Денис Драгунский - Каменное сердце (сборник) Страница 15

Конечно, всё это ерунда и мелочь. Но жизнь состоит не только из книг, поцелуев и слез. Она еще состоит из бубликов и брынзы. Моя, во всяком случае. И если вдруг взять и выдернуть из нее бублики с брынзой – уж не говорю про вид на Садовую с одиннадцатого этажа, – то все книги, поцелуи и слезы разлетятся в разные стороны.

Первомай. Дождь

Однажды, когда мне было лет тринадцать, я обиделся на весь свет за то, что на Первое мая пошел сильный дождь.

Мы всегда выходили гулять Первого мая утром, с мамой и папой или только с мамой. По Садовому доходили до площади Маяковского, шли по улице Горького до Пушкинской и потом по Страстному возвращались назад. Видели людей с флажками, шариками и большими бумажными цветами – они возвращались с демонстрации. Это у нас была прогулка перед семейным праздничным обедом. Было весело и приятно.

А в этот раз на Первое мая вдруг, ни с того ни с сего, пошел страшный дождь.

Но я сказал: «Надо идти гулять». Мама сказала: «Не сходи с ума. Льет как из ведра». Я сказал: «А я все равно пойду. Из принципа». – «Что за принципы?» – засмеялся папа. «Первого мая надо идти гулять во чтобы то ни стало!» – сказал я.

Мне самому стало смешно. Но я надел плащ – был у меня такой очень даже промокаемый плащ кирпичного цвета, с черной пластмассовой пряжкой – зашнуровал ботинки, натянул покрепче кепку, взял зонтик и вышел.

Дождь шел такой, что никакой зонтик спасти не мог. По Садовому кольцу медленно, включив фары, ехали редкие машины. Сточные решетки не справлялись. Вода подымалась вровень с тротуаром. Частые толстые струи дождя втыкались в лужи и расцветали фонтанными выплесками. По ручьям плыли пузыри – по старой примете это значило, что дождь надолго. Гудели водосточные трубы. Из них вырывались пенистые потоки воды. Добравшись до угла Садовой и улицы Чехова (сейчас она называется Малая Дмитровка), я уже был довольно мокрый. Мои вельветовые брюки были забрызганы по икры, в ботинках почмокивало. Конечно, надо было бегом возвращаться домой, но я постоял несколько секунд и решил, что хоть я и не пойду на Маяковского, маленький кружочек все равно сделаю. Поэтому я повернул на Чехова, прошел мимо закрытой лавочки, где продавали молочные коктейли, а рядом было окошечко, в котором пекли знаменитые на всю Москву бублики без мака по пять копеек, дальше прошел мимо чугунного забора маленького особняка (кажется, там был райком комсомола) и свернул налево, в Успенский переулок. Успенский шел чуть книзу, и поэтому там просто бушевали реки – хоть разувайся. Но я отважно и мрачно дошел до Петровки, вернее говоря, до того самого места, где справа Петровка, а слева Каретный ряд, помахал рукой огромному бежевому зданию Петровки, 38, повернул налево и мимо сада «Эрмитаж» добежал до подъезда.

Промок я ну просто не знаю, как кто, как цуцик, как выдра, до ниточки, и потом долго переодевался, развешивал мокрые вещи, набивал ботинки газетой, потому что в мае батареи уже не работали, и сушить обувь было непонятно где и как. Знобило так, что прямо зубы стучали. По маминому совету я полез в горячий душ, но у меня все равно заложило нос, и мама мне закапала в нос эфедрин (тогда он продавался без рецепта в любой аптеке) – а также камфарное масло.

Мама закапывала мне эфедрин и камфару, натягивала на ноги шерстяные носки, поила горячим чаем, а я чувствовал себя победителем. Я настоял на своем!

Я все равно пошел гулять на Первое мая!

Фламенко

Мы видели фламенко. В Москве. Кажется, в Зале Чайковского. Приезжал какой-то знаменитый испанский ансамбль. Танцоров человек двадцать. Красота невероятная. Цветные платья, гитары, пение, стук каблуков. Ну, и сам ни с чем не сравнимый танец, его уникальная ритмика и пластика.

И вот мы в Мадриде.

Конечно, нам захотелось посмотреть фламенко здесь, в Испании.

«Только не ходите на вот такой, концертный фламенко, – сказал нам приятель с опытом испанской жизни. – Это типичные экспортные штучки. Для дураков-иностранцев и туристов. Вам надо посмотреть настоящий фламенко. Истинный. Живой. Аутентичный».

Сказано – сделано. Отыскали клуб, где, по общему уверению, можно посмотреть если не самый лучший фламенко в Мадриде, то уж точно один из лучших. Из тех, живых, истинных, аутентичных.

