Дружба начинается не со знакомства - Таня Белозерцева Страница 22

— Любишь собак, а, Гарри?

— Да, очень.

Пушок казался гладкошерстным, но его шерсть соответствовала габаритам, и руки Гарри по запястья утонули в грубой, проволокообразной шерсти, ещё от него сильно пахло немытой псиной, а изо всех трех пастей разило тухлой вонью вперемешку со свежим мясом и кровью. И даже лежа на брюхе он был огромен, все равно что лежащий слон, Гарри пришлось сесть ему верхом на переднюю лапу, чтобы достать до шеи. Хагрид загундосил в нос:

— А почему ты в гости ко мне не приходил, Гарри? Я же звал тебя…

— А зачем вы Дадли в поросёнка хотели превратить? — не сдержался Гарри.

— Ну дык… Маггл тот, толстый… при мне Дамблдора оскорбил, вот я и… того…

К концу фразы Хагрид совсем стушевался, а Гарри сорвался на крик:

— Так то ж дядя, а не Дадли! Дадли-то тут при чем???

Пушок нервно рыкнул, тараща все три пары глаз на спорщиков, и Хагрид забеспокоился:

— Ну-ка тихо, Гарри. Не нужно кричать при цербере…

— Не буду… — грустно сказал Гарри, зарываясь лицом в вонючую и более нежную шерсть на горле, адская собака ласково зарокотала-заворчала. Хагрид вздохнул. Оставалось только одно, извиниться, в конце-концов именно Гарри тогда превратился в поросёнка.

— Гарри… ты простишь меня?

Мальчик оторвался от цербера и удивленно взглянул на Хагрида.

— Извинить? А за что?

— Ну не сдержался я тогда, Гарри! Тот толстяк директора старым маразматиком обозвал, я и того… взбесился!

— Дядя Вернон меня защищал. Этот ваш директор меня на ледяном пороге на всю морозную ночь оставил, и я чуть не умер. Меня только утром нашли, ваш директор не додумался позвонить или постучать в дверь, тётя говорила, что я был весь синий, насквозь проморозился. Я до трех лет не ходил, меня разбил паралич, ноги совсем не слушались. Мне тётя рассказывала, что я попой по полу толкался… передвигался я так. Меня долго лечили, это был настоящий кошмар, массажи, антибиотики, но врачи победили… они поставили меня на ноги. Всё, что у меня осталось с тех времен, это плохая координация движений и диспраксия. Плохое зрение, наверное, от папы. Это тётя так говорила.

Говорит Гарри, говорит, лицо Хагрида всё вытягивается и вытягивается, а в глазах — смесь изумления и страха. И понимание. Великан наконец-то понял, осознал, как был неправ. Ошибка директора слишком дорого отразилась на Гарри. И ведь он сам, вот этими вот руками передал Дамблдору спящего младенца! До сих пор вспоминается та жуткая ночь.

Сначала директор посылает его к дому Поттеров, сопровождая свои действия загадочной фразой: “Всё, что найдёшь живое, привези вот по этому адресу”. Ну он и отправился туда, прибыв, он увидел развалины, а среди обломков молодой Сириус Блэк рыщет. Бегает туда-сюда и плачет-воет, всё крысу какую-то поминает-проклинает. И ведь нашел какой-то след! Крикнул ему, Хагриду, что мопед он может насовсем забирать, ему, Блэку он уже не нужен, перекинулся в собаку, да и был таков.

Гарри он нашел в кроватке на втором этаже, в том, что осталось от детской комнаты. Пыль уже улеглась, повсюду мягкими пушистыми холмиками лежал свежевыпавший снежок. Снег был и в кроватке, маленький Гарри хоть и дрожал от холода, но всё равно с интересом возил вокруг себя ручками по снегу. Он, помнится, попытался отогреть малыша, с личика кровушку смыл-стер, осторожненько, чтоб ранку на лобике не раздербанить, закутал покрепче в одеялко да за пазуху засунул, согреть, значится, ну и руки для мопеда освободить. А Дамблдор… а он… Он-то почему спокойно смотрел, как высокий седобородый старец поднимается на обледенелое крылечко и кладет спящего младенчика… прямо на лёд… почему, а? Ну словно как кто-то его разума лишил, словно это было в порядке вещей — класть детишек на ледяной порожек, в то время как изо рта вырываются клубы пара и пушистым инеем оседают на бороде. Так нет же, всё было нормально, ни он, ни Минерва не озаботились тем, что Гарри может замерзнуть, или они все наивно решили, что магглы проснутся и выйдут на улицу через пять минут после их ухода? Ага, в три часа утра… или всё же ночи? Да, зимой — ночи. Рассветает где-то к восьми.

К концу этих своих раздумий Хагрид стал совсем виноватый и от стыда даже не знал уже, куда и деваться. А Гарри, случайно пострадавший маленький мальчик, развлекался-забавлялся с цербером, то клыки потрогает, сравнивает их со своими пальчиками, то в нос ближайший подует и смеётся-хохочет, глядя, как Пушок забавно морщится и жмурится. Ребёнок, что поделать. Детство, оно такое, непосредственное, бесхитростное. Наивно-откровенное. Там, где взрослого уложит инфаркт, ребёнок просто испугается и ляжет чуточку более уставшим, а пережитый испуг он будет воспринимать как страшный, кошмарный сон, ничего больше. Вот почему мы так по-разному реагируем на вампиров, оборотней, убийц-маньяков. Детская психика уязвима, но и гибка, фантазии и реальность порой так тесно переплетаются в голове малыша, что трудно выцепить из этой умственной кашки, где выдуманный мир ребёнка, а где окружающая нас явь. Гарри Поттеру понравился Пушок, огромный пёс ростом со слона и клыками толщиной с мужской палец.

Когда он вернулся в гостиную Гриффиндора, окружившие его дети скривились. Гермиона закашлялась и помахала перед носиком ладошкой:

— Фу-у-у… Гарри, от тебя жутко воняет псиной!

Рон обрадовался, рассиялся:

— Круто, Гарри, ты ходил к Хагриду, да? У него собака есть, волкодав по кличке Клык. Он такой слюнявый, да, Гарри?

Гарри, подумав, согласился с Роном на всякий случай. Про Пушка пока лучше никому не говорить, это будет его тайной. В конце концов, тайны для того и существуют, чтобы их раскрывали. И когда-нибудь у этой тайны найдется свой тайноискатель, который раскроет её на своих условиях. Правда, они могут разболтать всему курсу о своем открытии и тогда никакой тайны не будет, но у него она пока есть, и он будет её хранить. А пока…

— А какой породы Клык, Рон, как ты думаешь?

— Э-э-э, я не знаю, Гарри, но Хагрид же сказал — волкодав. Да ты же видел, Гарри!

— Я просто подумал, а как ты его опишешь?

— Описать Клыка? Хм, интересно… ну, он большой, толстый, криволапый. Цвет черный, блестящий, как мокрая крыша. А ещё, мне кажется, ему шкура великовата, висит везде, и спереди, и сзади, и с боков.

— Хвост?

— Длинный и тонкий, прямой как палка.

— Морда?

— Фу-у-у! Слюнячая такая, ну ладно-ладно! Широкая и тупая, губа-а-астая-прегубастая…

Со всех сторон