом классе после ноябрьских праздников. После смерти отца матери стало невмочь одной кормить всю семью, пришлось нам, старшим детям, пойти на работу в колхоз.

За работой и не заметила, как стала взрослой. Однажды подошёл ко мне комсомолец Алеша Дзюба и говорит:

– Хватит тебе байдыки после работы бить! Поступай к нам в комсомол.

– Мне и так не скучно!

– В комсомол принимают только самую передовую молодёжь, – объяснил Алёша. – Ты вполне подходящая кандидатура. Будем вместе заниматься общественными делами.

– А Верке, значит, отставка? – ехидно спросила я. Алёшка везде ходил с Верой Серовой, тоже комсомолкой, и полсела думало, что это любовь.

– Тю! Вот дурёха! – расхохотался Алёша. – Да ты что подумала-то? Вера – стойкая комсомолка, активистка, у нас общие поручения. Мы с ней думаем свою агитбригаду создать. И тебя в неё возьмём…

Я прибежала домой и сказала матери:

– Буду вступать в комсомол!

– И не думай, – ответила она. – Ты что, сдурела? Поговаривают, что скоро война будет, придёт германец, подымет на штыки всех комсомольцев…

– Всех не подымет! – воскликнула я. – И вообще, я уже не ребёнок. Могу и сама распорядиться своей судьбой. Мне уже семнадцать лет!

– Поступай, как знаешь, – мама укоризненно качнула головой. – Неволить не стану…

Кому теперь скажи, не поверят, что тот сентябрьский день 1937 года запомнился мне на всю жизнь. Я встала рано-рано утром и всю дорогу до райкома комсомола повторяла устав, речь Ленина на третьем съезде РКСМ, что-то ещё, кажется, стихи комсомольских поэтов.

В райкоме комсомола меня расспросили о жизни в колхозе, проблемах молодёжи, задали вопрос о принципах демократического централизма. «Принята», – услышала я.

О! Вижу себя как сейчас… Худенькая девчушка в белой кофточке, чёрной юбке, на ногах – лёгкие голубые «спортсменки», белые носки. Нарядная! И от радости, что стала комсомолкой, даже выше ростом стала. По грунтовой дороге не иду – лечу, ног под собой не чуя. Мимо проплывают хаты родного села, сады, огороды, знакомые люди приветливо улыбаются – всё это моё, такое родное, светлое, сердцу тёплое. Глупенькая, я не понимала тогда, что творилось в стране: аресты «врагов народа», ГУЛАГ, расстрелы ни в чём не повинных людей, переполненные тюрьмы…

Конечно, та Система держалась на восторженной вере в социализм таких, как я, а ещё – на молчаливом страхе тех, кто был постарше и, возможно, понимал смысл происходящего.

На первом в моей жизни комсомольском собрании мне дали поручение – заведовать сельским клубом. Так что днём я работала в садово-огородной бригаде, а вечером – в клубе.

Вместе с девятиклассницей Верой Шумейко мы выбирали из журналов какую-нибудь пьесу и подолгу обсуждали, кому из сельчан какая роль подойдёт. Вера мечтала поступить в театральный институт, и потому добровольно взяла на себя роль режиссёра.

Наметив исполнителей главных ролей, мы приходили к ним домой и говорили:

– Без вас спектакль не получится. На эту роль годитесь только вы! Ну, как мы без вас обойдёмся? Соглашайтесь!

Как ни странно, никто не отказывался.

Наш спектакль «Мартын Боруля» всегда шёл с аншлагом. Из соседних сёл являлись ходоки:

– Слышали, что у вас артисты хорошие. Приезжайте к нам! А то мы скучно живём…

Конечно, мы выезжали. Наши спектакли славились по всей округе. А ещё вся округа ходила к нам смотреть кино.

Движка для киноустановки в клубе не было. Так что парням приходилось крутить «динаму» вручную.

Однажды к нам в клуб пришла Таня. Та самая, что повесила в угол портрет Карла Маркса вместо иконы. Вера обрадовалась:

– О! А нам как раз нужна артистка в новый спектакль. Хочешь играть?

– Неграмотная я, – сказала Таня. – Ничего не умею.

– Не умеешь – научим, не хочешь – заставим, – оптимистично заявила Вера.

Таня оказалась способной ученицей, и месяца через два на премьеру нового спектакля собралось всё село. Таня играла роль передовой колхозницы, которая боролась против вредителей. Эти вредители травили коров и вытворяли разные гнусности.

Кому-то, видно, не понравилось, что тёмная, и к тому же богобоязненная, девушка исполняет роль активной общественницы. По селу уже давно шёл слух, что она молится на Карла Маркса, как на Господа Бога. И тем самым, стало быть, наносит явный вред основателю коммунистического учения и всему атеизму в целом.

За Таней приехал из райцентра «чёрный воронок» и увёз её навсегда. На следующий день он приехал за Верой. И она тоже не вернулась из райцентра. На все наши вопросы председатель колхоза отвечал односложно:

– Таня – враг народа, а Вера не разглядела её классовую сущность. Стало быть, должна нести ответ…

– Может, нужно за неё заступиться? – спрашивали мы.

– В НКВД работают умные люди, они во всём сами разберутся, им адвокаты не нужны, – сурово отрезал председатель. – Если чего-то не поймут, то сами приедут и вас обо всём расспросят…

Никто не приехал и ни о чём не спросил.

Теперь понимаю, что смалодушничала. Это ведь я продала Тане тот портрет! И знала, что она повесила его в божницу. Значит, я тоже вполне могла бы сойти за пособницу «богомолки» и «тайного врага народа». Может быть, именно это обстоятельство и удержало от поездки в райцентр, чтобы заступиться за девушек. Да и председатель намекнул: дескать, сидите тихо и не высовывайтесь, без вас разберутся.

А тут ещё мама вдруг начала выпроваживать меня на учёбу:

– Поезжай, дочка, в Днепропетровск. Там на обувную фабрику берут учеников. Дают им угол, стипендию. Будет у тебя специальность. Это же счастье!

Теперь-то я понимаю: она боялась, что и за мной может приехать «чёрный воронок».

Насушила мама чемодан сухарей, ещё положила в него десятка два золотистых луковиц и немного соли, завязанной в белую тряпицу. И я поехала мечте навстречу…