Рик Басс - Пригоршня прозы: Современный американский рассказ Страница 26

— Значит, ты хочешь стать членом моей банды?

— Ясное дело, — ответил он.

— Что ж, надо подумать.

— Удивляюсь, что тебе никто не говорил.

— Ты это просто так.

— Нет, честное слово.

— Ты был когда-нибудь женат? — спросила она.

— Женат? — Он даже запнулся. — Не… нет, не был.

— А в банде когда-нибудь был?

— Пару раз, но… но всегда без дельного вожака.

— Ловишь меня на удочку, а?

— Что ты! Чистая правда, — ответил он. — Дельного вожака не было. С этим делом всегда проблемы.

— Я устала, — сказала она, подвигаясь чуть ближе к нему. — Устала от разговоров.

От баранки у него болели ладони. Он крепко сжимал ее, глядя, как в свете фар убегают назад белые разделительные полосы. Машин на шоссе теперь не было, нигде — ни огонька, только их фары.

— Ты никогда не устаешь от разговоров? — спросила она.

— Я редко много говорю.

— Полагаю, говорить все же легче, чем слушать.

Макрэй издал горлом какой-то звук, который, он надеялся, она примет за согласие.

— От этого и устаю, — сказала она.

— Чего бы тебе не вздремнуть? — предложил он.

Она прислонилась к дверце и внимательно посмотрела на него.

— Позже на это будет куча времени.

«Значит, — хотелось ему спросить, — ты меня не убьешь? Мы теперь одна шайка?»

Долгое время, около часа, они ехали молча — невыносимые для нервов шестьдесят минут, за которые стрелка уровня бензина опустилась почти до нуля. В конце концов девушка принялась говорить о себе, в основном в третьем лице. По большей части было трудно понять что к чему, но он слушал так, словно его инструктировали, как выкрутиться. Она рассказывала, что росла во Флориде, в сельской местности, и у нее была лошадь. Вспомнила, как кто-то по имени Билл — будто Макрэй знал, о ком идет речь, — учил ее плавать, как отец сбежал из дома с сестрой матери, и тогда мать стала без счету заводить любовников.

— Сплошная грязь и непотребство, — сказала она слегка сдавленным голосом.

— Некоторым совсем плевать на собственных детей, — вставил Макрэй.

— Что правда, то правда, — сказала она и вынула из-под шали пистолет. — Сворачивай на этот въезд.

Он съехал с шоссе на двухрядную дорогу, которая тянулась через пустыню в сторону зарева на горизонте. Примерно пять миль дорога шла прямо, как по линейке, затем пошла крутить по долгим спускам и подъемам среди песка, мескитовых деревьев и кактусов.

— Любовники матери делали со мной, что хотели, — сказала девушка. — Все время одна грязь и непотребство.

— Мне очень жаль, что у тебя в жизни было такое, Белл, — сказал Макрэй и на миг сам поразился своей искренности. Он действительно ее жалел, жалел непритворно, потому что и сам испытал много невзгод. Печальное место, этот наш мир, подумал он и добавил: — Мне в самом деле жаль тебя.

Минуту она сидела тихо, будто обдумывала его слова, затем сказала:

— Тормози, мне надоело ехать.

— Бензин почти кончился, — сказал он.

— Знаю, но все равно тормози.

— Ты уверена, что хочешь это сделать?

— Вот видишь? Это я и имела в виду, — сказала она. — Не люблю, когда мне все время указывают, что делать, или спрашивают, уверена ли я в том или этом.

Макрэй свернул к обочине и остановился.

— Ты права, — сказал он. — Ты лидер, а я просто не привык к таким людям.

Она подняла пистолет и направила на Макрэя. Он не мог отвести глаз от маленького ровного отверстия в дуле.

— Полагаю, нам надо вылезти, а? — сказала она.

— Полагаю, да, — сказал он и даже не услышал своего голоса.

— У тебя где-нибудь остались родственники?

— Нет.

— Твои старики оба умерли.

— Да, оба.

— Кто умер первым?

— Я же тебе рассказывал. Мать… мать умерла первой.

— Ты чувствуешь себя сиротой?

Он вздохнул:

— Временами.

Он больше ничего не мог поделать.

— Полагаю, я тоже. — Она завела руку назад и приоткрыла дверцу со своей стороны. — Теперь выходим. — И когда Макрэй нажал ручку своей дверцы, прицелилась ему в голову. — Выходи медленно.

— Господи, — сказал он. — Послушай, ты же не сделаешь этого, правда? Я хочу сказать… я думал, мы теперь друзья и все такое.

— Выходи, как я сказала, очень медленно.

— Хорошо, выхожу.

Он распахнул дверцу, верхний свет над головой удивил и испугал его. Животом он понимал, что это конец, что его речи ни к чему не привели. Ее вопросы и его исповедь — все было бесполезно. Это сейчас произойдет и не будет иметь никакого значения. Просто произойдет и все.

— Очень медленно, — сказала она. — Давай.

— Зачем ты это делаешь? — спросил он. — Ты должна объяснить…

— Пожалуйста, выйди из машины сейчас же.

Он сидел, уставясь на нее.

— Ладно. Пристрелю тебя прямо тут.

— Хорошо. Только не стреляй.

— Просто тянешь резину, — сказала она раздраженным тоном, словно говорила с непослушным ребенком.

