Александр Хьелланн - Усадьба пастора Страница 3

— Очень красивый вид открывается с холма Конгсхоуген, а потом есть еще берег и море…

— Да, спустимся к морю! — воскликнул Макс Линтцов.

— Вот хорошо! — сказала фру Хартвиг. — Вы окажете мне большую услугу, если уведете его отсюда, потому что он хуже их всех.

— Я готов следовать за фрекен Ребеккой куда угодно, — сказал молодой человек с поклоном.

Ребекка покраснела. Прежде ей не приходилось слышать ничего подобного. Красивый молодой человек так низко ей поклонился, и слова его звучали так искренне. Но задумываться над впечатлениями было некогда. Вскоре веселая гурьба с Ребеккой и Линтцовым во главе двинулась в путь. Пройдя через сад, они стали подниматься на невысокий холм, который назывался Конгсхоуген.

Много лет тому назад на вершине этого холма нашли какие-то древние вещи, и начальник группы, производившей на холме раскопки, велел посадить на откосах несколько ветростойких деревьев. Кроме рябины и орешниковой аллеи в саду пасторской усадьбы, это были единственные деревья на протяжении нескольких миль, росшие на этих обращенных к открытому морю склонах, где постоянно дули сильные ветры. С течением времени деревца поднялись, несмотря на бури и песчаные заносы, в рост человека и, обратив к северному ветру голые сучковатые стволы, словно согбенные спины, с тоской протянули руки навстречу югу. Под этими деревьями мать Ребекки посадила фиалки.

— Вы только посмотрите! Какая прелесть! — воскликнула старшая из сестер Хартвиг. — Это фиалки. Ах, господин Линтцов, нарвите мне букетик для сегодняшнего бала.

Молодому человеку, пытавшемуся найти верный тон, чтобы завязать разговор с Ребеккой, показалось, что при этих словах фрекен Фредерики девушка вздрогнула.

— Вы любите эти фиалки? — спросил он вполголоса.

Она удивленно взглянула на него: откуда он знает?

— Фрекен Хартвиг, а не лучше ли нарвать цветы на обратном пути, они тогда будут свежее?

— Как вам угодно, — ответила сухо фрекен Хартвиг.

— Есть надежда, что она к тому времени забудет о них, — тихо сказал как бы самому себе Макс Линтцов.

Но Ребекка услышала его слова и удивилась: неужели ему могло доставить удовольствие спасти ее фиалки? И почему он не захотел сорвать их для красивой девушки?

Некоторое время полюбовавшись широким горизонтом, открывавшимся с вершины холма, вся компания спустилась по тропинке к морю.

Они шли по ровному твердому песку у самой воды и оживленно беседовали. Вначале Ребекка испытывала большую неловкость. Ей казалось, будто эти веселые горожане говорят на непонятном ей языке. Они смеялись, когда как будто не было никакой причины для смеха, а ей, наоборот, много раз хотелось посмеяться над их восторженными восклицаниями и вопросами обо всем, что попадалось им на глаза.

Но постепенно она почувствовала себя в обществе этих добросердечных и благожелательных людей более уверенно. Младшая фрекен Хартвиг даже обняла ее, и они шли так некоторое время. И Ребекка оттаяла; она смеялась вместе со всеми и легко и непринужденно участвовала в общем разговоре. Она совершенно не замечала, что молодые люди, особенно господин Линтцов, уделяли именно ей особое внимание, а острых словечек, то и дело вплетавшихся по этому поводу в разговор, она не понимала, так же как вообще многого из того, что говорилось во время прогулки.

Они стали развлекаться, сбегая по песчаному склону вниз в то время когда волна отступала и поспешно поднимаясь наверх при приближении следующей волны. Все приходили в восторг, если волна настигала кого-нибудь из молодых людей или если пенистый гребень особенно большого вала заливал откос, обращая всю веселую компанию в бегство.

— Смотрите! Мама боится, как бы мы не опоздали на бал, — внезапно воскликнула фрекен Хартвиг, и в ту же минуту все увидели, что и фру, и консул, и пастор стояли на холме возле усадьбы пастора и, уподобившись трем ветряным мельницам, размахивали носовыми платками и салфетками.

Пришлось повернуть обратно. Ребекка повела всю компанию кратчайшим путем через болото, не подумав, что городские дамы не могут, подобно ей, прыгать с кочки на кочку. Фрекен Фредерика, затянутая, в модном платье, сделала слишком короткий прыжок и провалилась во влажный мох между кочками. Она закричала и, не сводя глаз с Линтцова, стала жалобно звать на помощь.

— Хенрик, — обратился Макс к Хартвигу младшему, стоявшему поблизости от нее, — помоги же сестре!

Но фрекен Фредерика обошлась без посторонней помощи, и поход продолжался.

