Мартти Ларни - Современная финская новелла

Р. Винонен. «Человек не должен замерзать»

Проза писателей Финляндии советскому читателю довольно хорошо известна. Книги Майю Лассила и Мартти Ларни давно и прочно вошли в наш круг чтения, попробуйте спросить их в библиотеке: наверняка придется обождать. На ту же полку сегодня встают тома эпопеи «Здесь под Северной звездой» нобелевского лауреата Вяйне Линны, тетралогия Ээвы Йоенпелто «Сквозит изо всех дверей», «Горящая головешка», «Соленый дождь», «В прихожие и на пороги» (два первых романа уже переведены на русский язык), книги Вейо Мери, Эйлы Пеннанен… Событием стал и выход на русском языке девяти томов «Библиотеки финской литературы» — событием не только чисто литературным, не только художественным (книгу прекрасно оформили финские художники): нельзя преуменьшать и политического значения этого примера. Ведь в нем выразился тот самый «дух Хельсинки», с которым связывала и по сей день связывает столько надежд не одна лишь Европа, но и весь мир. Призыв к развязке международной напряженности, прозвучавший из небольшой северной страны, был услышан и понят человечеством как единственный путь к собственному спасению в ракетно-ядерный век. Не случайно поэтому наши столь не похожие ни по географическим масштабам, ни по общественному строю страны идут в авангарде также и культурного сотрудничества.

Так вот, с удовлетворением отмечая успехи в деле перевода литературы нашего соседа, мы видим также, что она представлена у нас по преимуществу в своих крупных жанрах — романах, повестях. Книга, которую сейчас открыл читатель, расширяет наше представление до области новеллистики, рассказа. Здесь под общей обложкой собраны произведения более двух десятков авторов, объединенных, впрочем, не только обложкой, а прежде всего общностью побудительных мотивов творчества.

Мы привыкли определять гуманистическую направленность писательского труда как реализм — и лучшего слова, пожалуй, до сих пор не найдено. При всем индивидуальном разнообразии творчества участников сборника можно надеяться, что в целом они выражают характер литературы, ее, так сказать, лицо, черты которого всегда проступают лишь там, где ищет выхода правда. С какой глубиной и силой она сказалась — это уже дело отдельно взятого таланта, того начала, что, как говорится, «от бога». Но важен фундамент, который «от себя». Журналист из рассказа Марьи-Леены Миккола «Зной» конечно же передает авторские мысли о тех, кто отворачивается от социальных задач литературы: «Эти типы воображали себя учеными и обещали разобраться в сущности человека путем разрушения синтаксиса». Голод по большой, содержательной, духовно устремленной литературе — а значит, и жизни — часто испытывают герои этих произведений. У той же М.-Л. Миккола в другом рассказе героиня, изнывающая от литературной поденщины, недаром по нескольку раз перечитывает Чехова: «Рассказы, которые она переводила, были совсем иными — герои в них не имели ни сердца, ни души, они жили непонятно где, всегда поступали стандартно и пустыми глазами смотрели на все со стороны. Сини думала: „Какое счастье было бы переводить такие рассказы, где у людей есть почва, окружение, есть мир, заставляющий их страдать“».

К чести авторов, с творчеством которых нашему читателю предстоит познакомиться на этих страницах, каждое их произведение есть попытка заглянуть в глаза именно правде жизни — пусть она трудна, не отвечает многим внутренним запросам и не всегда достаточно элегантна. В рассказе Матти Росси «Арендатор» мужики, хапуги кулацкой закваски зверски избивают арендатора, работавшего на них человека, а в итоге тот оказывается пройдохой похлеще их. Начало рассказа Даниэля Каца «Сон Рантанена» трагично, даже не без детективной таинственности, но развязка проясняет всего лишь отвратительные отношения между супругами, двумя по-своему сильными и привязанными друг к другу людьми — и спрашивается, разве с риском для жизни можно решать такие затхлые, обывательские проблемы?

Новеллу называют микророманом. И это верно, потому что основное качество малого жанра — крупный план. И тут из узких рамок повествования начинает мощно выпирать быт. Повременим судить, хорошо это или плохо, но в большинстве читаемых рассказов это так. Человек, придавленный заботами буден, остается одинаково удручающим под пером самых различных писателей, из какой бы социальной клетки он ни был выбран, под какою бы крышею — чужой или собственной — ни жил. Чем денно и нощно озабочена мать в рассказе Эйлы Пеннанен «Страх! Страх! Страх!»? У нее в голове один вопрос: «Как же мы справимся, если хозяева закроют завод?» Что, кроме работы от зари до зари, знает с юных лет батрачка Сенья из одноименного рассказа Антти Хюрю? Почему вопрос, где достать уголь и согреть холодный дом, полный детей мал мала меньше, должен заслонять для матери семейства весь дневной свет? Но это и происходит в рассказе Эльви Синерво «Уголь».

