Карен Бликсен - Современная датская новелла Страница 34

— Это я попросила Эйгиля принести ее вниз, — проговорила Ригмур за его спиной. — Теперь вроде бы это модно. Эйгиль считает, что ее можно хорошо продать, ведь ты на ней больше не играешь. На эти деньги и устроим свадьбу. Мы же не станем приглашать много народу! — Она прильнула к нему, грузная и чуть навеселе. Но тут же в ее голосе послышалась тревога: — Какой ты горячий! И где твой пиджак и башмаки? Тебя что, ограбили?

— Как сказать, — пробормотал он, высвобождаясь из ее объятий.

Обхватив виолончель обеими руками, он понес ее наверх и там, сев на стул, ласково и нежно погладил ее, словно спасенную от неведомой опасности, и наконец слегка дернул струну. И тогда вновь послышался рокот барабанов; властный, ни на миг не отпускавший его ритм жаром разлился по телу до самых кончиков пальцев. Туго натянутые струны превратились в кожу барабана, и ее ощущали уже не только пальцы: ноги его тоже отбивали ритм, и Ригмур в изумлении застыла на пороге и звать его не стала.

Георгьедде

(р. 1913)

ЗЕЛЕНЫЙ МЫШОНОК — ЧТО БЫЛО С НИМ, КОГДА ОН ПОЯВИЛСЯ НА СВЕТ

Перевод В. Болотникова

Жил-был мышонок. Маленький, но при том — необыкновенный. Бывают серые мышата. Бывают черные. И коричневые. А еще — белые.

Но все они — обыкновенные.

А наш мышонок был зеленый.

Родители его, конечно, немало изумились. И уставились на него. Потом — друг на друга. А потом Мышиная Мама снова уставилась на свое дитя.

Но Мышиный Папа все смотрел на жену и при том затылок почесывал…

— Зеленое что-то, — сказал он.

— Зеленый мышонок. Так и говорить надо.

— М-да… Странное дело.

— А при чем тут я?

Мышиный Папа пошел в лес — прогуляться и обдумать случившееся. Он очень огорчился, что жена родила ему зеленого мышонка. Так огорчился, что даже не захотел поесть орехов, лежавших на земле.

А дома сидела у колыбели Мышиная Мама и плакала.

— Зеле-е-ененький ты мой, — всхлипывала она. — Каково же придется тебе, когда вырастешь?

Мышиный Папа вернулся домой. Нет-нет, спасибо, ужина никакого не надо. Подперев лапкой подбородок, он словно застыл в этой позе и все глядел на портреты своих предков, развешанные на стене, и вид у него при этом был суровый. Мышиная Мама сидела рядом и шила.

— Может, само пройдет… — сказала она.

— Зеленый зеленым и останется.

Взял он бедного зеленого мышонка и отнес к ели, на которой жила Сова.

Пришел он домой, а жена его все плачет и плачет — тогда он нежно погладил ее по лапке:

— Тише, тише, мать, тихо…

Легли они спать.

А жена все плачет.

— Останься он жить дальше, — увещевал ее муж, — все бы на него только пальцем показывали.

— Знаю, — рыдает жена. — А ты хоть прикрыл нашего сыночка чем-нибудь, чтобы он не простудился?

— Прямо под елкой я его положил, где Сова живет, и еще мхом прикрыл. Когда я уходил, он крепко спал. Успокойся, мать, будет у нас другой мышонок.

И он ласково почесал ее за ушками, по спинке да по брюшку, всеми силами стараясь ее утешить, и она наконец уснула — наплакалась, бедная.

А Мышиный Папа никак не мог уснуть, хоть и утомился изрядно. Он лежал без сна, и все чудилась ему Сова и ее клюв. Наконец он вскочил. Скорей в лес, пока не поздно!

А вдруг уже поздно?! Он помчался к той ели, бежал по лесу, залитому лунным светом, объятому тишиной. Совиная ель высилась среди дубов-раскоряк и белых берез — черная, прямая. Под ней спал Зеленый Мышонок — во сне он сбросил с себя теплый мох.

Мышиный Папа мигом подхватил сынишку и стрелой помчался прочь.

Что с того, что ребенок — зелененький слегка?

А уж мать-то как обрадуется!

Теперь бы только от Совы уйти.

Мышиная семья жила под землей, в норке на поляне, лишенной тени и с такой короткой травой, что мыши и той в ней не спрятаться. Неважное, вообще говоря, место для жилья, но ведь мыши почти не выбирались наружу по ночам, когда Сова вылетала на охоту, а норка к тому же была сухая и удобная, да и родич их — крот — жил по соседству.

Мышиный Папа добежал до края полянки и на мгновение замер во мраке, прежде чем решиться выскочить на опасный участок.

«Только бы успеть», — думал Мышиный Папа и мчался так, что сердчишко его грозило разорваться.

