Эдуард Петишка - Свадебные ночи Страница 10

Штепан совершенно не такой, как Ондра. Да и Ондра вначале не был таким, каким стал потом.

Сначала с Ондрой было неплохо. После работы он самой короткой дорогой возвращался домой. И прежде всего заходил в пристройку. Он был прямо-таки помешан на этом.

Первое время Эве нравилось ходить к нему в пристройку. Она наблюдала, как ловко он рисует на листах металла, на полотне, на деревянных досках зеленые пейзажи с голубыми реками и фиолетовыми крепостями, закаты солнца, растекающиеся алым цветом, ланей, пасущихся на желтых полянах. И букеты, сверкающие всеми цветами радуги, цветы, которым взмахи кисти придавали самые фантастические формы. Она с интересом наблюдала, как легко рождаются под его руками картины, и тихонько восхищалась им. Она никогда не давала оценку картинам, они нравились ей, обычно только если о чем-то напоминали. Напоминала картина что-то приятное — значит, это красивая картина, а та, что напоминала неприятное, была плохой и некрасивой. Что же касалось красок, то Эве нравились яркие. Так что работы Ондры вполне отвечали ее вкусу.

На природе или еще где-нибудь Ондра никогда не писал. Только в своей пристройке. Туда Ондру вместе с его страстью выставила мать, там он и остался.

— Я тебе не мешаю? — спрашивала Эва.

— Нет, — отвечал Ондра.

Эва отлично знала, что она мешает, что Ондра любит рисовать в одиночестве. Но она снова и снова задавала свой вопрос. Ей хотелось убедить себя, что Ондра говорит правду и она ему действительно не мешает. Позже она спрашивала уже из чистого злорадства. Заставлять Ондру говорить не то, что он чувствует, — в этом было уже что-то издевательское. Заставляя его скрывать свои истинные чувства, Эва словно обретала над ним власть. По крайней мере ей так казалось. Насколько это было ошибочно, вскоре выяснилось. Однажды после очередного вопроса, не мешает ли она, Ондра вспылил и прогнал ее.

Эву оскорбил не сам крик, а грубо высказанное признание Ондры в том, что он хочет остаться один. Один со своим счастьем… Это счастье Эва прочла в его глазах, когда, сдвинув брови и наморщив лоб, он выписывал кистью сочно-зеленые кроны деревьев. Ондра умел быть счастливым в одиночестве.

Эва тогда ушла в сад и легла под яблоней. Не странно ли, что над всеми трудными событиями своей жизни она размышляла лежа? Тогда-то она возненавидела Ондру. Счастье, которое он находил в пристройке, было для нее загадкой. И прежде всего потому, что Ондра умел создавать для себя эти счастливые мгновения без чужой помощи.

Для Эвы счастьем было то, что она получала бы от другого, нечто такое, чем она могла бы поделиться с другим. Счастье Ондры принадлежало ему одному, а ей заранее не было там места.

— Ты смешон! — сказала она Ондре, когда через час тот вышел в сад с сигаретой в руке.

— Почему это?

— Смешон. И ты сам, и твое художество.

— А мне нравится, — защищался он. — А кроме того, ты же знаешь, это покупают.

— Ну нет! Я-то знаю, почему ты рисуешь!

Ондра молчал.

— Очень хорошо знаю, голубчик!

Что именно она знает, Эва скрывала. Пусть сам догадывается, пусть поймет, что это он ей назло, хочет унизить ее, показать, что отдает предпочтение кисти, раз ищет счастья не у нее.

Ондра, ничего не ответив, вернулся в пристройку.

Эва решила как следует испортить это его единоличное счастье. Вошла следом за ним, встала перед развешанными картинами и разразилась презрительным, издевательским смехом.

Ондра продолжал работать, не обращая на нее внимания. У него ни на минуту не пропала охота водить кистью.

— Твои картины просто ужасны! — кричала она. — Они отвратительны, отвратительны!.. Как и ты сам!

Она выбежала из пристройки, успев все же заметить, что ее оскорбления Ондру не задели. Он не позволил уничтожить свое счастье.

Эва повернулась на бок и посмотрела в окно. Темнота побледнела, на оконном стекле застыл тусклый лунный свет.

— Послушай-ка, — сказала тогда мать, когда Эва пришла к ней, — ты все это не преувеличиваешь? Каждый мужчина ищет счастья по-своему. Пусть себе рисует, радуйся, что не пьет.

— Уж лучше бы пил!

— Ты в своем уме?

— Лучше бы пил!

В глазах пьяниц она никогда не видела такого счастья. А кроме того, пьяниц ждет расплата — похмелье.

— Зачем же я замуж вышла?! — взорвалась Эва.

— Да, — сказала мать, — и зачем только мы замуж выходим?!

