Андре Дотель - Современная французская новелла Страница 18

Из подвальных окошек неслись звуки: с одной стороны коридора — мерные, кругами расходящиеся, точно щупальца спрута, ритмы тамтама, с другой — ползучие, точно змеи, щемяще-тоскливые жалобы Аравии. Опустевшая узкая улица Шеврефей превратилась в трап, перекинутый на борт отходящего в Африку судна.

Всем обществом было решено, что Боколо и Мамаду пойдут записаться на конкурс в телестудию, оставив на время Леопольда с его метлами. Пусть они занимаются своей кулинарией вплоть до самого часа передачи. Ну а если Брокар, выразив им благодарность от имени администрации, уволит их, можно будет договориться с Пантекотом Сене — оптовиком, который торгует шляпами и статуэтками и вечно ищет продавцов. Аплодировать успеху друзей они отправятся все вместе в больницу, так как время телепередачи как раз совпадало с часами посещений.

Тем временем Боно стало хуже — он едва прикасался к еде и весь день лежал неподвижно в постели. Несколько раз в неделю он отправлялся через двор в рентгеновский корпус в сопровождении медсестры, и та задавала ему вопросы, отвечать на которые у него не было ни сил, ни желания. А ведь она была мила с ним, пожалуй, даже слишком мила, если учесть, что ее слова предназначались тем, кому осталось недолго жить.

— В следующий отпуск, — говорила она, — я отправлюсь в туристическую поездку. Мне хотелось бы увидеть, где находится эта знаменитая деревня на сваях. Вы ведь рассказывали о ней замечательные вещи. Ах, если бы я могла сейчас же сесть в самолет! Так вы говорите, ваша семья живет рыбной ловлей и изготовлением ожерелий из ракушек? И ваш дядя перевозит людей на пароме к свайным постройкам? Наверное, к вам уже начали съезжаться туристы и ваша сестра открыла лавку, где можно купить чучела птиц, раскрашенные яйца и яйца с миниатюрной комнаткой внутри. У нас в семье когда-то была монахиня-кармелитка, она оставила нам такой сувенир. Ну просто прелесть! Она соорудила внутри яйца алтарь с распятием и подсвечниками и поместила туда крошечную молящуюся монахиню, которая была очень похожа на нее самое. Свободного времени у нее было предостаточно, иначе такую удивительную вещь не сделаешь. Ну что вы молчите, Боно? Вам не холодно? Между этими корпусами «Д» и «Е» ужасные сквозняки — и зимой, и летом.

Понимая, в каком состоянии находится Боно, старшая медсестра проявила великодушие, и в воскресенье после обеда у него собралась вся компания: Боно и четверо из его посетителей сидели на стульях и следили за Боколо и Мамаду, появившимися перед ними на экране, где руководитель конкурса приветствовал их с шутливой сердечностью, в которой чувствовалось, однако, некоторое превосходство, хотя и вполне дружественное.

— Друзья из наших бывших владений, — сказал он, — я вижу, вы остались по-настоящему нам признательны, и признательность эта исходит от желудка, но так ли? Копилка кухарки за этот месяц пополнилась! В ней сейчас двенадцать тысяч пятьсот франков. Ее получит тот, кто сумеет ответить на все вопросы нашего шеф-повара. Мсье Н’Голь, вы из какой страны?

— Из Чада.

— Имя Н’Голь имеет какое-нибудь отношение к нашему прославленному генералу?

— Да, да, — ответил Боколо, — отец назвал меня так в его честь.

— Скажите нам, нужно ли предварительно отварить дичь для того, чтобы приготовить куропаток под майонезом?

— Ни в коем случае, — ответил Боколо. — Надо зажарить куропаток накануне на вертеле. Отрезать крылышки и ножки, снять кожу и замариновать перед тем, как залить майонезом.

Канди первым из присутствующих громко зааплодировал.

— Ну что ж, мсье Н’Голь, я полагаю, что вы получите копилку, если только вам не придется разделить ее с другими кандидатами.

Затем спросили даму, которая допустила ошибку, объясняя способ приготовления бычьего хвоста с чечевицей, потом другую, у которой ратафия[3] из семи трав насчитывала только шесть (она не смогла назвать кориандр), и, наконец, члена «Клуба ста», который забыл сказать о том, что при приготовлении поросячьих ушек «а ля буржуаз» надо положить ложку муки.

— Сможет ли наш последний участник мсье Канди из Дагомеи претендовать на равенство с мсье Н’Голем? Это будет наш последний вопрос.

