Александр Кваченюк-Борецкий - Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 1 Страница 9

Ученый оторвал взгляд от микроскопа и потер уставшие от напряжения глаза. Затем встал из-за стола. Несколько раз прошелся из угла в угол тесной комнатенки, которая располагалась на чердаке двухэтажного дачного домика. Остановился у окна. Некоторое время рассеянно смотрел на хвойные деревья, островерхими вершинами, казалось, цеплявшие дождевые облака. Вскоре первые капли начали выбивать дробь по стеклу, и на душе у Игоря Игоревича стало легко и умиротворенно. Это чувство он испытывал всякий раз, когда шел дождь. Падение дождевых капель с одной стороны было беспорядочным, а с другой, если приглядеться и прислушаться к барабанной дроби внимательней, как будто бы, строго размеренным и рассчитанным относительно скорости и частоты. По мнению Артемьева только дождь, как явление природы, наиболее предметно отражал суть всего мироздания: стихийность и закономерность. И, где была граница между ними, и как первая переходила во вторую? Что если в этом – ключ к тайне, над которой сотни лет подряд бились ученые: каким образом возникла жизнь на Земле?

Игорь Игоревич почти уже год обитал на заброшенной даче. Скрывался от знакомых, коллег по работе. Но, не желая себе признаваться в этом, просто считал, что судьба все расставила на свои места. Находясь среди себе подобных, он был закрыт для них навсегда, так, как ни с кем никогда не откровенничал. Никого не воспринимал всерьез. Мог читать лекции в институте, вести научные беседы, спорить с коллегами, чтобы отстоять свою точку зрения в любом вопросе. Но едва разговор касался его лично, он умолкал, замыкался в себе и мысленно, а иногда и вслух, посылал к черту каждого, кто лез к нему в душу. Если собеседник был настойчив и продолжал досаждать Артемьеву, то в ответ получал столько едких замечаний, насмешливых издевок и откровенного пренебрежения, что тут же отступал и спешил переменить тему. Или же, распрощавшись с Игорем Игоревичем, тотчас удалялся восвояси, вдруг вспомнив про какие-то неотложные дела. Высокомерность, насмешливость и язвительность сочетались в Артемьеве с редкой внутренней гармонией и душевным обаянием. Первые качества настораживали, а вторые бесконечно располагали к нему людей. В итоге, те, кто имел дело с Игорем Игоревичем, всегда испытывали к нему весьма двойственные чувства. Он, непонятным образом приковывал к себе внимание окружающих. Раздражал их любопытство. Ощущение было такое, что он взял у них что-то дорогое, крайне необходимое им самим и наотрез отказывался вернуть. И они опять обращались к Игорю Игоревичу. Якобы затем, чтобы просто поболтать. За дружеским советом. Как коллеги по работе. Но уже через минуту-другую смотрели на Артемьева так, словно у того на лице было написано: я вам должен, я это прекрасно знаю, но никогда и ни за что не верну ни «гроша»!

Игорь Игоревич уже давно разменял четвертый десяток, но до сих пор не был женат. Те женщины, с которыми он запросто сходился, так же скоро, навсегда исчезали из его жизни, едва убеждались, что обаятельный мужчина не имел в отношении них никаких серьезных намерений. Они ничуть обижались на странного типа и его прощальное «аровуар» или «адье» и беззлобно отвечали:

– Дорогой, тебе надо не с женщинами спать, а со своими книжками!

14

Николай Юрский бесшумно отворил входную дверь и, осторожно ступая по ступенькам, поднялся на второй этаж. Когда вошедший положил ладонь на плечо Артемьева, который сидел за столом, окунувшись в работу, и, казалось, ничего вокруг не замечал, тот вздрогнул.

– Ты – что, меня заикой сделать хочешь?

Но Николай, поспешно приложив палец к губам, кивнул в сторону окна.

– Хвоста приволок?

В голосе Артемьева прозвучала тревога. На лбу выступила легкая испарина. Сейчас в его временную научную лабораторию вломятся чужаки и наденут на него наручники. Тогда прощай свобода, изыскательский и труд над новым сборником популярных статей. И, вообще, лети все в тартарары! Игорю Игоревичу стало немного не по себе. Он вдруг подумал, что, если бы – не компьютер, занимавший большую часть его стола, то нельзя было бы с уверенностью утверждать, что на дворе – конец двадцатого века, а не его тридцать седьмой год. Как хорошо, что он тогда еще и в проекте мамкином не намечался. Игорь Игоревич смутно помнил о том, что когда совсем немного подрос, то, как все дети, однажды спросил у матери о том, где его «нашли»? В капусте? Но мама серьезно отвечала, что где-то в сибирской глухомани отыскала целую гору сокровищ. Несказанных богатств. Они были всюду разбросаны по земле. Она стала их скорей собирать и складывать в свой вещмешок и вдруг наткнулась на крохотного малыша. Это и был он, ее любимый сынок! И, так он ей понравился, что позабыла она про сокровища. Оставила их на том же месте, где они лежали прежде. И ничуть об этом не пожалела, так как драгоценные камни были очень тяжелые. И все равно оказались бы ей не под силу. Схватила она дитя, крепко прижала к своей груди, чтобы больше не отпускать от себя ни на шаг. А, когда ему исполнилось три года, его буквально вырвали из рук матери люди в камуфляжной форме и отвезли в детдом. С годами картина его собственной жизни до разлуки с матерью представлялась ему все более отчетливо.