Зарезервировали места заранее. Пришли. Начало в 22:30. Билеты, мягко говоря, не очень дешевые. Маленький зал. Крошечные столики – официанты на них ставят бутылки с водой или колой (входит в стоимость билета). Духота и жара. Народу битком. Правда, очень много иностранцев – французов и корейцев. А если совсем честно, почти все – иностранцы. Наверное, они тоже узнали, что надо смотреть настоящий фламенко, а не концертную глянцевую чепуху для доверчивых туристов.

Итак.

Гаснет свет. Выходит гитарист. Потом два певца. Они негромко поют сидя, прихлопывая в ладоши. Потом выходит толстая беловолосая тетка, начинает петь оглушительно, пронзительно и очень тоскливо. Уходит. Потом наконец выходит парень в самом обыкновенном костюме – потертый пиджачок и серая мятоватая рубашка. И, наконец, женщина в длинном фестончатом, тоже сером и мятом, платье. Начинают танцевать под гитару и подкрикивания сидящих певцов. Танцуют горячо и резко, раскидывая руки, запрокидывая головы. Громко топают.

Толстая блондинка тоже подпевает, стоя сбоку.

Потом она обнимает танцоров за плечи, уводит их за кулисы.

Некоторое время гитарист играет, а певцы тихо хлопают в ладоши.

Потом парень-танцор возвращается и садится рядом с певцами. Снова выходит женщина – теперь на ней еще и красный шарф – и начинает танцевать уже одна. У нее страдающее лицо, без мимики, с глубокими печальными складками на лбу. Танцует очень яростно, но – отчужденно. Танец отдельно, она – отдельно, в своей тоске-печали. У парней тоже хмурые равнодушные лица. Время от времени они вытаскивают из-под стульев бутылки с водой и соком, промачивают глотки.

Пыльная мятая одежда из дешевой тусклой ткани. Немытые волосы. Громкие, но унылые голоса. Грохот каблуков.

Что это?

Аутентичное народное искусство, конечно. Вечер в сельском клубе, иными словами. Даже не в клубе, а у околицы. Это само по себе не плохо. Это хорошо и замечательно. Но к сельским посиделкам нельзя прикладывать критерии профессионализма, зрелищности, качества постановочной части (костюмов и декораций). Люди общаются друг с другом и сами с собой посредством традиционных способов самовыражения. Рыдают в танце. Ну и ладно, раз им это надо, раз им так нравится. Но при чем тут зрители?..

Закончилось первое отделение.

Мы вышли на улицу подышать.

Сразу стало весело и прекрасно на душе.

Поэтому мы решили не возвращаться. Ничего! Этих сорока минут нам хватит, чтобы всем рассказывать, как мы были в клубе для знатоков и ценителей, видели настоящий, живой, подлинный фламенко!

Только не цензура!

Книжный развал у метро «Спортивная». Два старика с седыми бородами, в серьезных очках, рассматривают книги.

Один говорит:

– Господи, ну сколько же идиотов! Какие идиоты это пишут?!

(И в самом деле. Книги типа «Ахиллес – прародитель русских», «Загадка убийства Брежнева», «Золото Рейха на службе Сиона», «Как справиться с долларом» и т.п.)

– Люди же покупают, – отвечает второй. – Значит, людям надо.

– Значит, они тоже идиоты! – говорит первый.

– Конечно! – говорит второй. – Но где альтернатива? Цензура?!

– А хоть бы и цензура! – восклицает первый. – В проклятом СССР ни за что не издали бы вот такого! (стучит пальцем по этим «скифо-масонам»)

– А почему в «проклятом»? С чего вы взяли, что я против СССР?

– Потому что вы против цензуры!

– А вы за цензуру?

Тот молчит, переводит дух.

– Нет, – говорит. – Что угодно, только не цензура…

Простая история

Жил-был себе мальчик, тонкий такой, образованный, из хорошей семьи, с умственными запросами, диплом писал по творчеству Андре Бретона, и вообще.

Потом влюбился в девочку. Очень красивую. Но насчет запросов не очень – умственных запросов, я имею в виду. Но, правды ради, и не так чтобы сплошное хабальство или требования к мужу, чтоб деньгу зашибал. Скромная, работящая, из кочана капусты и суповой курицы такой салатик соорудит – гости обхвалятся!

Он, конечно, пытался ей про французскую поэзию. А она шепотом: «Давай лучше по…» Ну, в смысле, потанцуем. Обнимет за шею, прижмется, а глазищи голубые, а ресничищи – ух…

Через десяток лет смотрю на бывшего мальчика: совсем приручила его скромная милая красавица и двое крепких, щекастеньких детишек. Пузо. Пиво. Шашлык на даче с родственниками со стороны жены. Работает переводчиком на фирме, но говорить об этом не любит.