Все эти люди на редкость трудолюбивы, и ведь это их руками созданы все те блага и достигнут тот уровень производства, который вызывает заслуженное уважение людей со стороны, туристов, посещающих Суоми, край тысяч озер, горделивых сосен, ломающих корнями гранит. Но глазами писателя мы видим национальное и социальное бытие изнутри — и тогда лак, которым покрыты вещи «на экспорт», не мешает взглянуть на живой срез жизни и труда, которым жизнь держится. И оказывается, что наполненность дня всякого рода сиюминутными однообразными хлопотами далеко не всегда дает человеку удовлетворение в самооценке, не приобщает его к Труду с большой буквы, чтобы герой мог осмыслить и себя как Человека с большой буквы, чтобы будни обратились в праздник.

Рассказ Илкки Питкянена называется «Обыкновенные люди». Это весьма объемистое для взятого жанра произведение интересно тем, что в нем… ничего не происходит. То есть люди работают, едят, пьют, беседуют друг с другом, но что меняет в их жизни очередной день? И как же в таком случае оцепить труд самого писателя? Разве не он виноват, что мы не только не в силах полюбить его героев, но по прошествии времени затрудняемся даже отличить их друг от друга, от персонажей, которые ведут то же монотонное, бесстрастное существование в соседних новеллах. Например, рассказ «65° северной широты» Антти Туури хотя и написан от лица рассказчика, демонстрирует ту же манеру, когда без комментариев регистрируется каждый шаг героя: «В гардеробе я снял пальто, вынул из портфеля туфли и переобулся, причесался и направился в свой кабинет, здороваясь в коридоре со знакомыми. В кабинете я сел за стол и стал смотреть в окно на город…» И так далее.

Нет, здесь положительно должна быть какая-то цель, сверхзадача. Иначе прав будет Мартти Ларни, сказавший с присущей ему едкостью «Несколько слов о финской прозе»: «Почти все наши соотечественники, обученные читать и писать, убеждены в том, что писать прозу столь же легко и просто, как говорить». Что ж, шутка шуткой, но отнесемся с пониманием и к тому, что не без преувеличения высмеял Ларни. Ведь похоже на то, что многие финские новеллисты, стремясь ярче показать автоматизацию современной жизни, ее технократовы усилия подчинить живого человека своим устойчивым ритмам — похоже, что эти авторы пытаются осуществить свою творческую задачу и в самом стиле. Содержание предельно сливается с формой. Это бы куда как хорошо. Но вместе с тем нельзя не признать и того, что одно другим не подменимо и очень даже просто может привести к размыванию как стиля, так и содержания. Одним словом, финский рассказ как жанр движется, и повороты могут быть самыми неожиданными. Во всяком случае обнадеживает то, что во многих произведениях затаенный конфликт сбрасывает с себя оковы неподвижности — и тогда высвобождается подлинно человеческий шест. Так разрешается новелла Э. Синерво «Уголь»:

«Мать раскрыла дверь и с грохотом швырнула мешок на пол:

— Ну вот, девочки, теперь погреемся!

Ее щеки были красны, из-под шапки торчали растрепанные волосы.

— Человек не должен замерзать».

Да, заповедь «не укради» остается в силе. Но по какой заповеди гора угля без пользы лежит под снегом, а в доме замерзают и кашляют дети?

Нечто подобное совершается и в рассказе «Два бутерброда»: молодая учительница ради спасения человеческого достоинства маленькой ученицы поступает вопреки общим, без рассуждения принятым нормам. Но разве читатель осудит ее? Значит, есть справедливость более высокая, есть заповеди, еще не ставшие общим достоянием. Недаром у Ауликки Оксанен героине рассказа «Ужин» мерещатся «далекие мерцающие острова»:

«Как жизнь коротка! Вот стоит Лейла на крыльце, и есть у нее ребенок — комок счастья, спеленутый горем, прозрачное зернышко, запрятанное глубоко под чешую, под колючки. И она должна ему дать то, чего не имеет сама. Но где ее найдешь — иную жизнь?..»