Анри Труайя - Зеленый блокнот Страница 3

Горя праведным огнем, со сжатыми кулаками Марсель вышел на улицу. У магазина игрушек он посмотрел в витрину и в ее отражении с изумлением обнаружил не обожженного солнцем крепыша — искателя приключений, а чахлого горожанина с бледным осунувшимся лицом, с редкими волосами, слюнявым ртом под жидкими усиками… и, что особенно удручало, с неизлечимо честными глазами.

Обескураженный, он насупил брови, дабы придать себе немного воинственности и сквозь стекло провел рассеянным взглядом по прилавку, на котором теснились куклы, корабли, наборы детского оружия. Его поразила одна надпись, выведенная красными буквами по белому картону: «Остров Скорбящих» — увлекательная игра для детей и взрослых». Переждав, пока уймется сердцебиение, он вошел внутрь. Услужливый продавец показал ему коробочку, в которую были уложены карта, кораблики, миниатюрные сундучки, кости и фишки.

— Это игра вроде «гуська»[3], — объяснил он, — помесь домино и настольной игры. Предположим, вы покупаете остров Скорбящих, самый важный, и если на обеих костях выпадут шестерки…

Дальше он его не слушал, погружаясь в себя и внимая, как тихо рушатся воздушные замки. Выходит, Жан де Биз записал всего-навсего результаты партии, сыгранной с детьми, и эта пачкотня только сбила его с толку.

В крайнем отчаянии Марсель опустился на скамейку в сквере Круазет и вновь принялся листать блокнот. Каждую страницу он подверг такому тщательному досмотру, что от этого загудело в голове. Имена, адреса, названия газет с датами их выхода… Все номера — странное совпадение — были мартовскими. Он решил их заполучить и сделал заказ в депозитарии. Затем поплелся на пляж. Весь остаток дня с его лица не сходила скорбь. Жена и дети перестали удивляться, им было не до него — так радостно живется на вольном воздухе! Андре пристал к группе парней, игравших в волейбол. Жижи обхаживал какой-то малый с литыми мышцами. Симона болтала с соседями по тенту, среди которых восседал некий седеющий господин с брюшком и южноамериканским акцентом. Это давало Марселю свободу для мыслей и действия.

На другой день котировка блокнота вновь резко возросла: двадцать тысяч франков, согласно последнему выпуску «Франс суар». Марсель, стиснув зубы, решил стоять на своем. В последующие три дня объявлений не было. Внезапно курс упал: пятнадцать тысяч. Прошло два дня, и он съехал до четырнадцати. Что это — начало конца? После минутного раздумья Марсель заключил, что блокнотные заметки — продукт скоропортящийся. Или же, дабы заронить смятение у обладателя блокнота, то мог быть хитрый ход. Как знать? Ох! Он имеет дело с сильным противником!

В тот день Симона сообщила ему, что дочь не ночевала дома. Он слушал ее вполуха. Тот, для которого до сих пор целомудрие Жижи являлось наичистейшим семейным достоянием, ни капли не опечалился, узнав, что она утратила его в объятиях пятидесятилетнего южноамериканца. Он даже не понимал, почему его жена, вся в слезах, сотрясаясь и заламывая руки, требовала от него употребить отцовское влияние:

— Это твой долг, Марсель! Ты один можешь помешать нашему ребенку скатиться в пропасть. Этот мужчина ищет подле нее лишь минутных утех. Он женат. Отец семейства. Дедушка, может быть!..

— Она уже не маленькая! — досадливо отмахнулся Марсель.

— Да, но ум у нее еще детский, ты же знаешь! Поговори с ней! Меня она не слушает, но тебя!… тебя!..

Обозлившись, он стал отговариваться тем, что у него и без ее шашней довольно хлопот, что в наше время, кстати сказать, девицы выскакивают замуж лишь после того, как покажут, что умеют делать в постели, что он, вообще, за свободную любовь, за освобождение угнетенных народов, за отмену таможенной пошлины и контроля за рождаемостью, и, что если впредь ему будут докучать со всяким вздором, он возьмет билет на ближайший поезд. Ошеломленная таким заявлением, столь далеким от обычного течения мыслей мужа, Симона в ужасе посмотрела на него и шепотом пробормотала:

— Пенять будешь на себя, Марсель, на себя!..

Немного погодя, она обратила его внимание на сына, который выкрасил себе волосы, стал носить розовые шелковые рубашки, белые чесучевые панталоны и золотой браслет на запястье.

— Раз ему нравится! — отворачиваясь, буркнул Марсель.

— Тебя не интересует, кто оплачивает его причуды?

— Он сам, вероятно!

— С пятью франками, что ты даешь ему на день? Нет, Марсель, ты закрываешь глаза потому, что тебя это устраивает. Ну так знай!!!