В том же году Эва познакомилась со Штепаном. Это произошло в кино возле гардероба. Он помог ей надеть пальто. По дороге от кино до площади она узнала массу вещей. Штепан был тут недавно. Приехал в их город работать ветеринаром, пока присматривается ко всему. Эва сказала ему, что любит животных, но только живых, а не нарисованных. Он засмеялся, приняв это за шутку.

Штепан умел удивительно интересно рассказывать. О своей работе, о своей жизни, обо всем в мире. После нескольких свиданий Эва узнала о Штепане больше, чем об Ондре за два года замужества. Чем лучше она узнавала Штепана, тем меньше знала Ондру.

Однажды вечером она вошла в комнату, где они жили с Ондрой. В комнате было темно, только в пристройке еще горел свет. В верхней трети окна сияли звезды. Когда она вошла сюда после свадьбы, ей казалось — звезды прибиты к небу и жизнь ее с этой минуты обретет постоянное и твердое место. Сегодня звезды на небе казались ей беспокойными, колеблющимися, и, действительно, одна из них сорвалась со своего места и упала, описав длинную дугу.

— Поскорее бы кончилось с Ондрой, — попросила Эва падающую звезду. — Пусть все счастливо начнется со Штепаном!

Когда вечером Ондра вернулся из пристройки, Эва уже лежала в постели. Не странно ли, в самом деле, что все решающие события своей жизни она обдумывала лежа?

— Ты больна? — спросил Ондра.

— Почему?

— Да вот лежишь…

— Мне так захотелось.

Она наблюдала, как Ондра двигается по комнате. Совершенно чужой человек. А эта комната?! Зал ожидания, где каждый день в определенный час встречаются одни и те же люди и ждут, когда наступит ночь или утро.

— Нам нужно разойтись, — сказала она.

— Разойтись?

— Давай разведемся!

Этого Ондра не ожидал. Чего другого, только не этого! И Ондра заговорил. Никогда он столько не говорил. И все последующие дни — тоже говорил, говорил… Эва не слушала, ей были безразличны его слова. И безразлично было, что говорит его мать и ее мать. Тогда Ондра наговорил столько, что даже охрип. Но Эва уже условилась со Штепаном, когда они поженятся.

Несколько раз случалось, что, когда она назначала свидание Штепану, за ними по пятам следовал Ондра. Это было неприятно, но в то же время она впервые праздновала победу над кистью.

Вместо того чтобы рисовать, Ондра теперь бегал за ними. Эва одержала победу тогда, когда она для нее уже ничего не значила. Впрочем, Ондра недолго унижался. Он опять заперся в своей пристройке, множа число ланей, закатов и ярких букетов.

Эва со Штепаном начали обзаводиться хозяйством. Как-то они вместе пошли в стекольный магазин подобрать раму для зеркала. В витрине Штепан увидел картины Ондры. Не успела Эва сказать Штепану, кто их нарисовал, Штепан расхохотался.

— Ты только посмотри на эту мазню!

Эва тоже расхохоталась, хотя ей эти картины, в сущности, нравились. Так она безоговорочно перешла в лагерь Штепана.

В окнах потемнело, тучка закрыла луну. С кровати, на которой лежала Эва, не было видно даже кусочка неба. Кровать стояла у противоположной стены.

«Да как же это мы, тетя, не уместимся на такой широченной кровати?!» — говорил Штепан. И вот его нет.

Эва уснула. Проснулась более усталой, чем когда засыпала. За окном стоял ясный день, по деревенской площади ехал трактор. Со своей кровати она его не видела, только слышала.

Место рядом с нею было пусто. Штепан еще не вернулся. Она взяла со стула часики. Седьмой час. Эва отбросила перину и начала делать упражнение — «езда на велосипеде».

За дверью послышались шаги. Она перестала крутить ногами и скользнула под перину. Закрыла глаза.

Штепан в носках крался к кровати длинными кошачьими шагами. Эва громко рассмеялась.

— Ты не спишь? — удивился он.

— А ты спишь?

— Ну и ночка была! — сказал он.

— Теленочек родился?

— Целых три, — зевнул он, — такая вышла история. За мной приехали еще и из соседней деревни. — Штепан стал раздеваться. — Я тебе расскажу, только отдохну немного. Ты мне долго спать не давай, так весь отпуск проспим.

Кровать заскрипела, и Штепан улегся рядом с ней.

— Какой ты тяжелый, — провела она рукой по его волосам.

— Боже, ну и ночка выдалась! — повторил он.

Эва склонилась над ним и заглянула в глаза. В усталых глазах Штепана сияло счастье, которое ей было непонятно. Да, это было счастье, и оно высокой дугой сияло над его усталостью.