— Итак, — сказал человек из «Клуба ста», — весь ваш конкурс сводится к зубрежке? До чего вы низводите интеллект? Какая-то ложка муки, я…

— Прошу вас, — парировал руководитель конкурса, — у нас существуют свои правила, так же как и в кулинарии. Там учитывается время приготовления блюда, здесь — время ответа. Итак, мсье Канди, начнем. Откройте нам секрет приготовления рубца под белым соусом.

Собравшиеся в больничной палате друзья Канди как зачарованные смотрели на экран. Зрители, сидевшие в первом ряду, обернулись к ним, подняв большой палец в знак победы. Боно восторженно улыбался.

— Боно, — обратился к нему проходящий мимо врач, — вы плохо себя чувствуете?

Тот в ответ лишь повел подбородком в сторону экрана, где Мамаду Канди вдруг охватил неудержимый смех, передавшийся двум аудиториям. Руководитель конкурса не знал, что ему делать, и отчаянно тряс колокольчиком.

— Вам остается две минуты на ответ, — бросил он Канди. — Мсье Канди… полторы минуты… минута с четвертью!

Но Мамаду предпринимал отчаянные попытки, чтобы не свалиться на пол. В конце концов он все же упал на колени, и камера запечатлела этот неожиданный кадр. Мамаду показывал пальцем на Н’Голя и хохотал так, что, казалось, микрофон не выдержит. Тут объявили конец передачи, и все зааплодировали Н’Голю, которого показали крупным планом. Слышно было, как Мамаду сквозь икоту бормотал:

— Когда рубец будет отварен, надо нарезать его на маленькие ломтики, не превышающие размера крупной монеты.

— Слишком поздно! — крикнул руководитель конкурса. — Мы вручаем копилку мсье Н’Голю! Ваше имя приносит удачу, — сказал он, повернувшись к Боколо.

Итак, Боно был одним махом доставлен в Котону. На родине его не ждали, многие считали его уже мертвым после того, как от Мамаду пришла открытка, на которой была изображена Эйфелева башня, а на обратной стороне написано: «Врач говорит, что сквозь Боно проходит ветер, как сквозь эту башню. У него продырявлены легкие. Благодаря курсам, где нас обучали, мы теперь работаем в мусороуборочной фирме. Любящий вас Мамаду».

Вечером состоялся праздник в честь возвращения блудного сына. Двадцать пирог направились к причалу, где останавливались такси. Мать, братья и сестры Боно танцевали в венках из сиреневых лилий. Все целовались. Две пироги вернулись назад. Здесь не было только отца семейства, посаженного в тюрьму за то, что он утопил вора, кравшего рыболовные сети. Да, его не увидели на набережной, зато он видел все сквозь бамбуковую решетку, в том числе и вечерний кортеж в честь своего сына. Лодки, в которых сидели гребцы, напоминали насекомых, скользящих по ртути. Люди в пирогах, вереницей проплывавших между сваями, из деликатности замолкли. Боно поднял руку, приветствуя отца, — он догадывался, что тот видит его из своей темницы. Вскоре в хижинах зажглись огни в медных чашах, и под усеянным звездами небом деревня тихонько покачивалась на сваях, похожая на большую счастливую птицу.

Леопольд Брокар стал лучшим другом Боколо и Мамаду, подаривших ему новый велосипед с моторчиком. Оба они, как и прежде, подметают Марсово поле, но не пожелали расстаться с общежитием, где к дверям прикреплена их фотография, снятая в телестудии в день триумфа. Они нередко вспоминают об утраченной книге, и это воспоминание вызывает у них раскаяние. Не следовало им так долго ждать, прежде чем решиться переступить порог полицейского участка.

— Что вам надо? — спросил их участковый полицейский.

— Потерянную книгу по кулинарии.

— Вы ее потеряли или нашли?

— Я нашел ее, — ответил Мамаду, — а потом потерял. Полицейский сержант долго рассматривал их, не произнося ни слова, а потом снова принялся что-то писать. Рядом с ним печатал на машинке его коллега.

— Это не вы случайно выступали по телевидению? — спросил он, прервав работу.

— Да, мы.

— Я это понял, хотя все вы похожи один на другого. Книга по кулинарии… подождите-ка. Да, была здесь такая. Припоминаю — синяя, изрядно потрепанная, вся в пятнах.

— Именно так. — Мамаду вздохнул с облегчением.

— Точно так, патрон, — с надеждой подхватил Боколо.

— Ее взял Мутон, — сказал полицейский своему коллеге. — Он на днях растапливал бумагой печку. Я заорал на него, да было уже поздно, от книги осталась только половина.

Оба друга вышли и некоторое время брели, с трудом переставляя ноги. Они пытались утешить друг друга. Перед глазами у них, подобно крыльям ангела, трепетали страницы книги.

— Огонь — это прекрасно, — произнес наконец Боколо.

— Смотря что горит, — поправил его Мамаду.