…И она рассказала ему странные вещи из отношений Андре со зрелыми мужчинами. Он отказывался ей верить. Однако в тот же вечер, присматриваясь к сыну, он вынужден был признать, что не стало ничего общего между темноволосым школьником-размазней, которого он знал прежде и белокурым, загорелым, гибким юношей, который теперь с мягкой дерзостью выдерживал его взгляд. Чутье все же подсказало ему не прикасаться к этой тайне, если хочешь сохранить личное спокойствие. Посвятив себя разгадке великого замысла, Марсель, под страхом неудачи решил не отвлекаться на мелочи. Для скорейшего продвижения вперед не мешало бы избавиться от бремени семьи. Единственное, что сейчас существовало для Марселя — это зеленый блокнот. Денно и нощно в голове его мелькали странички, будто переворачиваемые слабым ветерком. Все записи он знал наизусть. Но при расшифровке они одна за другой оказывались обманчивыми.

 Сумма вознаграждения продолжала падать ступенями по пятьсот франков. Такое фатальное падение вконец измотало нервы Марселя. После двух недель отпуска он стал таким желчным, что Симона даже не пыталась больше заговаривать с ним. Между тем Жижи покинула родителей и поселилась на квартире, которую, как она объяснила, ей оставила подруга. Андре ночевал где-то на стороне, катался бесплатно на водных лыжах и временами показывался на пляже, делая стойку и вызывающее выставляя бедро.

Марсель вдруг решил, что теряет время в Каннах, что истинный след скорее всего следует искать в Париже и что надо немедленно уезжать. Когда он сообщил о своих намерениях семье, все воспротивились. Такая чудная погода, они только-только завязали приятные знакомства!.. Среди своей семьи, коричневой как шоколад, Марсель один сохранил бледный цвет и холодный разум. Объясняя свое решение, он сослался на денежные затруднения (действительно, у него осталось всего две тысячи франков из четырех найденных). Такой довод Симону покорил, но дети упорствовали в своем желании остаться. Они заявили, что благодаря своим новым друзьям могут продолжить пребывание в Каннах, не тратя ни гроша. Симона возмутилась во имя приличий, тогда как Марсель проявил великое понимание. По нему, так молодежь должна шагать в ногу со временем и топтать предрассудки старших поколений. По тому, насколько Франция доверяла бы своим несовершеннолетним, она и заняла бы подобающее ей место в европейском сообществе. Долг родителей — отказаться быть родителями, Марсель утверждал это тем более охотно, что всякий повод увернуться от ответственности отца семейства являлся для него теперь находкой. Для очистки совести он заставил Жижи пообещать приглядывать за братом и почаще писать. Дети, удивленные широтой его воззрений, расцеловали его, а супруга, когда они прощались, исподлобья метнула на него тревожный взгляд.

Когда Марсель Лоближуа возвратился в Париж, у него оставалось еще четыре дня отпуска. Он провел их в бегах по городу и наведении справок. Но каждый раз, вникая в значение какой-нибудь цифры или имени, он вынужден был признавать, что не продвигается ни на йоту. Название знаменитого ресторана с добавлением даты Трафальгарского сражения, за которым следовала марка лосьона для волос ничего не проясняло. Ну как можно верить, что фортуна кроется за перечислением королей династии Капетингов? А этот рецепт русских блинов, возможно ли, чтобы он один стоил чуть ли не миллион старых франков? Впрочем, от этой цифры он уже был далек. Цена блокнота колебалась сейчас в районе пяти тысяч? Но, может быть, она еще подскочит? По временам Марсель ощущал себя рыбой, которую умелый рыбак, подцепив на крючок, изнуряет, от опуская леску, то вновь забирая, вытягивая ее равномерными рывками, чтобы подвести рыбину к сачку вконец обессиленную. Ах! Если бы только он смог сорваться с крючка! Но крючок сидел глубоко в теле.

Он много раз подходил и бродил вокруг дома 50 на авеню Фош, где жил его мучитель. Совсем новый, сплошь белый особняк — высокие прозрачные окна, стеклянные двери, которые сами открываются перед посетителями, отделанный мрамором вестибюль, консьерж с галунами!.. И несмотря на такое богатство, Жан де Биз так дорожит своим блокнотом, что чуть ли не через день справляется о нем! Как тут голове Марселя не пойти кругом!

Когда Марсель приступил к работе в мастерских Плоша и Дюклоарека, сотрудники нашли, что выглядит он неважно. В контору он приходил с опозданием, делал ошибки в подсчетах и больше не смеялся шуткам начальства. Машинистки решили, что у него любовный роман, экспедиторы — что играет на скачках. Сам он думал лишь о гадком Жане де Биз. Дочь написала ему, что в Париж она возвращаться не собирается, а уедет в Чили с «тем господином», которого она повстречала в Каннах и который, якобы, поможет ей завести там собственное дело. Симона горевала и в последней надежде просила его вмешаться, на что он возразил, что их дочь имеет все шансы быть счастливой с мужчиной старше ее и, что если она разочаруется и вернется через несколько лет, то, по крайней мере, она хоть где-то побывает. Ту же безмятежность он выказал, когда получил письмо от Андре, где тот сообщал, что решительно не находит у себя вкуса к наукам. Их драгоценному чаду предложили место лотошника у одного антиквара в Монте-Карло. С первого же дня он будет получать вдвое больше отца. Плюс к тому — жить и столоваться у хозяина. На седьмом небе от счастья, он выразил надежду, что родители не усмотрят ничего предосудительного в том, чему он теперь себя посвятит. Невзирая на недовольство жены, Марсель ответил ему, что одобряет его вступление на новый путь.