Она работала геологом. Всю жизнь моталась с геологическими партиями по беспредельным просторам Родины. Замуж так и не вышла. Где-то там, на таежных тропках, на берегу реки или островке среди болот зачала ребенка. И даже на свет он появился не в роддоме, а в лагере геологов. А, когда это случилось, то за ней прилетел вертолет, чтобы вместе с новорожденным доставить на большую землю. А там – уже прямиком в больницу. Вся штука была в том, что Артемьева Любовь Гавриловна очень долго скрывала свою беременность, и врачи не смогли точно определить, когда начнутся роды. Они ошиблись почти на два месяца. И Артемьева, непоседа по жизни, решила, что еще в одну разведку она успеет сходить. Это была ее последняя разведка. Когда в гинекологическом отделении горбольницы сестра-хозяйка случайно обнаружила кусочек золота в походном мешке Артемьевой, то сильно испугалась и сообщила главврачу. Едва Любовь Гавриловна оправилась после родов, к ней в палату в белом халате вошел сотрудник ОБХСС.

Артемьев воспитывался в детдоме. Возможно, тягу к геологии он унаследовал вместе с генами. Роясь в институтских архивах, он фильтровал поисковые материалы многолетней давности. И вот однажды на глаза ему попался список группы, в котором значилась геолог по фамилии Артемьева Л. Г.. Скоро ему удалось отыскать и «Личное дело» Любовь Гавриловны. В нем указывалось последнее место работы, и стояла пометка: «Уволена такого-то числа, месяца, года». Для Игоря Игоревича – тяжелый удар. В детдоме ему лгали, что его родители трагически погибли. Но кто – они? Мол, было известно лишь, что фамилию носили Артемьевы. Такой ответ не удовлетворил юношу, который от рождения унаследовал пытливый ум. Не понимая своих корней, он чувствовал себя неуютно в этом мире. Вот из-за тоски по прошлому, которое сложилось не так, как надо, и настоящему, и потуги, во что бы то ни стало, обрести себя в нем среди людей, он, точно Гаврош – на Парижские баррикады, устремился в науку. Конечно, сами по себе знания не дали бы ему ни родительской нежности, ни душевного тепла. Но зато они с лихвой компенсировали бы Артемьеву недостаток самоуважения. Детдомовскому воспитаннику общество всегда предпочитало тех, у кого имелись кровные родители. Горько и страшно одинокому в этом мире! Но Артемьев до поры не раскисал.

Конкурс в «Институт Геологии» был три против одного. По географии Артемьева экзаменовал кандидат наук Истомин Натан Яковлевич. Каверзные вопросы. Исчерпывающие ответы. Вопросы на засыпку – все равно, что удар бейсбольной битой не по мячу, а между глаз.

– Сколько природных зон вы пересечете, если из Архангельска отправитесь в Алушту?

– Семь, ровно семь! – без заминки ответил Артемьев.

– Откуда вы знаете, может и не семь, а меньше или наоборот?

– Нет, семь!..

– Докажите!

– Так, ведь вы, когда задавали мне свой вопрос, согнули пять пальцев на левой руке и мизинец и безыменный на правой.

Внезапно, Истомин побагровел, как титан, в который, раскалив до предела, забыли налить воды. Вены на его лбу взбухли. У Натана Яковлевича был такой вид, как будто из-за расстройства кишечника у него вдруг скрутило живот. Казалось, еще немного и он не выдержит!.. На ответственном экзамене, к тому же, присутствовали двое менее титулованных преподавателей и множество абитуриентов. Но Истомину было не до приличий.

– А-ха-ха-ха! О-хо-хо-хо! И-хи-хи-хи! – точно граната, из которой выдернули чеку, взорвался он хохотом. – Да вам и не надо совсем на геолога обучаться! Ха-ха-ха! Зачем пять лет подряд зря книжки мусолить?! Вы из других источников все, что вам нужно, почерпнете! Он прочитал мои мысли! Хи-хи-хи! Он украл их у меня! Хо-хо-хо! Жулик!