Стол был накрыт в саду, возле дома; хотя весна только-только вступила в свои права, на солнце было совсем тепло. Когда все расселись, фру Хартвиг бросила на стол испытующий взгляд.

— Постойте, постойте! Мне кажется, здесь чего-то недостает. Да! Я твердо помню, что утром горничная уложила нам на дорогу жареного глухаря. Фредерика, дорогая, ты не припоминаешь?

— Прости, мама, но ты ведь знаешь, что я не занимаюсь хозяйством!

Ребекка посмотрела на отца, Линтцов также, а по лицу пастора даже Ансгариус мог бы прочитать, что он — виновник случившегося.

— Никогда бы не могла подумать, — начала фру, — что вы, господин пастор, в заговоре с ними.

И тогда он засмеялся и признался, к всеобщему веселью, в своей вине. В этот момент мальчики торжественно принесли птицу.

Настроение у всех было великолепное. Консула Хартвига привело в восхищение, что духовное лицо также снисходит до шуток, а у пастора уже много лет не было так легко на душе, как в этот день.

Во время разговора кто-то упомянул, что сервировка за завтраком, конечно, сельская, но сами блюда слишком уж на городской лад.

— Ведь завтрак в деревне, конечно, не обходится без простокваши.

Ребекка тотчас же встала и попросила разрешения принести кувшин с простоквашей. Не слушая возражений фру Хартвиг, она вышла из-за стола.

— Позвольте, фрекен, я помогу вам! — воскликнул Макс и бросился вслед за нею.

— Какой проворный молодой человек, — сказал пастор.

— Да, не правда ли, — ответил консул, — и к тому же он чертовски ловкий коммерсант. Он провел несколько лет за границей, а теперь участвует в фирме отца.

— Только он, пожалуй, немного непостоянный, — сказала неуверенно фру.

— О да! — вздохнула фрекен Фредерика.

Молодой человек прошел за Ребеккой через две комнаты в молочную. Ей это не понравилось, хотя молочная была предметом ее гордости. Но он так весело шутил и смеялся, что девушка невольно смеялась вместе с ним.

Она выбрала кувшин на верхней полке и протянула к нему руки.

— Нет, нет, фрекен, это слишком высоко для вас, — сказал Макс, — разрешите, я сниму его. — И в ту же минуту он положил свою руку на ее.

Ребекка отдернула руку. Она чувствовала, как краска заливает ей щеки. Казалось, она вот-вот заплачет.

Тогда он сказал тихо и серьезно, опустив глаза:

— Прошу вас, фрекен Ребекка, простите меня. С такой девушкой, как вы, я не должен был бы вести себя так несдержанно и легкомысленно. Я это понимаю. Но мне было бы больно, если бы у вас осталось впечатление, будто я только пустой фат. Я, наверно, кажусь таким. Но ведь есть люди, которые стараются принять веселый вид, чтобы скрыть, как они страдают, и многие смеются, чтобы не плакать.

При последних словах он поднял глаза. Его взгляд был так печален и в то же время так почтителен! Ребекка внезапно почувствовала, что она была жестока с ним. Она привыкла снимать с верхней полки все, что надо, но, потянувшись за кувшином второй раз, она опустила руки и сказала:

— Пожалуй, это действительно высоко для меня.

По его лицу скользнула улыбка, он осторожно снял кувшин и вынес его из молочной. Она шла вместе с ним и открывала перед ним двери. Каждый раз, когда он проходил мимо, она его внимательно оглядывала. Воротничок, шейный платок, сюртук — все у него было не таким, как у ее отца, от него пахло своеобразными, незнакомыми ей духами.

Когда они подошли к двери, которая вела в сад, он остановился и посмотрел на нее с печальной улыбкой:

— Мне нужно время, чтобы принять веселый вид. Там никто ни о чем не должен догадываться.

Он вышел на крыльцо и обратился с шуткой к сидевшим за столом. Она услышала, что ему ответили со смехом, — сама она осталась в комнате.

Бедный! Как ей было жаль его. И как удивительно, что он доверился только ей одной. Что за тайное горе тяготило его? Может быть, он, подобно ей, лишился матери? Или это было еще более тяжкое горе? Как бы она хотела ему помочь, если бы только была в силах!

Когда Ребекка позже вышла в сад, он снова был веселее всех. Только один раз он взглянул на нее, и ей показалось, что в его глазах мелькнула грусть и словно мольба. И сердце ее болезненно сжалось, когда он в тот же миг рассмеялся.

Наконец начались сборы в обратный путь. Гости и хозяева сердечно прощались. Когда упаковка вещей уже заканчивалась и в поднявшейся сутолоке каждый искал свое прежнее место в коляске или хотел найти новое, Ребекка тихонько вошла в дом, прошла через сад и поднялась на холм Конгсхоуген. Здесь она села в укромном месте под деревьями среди цветущих фиалок и попробовала собраться с мыслями.