Он потащил себя наружу, не спуская глаз с короткого ствола пистолета, и вдруг услышал — что-то приближается, уловил какое-то движение, и в тот же миг она сказала:

— Стой.

Макрэй подчинился, он стоял уже одной ногой на земле, и тут из-за холма впереди выехал рычащий трейлер для перевозки тракторов, весь в белых огнях.

— Стой тихо, — приказала она и пригнулась, держа его под прицелом.

Трейлер быстро приближался, до него оставалось шагов пятьдесят, когда, ни секунды не раздумывая, неожиданно для самого себя, Макрэй выскочил на дорогу.

Он бежал, он слышал свое частое дыхание, гудок трейлера ревел все сильнее, громадина надвигалась, что-то прожужжало над головой. Время почти остановилось. Ноги Макрэя отяжелели и подгибались, сил в них не было. В свете накатывающихся фар он видел свои протянутые вперед бледные руки, они словно хотели что-то схватить в воздухе, и тут трейлер пронесся мимо, сбив его воздушной волной под откос, в высокую сухую траву, которая колола кожу и хрустела, как сено.

Он был жив и лежал совсем тихо. Над ним тянулась дорожная насыпь, заворачивая в той стороне, куда удалялись огни трейлера. Шум стих. Зашелестел легкий ветерок. Макрэй услышал, как закрылась дверца машины, осторожно встал на четвереньки и отполз на несколько ярдов. Ему было все равно, в какую сторону ползти, он только знал, что нельзя оставаться на месте. Затем вроде бы услышал ее шаги на дороге и замер, лежа на боку лицом к насыпи. Когда она появилась на откосе, он чуть не закричал.

— Макрэй, — сказала она. — Я в тебя попала? — Ее взгляд скользил над травой, где он лежал, и он перестал дышать. — Макрэй?

Он смотрел, как она ходит вдоль насыпи.

— Макрэй?

Приложив руку ко лбу, она смотрела чуть в сторону от него, затем повернулась и пропала из вида. Снова щелкнула дверца машины, и он опять пополз. Земля была холодная, неровная. Много песка.

Он услышал, что она вставляет ключ в багажник, вскочил и побежал — он убегал, но что-то случилось с ногой, и он растянулся на земле. Из груди вырвался стон и остался, как эхо, висеть в воздухе, словно призывая ее. Услышав хлопок пистолета, Макрэй попытался замереть, не дышать. Считал выстрелы… один, два, три. Она стояла на обочине, посылая пули в темноту, в ту сторону, откуда ей послышался стон. Потом зашуршала бумажным пакетом, доставая запасную обойму. Щелчок — перезарядила пистолет. Он попытался встать и не смог. Вывихнул лодыжку — видимо, сильно. Тогда Макрэй пополз через высокую траву, пополз бешено, вслепую, и снова услышал хлопок выстрела. Наконец он скатился в неглубокую рытвину и залег там лицом вниз, вдыхая пыль и издавая скулящие звериные звуки, которые не мог одержать, хотя и закрыл рот дрожащими ладонями.

— Макрэй? — Ее голос раздался совсем близко. — Ау, Макрэй!

Он не двигался. Он лежал абсолютно тихо и старался не плакать. Он раскаивался во всем, что сделал в жизни. Ему не было дела до денег, до машины, поездки на Запад, ни до чего не было дела. Он приподнял голову, чтобы заглянуть за край рытвины, увидел, что она спускается с насыпи с его фонарем в руке, и перестал ощущать себя Макрэем — стал чем-то искалеченным, хрипло вздыхающим, скорчившимся ничком в неглубокой изогнутой рытвине, поросшей сорной травой. Макрэй исчез, остался далеко-далеко в прошлом — человек, только что вышедший из тюрьмы в широкий мир и с деньгами за страховку в кармане ехавший на Запад в надежде, что удача наконец-то повернется к нему лицом.

Richard Bausch «The Man Who Knew Belle Starr»

Copyright © 1987 by Richard Bausch

Опубликовано в «Эллери Куинз мэгэзин»

© М. Зинде, перевод

Линна Уильямс

Личное свидетельство

Последний вечер в церковном летнем лагере, год тысяча девятьсот шестьдесят третий, а я сижу в переднем ряду детского смешанного хора и гляжу на толпу в молитвенном шатре. Шатер светится, такой зелено-белый и такой неожиданный в оклахомской темноте. Наш регент, преподобный Бледсоу, специально упражнялся во внезапных крещендо, только и способных тягаться со звуками, которые издают машины, когда их водители после вечерочка в барах на Десятом шоссе вдруг в первый раз видят за крутым поворотом вздымающийся за равниной шатер. В Лагере веры этот шатер — новинка, дар Господу и Южной баптистской конгрегации от владельца маленького цирка — он раскаялся в своем образе жизни, а затем удалился от дел в Оклахома-Сити, до которого отсюда совсем близко. В лагере поговаривают, что мистер Толлиферро пришел к Иисусу на склоне лет, после того как сполна испытал Жизненные Опыты — по выражению моей мамы. Теперь он прогуливается по лагерю в прекраснейшем настроении, естественном для человека, который годы убивал, улещивая бедняков фермеров на денек покинуть свои поля ради слонов и акробатов, и наконец нашел настоящий гвоздь программы — его еженедельные беседы со старшими мальчиками о «Грехе и цирке» собирают столько народу в час вопросов и ответов, что яблоку упасть негде и никто не уходит раньше времени.