Но он не успел.

Осталось пробежать последние двадцать шагов — как вдруг появилась Сова. На бесшумных крыльях вылетела она из лесной мглы и понеслась над поляной, низко-низко, зигзагами прочесывая короткую траву.

Мышиный Папа прижался к земле и лежал не шевелясь, в надежде, что Сова его не заметит.

Но тут как раз проснулся Зеленый Мышонок и почувствовал острый голод. И, конечно же, жалобно запищал в тишине полянки.

Сова мигом услышала писк. Она рванулась туда, где он раздался, и теперь парила прямо над Мышиным Папой и Зеленым Мышонком.

Мышиный Папа в отчаянии бросил сына и метнулся в сторону, чтобы Сова увидела его, а про Зеленого Мышонка забыла…

И Сова вонзила в него свои острые когти, отнесла к себе на ветку и там расклевала его своим безжалостным клювом…

Но не забыла Сова, что слышала писк мышонка. Снова полетела она на охоту и долго высматривала жертву своими немигающими совиными глазами.

А Зеленый Мышонок снова уснул. И потому, что был он зеленый, такой же зеленый, как трава, Сова не нашла его. Настало наконец утро, и Сове пришлось вернуться домой, на ель. Когда Мышиная Мама проснулась и увидела, что рядом нет Мышиного Папы, она в отчаянии принялась ломать свои лапки и закричала:

— Ах, я несчастная! Меня бросил муж!

Но потом она выбралась из норки наружу — и там, в свете утреннего солнца, лежал ее зеленый малыш; он раскрыл свои глазки и запищал.

Мышиная Мама была так рада, что забыла и думать о муже. Она быстро уложила малыша в колыбельку и накормила его, так, что он наелся как следует, даже объелся, а потом он лежал в колыбели и тихо гулил и наконец заснул.

Выходит, не так уж и худо быть необыкновенным мышонком: не серым, а зеленым — как трава.

ТРАДИЦИЯ

Перевод Э. Переслегиной

Женщина обмакнула конец последней стрелы в коричневую, липкую массу, которую взбила в черепной выемке. Потом поставила череп на полку, так, чтобы малыши не смогли его достать.

Двенадцать стрел уже лежали на гладком камне острием вверх, чтобы яд поскорее высох. Когда они и впрямь высохли, женщина вложила стрелы в колчан, висевший на внутренней стороне двери рядом с луком, дубинкой, двумя метательными копьями и длинной пикой.

Потом она приготовила завтрак и разбудила мужа.

— Сегодня ты получишь самый лучший яд, — сообщила она ему, пока они завтракали.

— Женушка, ты — молодчина, — объявил муж, в ласковой улыбке обнажая острые зубы.

Когда они позавтракали, жена помогла ему раскрасить тело, как полагалось перед военным походом. Временами она игриво прислонялась щекой к его могучей груди и обнимала его, а он гладил ее по спине, так что она изгибалась от сладострастия.

Потом они и с этим покончили и наступило время наряжать воина. Корона из желтых и красных перьев попугая великолепно украсила его, он казался теперь очень высоким и внушал ужас, а ожерелье из фаланг птичьих лапок делало его просто неотразимым. А цепи из акульих зубов вокруг лодыжек — красота!

Она прильнула к нему, маленькая, ласковая и горячая. Он возбужденно засопел, обнял ее, прижал к себе и затеребил узел на ее юбке.

— Нет, нет, нет, не раньше, чем ты вернешься домой с добычей, — сказала она, протягивая ему оружие. — Не раньше. Помни, в сумке — отравленное мясо.

— Да брось, мы бы еще успели — небось не опоздаю, — выговорил он, тяжело дыша.

Она в ответ только засмеялась.

— Иди, иди.

Он нехотя пошел к двери. Потом она стояла и смотрела, как он спускается по тропинке. Он повернулся и помахал ей рукой.

— Возвращайся скорее, — прошептала она.

Когда его не стало видно, она вошла в дом и по-матерински принялась хлопотать вокруг проснувшихся малышей.

Он приметил собаку и выпустил ей вслед копье. Она раза два вздрогнула, потом затихла. Он поставил на нее ногу и вытащил копье. Что ж, он в отличной форме.

Путь был долгим и утомительным, так как владения племени простирались далеко во все четыре стороны. Когда лес сменился широкой, с квадратный километр, прогалиной, он остановился, залез на дерево и оттуда стал обозревать землю, поросшую высокой травой. Нет, никого не видно. Но что, если они залегли в дозоре на опушке леса? Они теперь уже не такие доверчивые, какими были тогда, когда обосновались в здешних краях. Лучше уж сделать крюк и, пройдя по солнцепеку, обойти опушку.

Но, с другой стороны, в этом случае ему придется пройти по земле племени «ястребов», а уж это свирепые вояки. Конечно, между его племенем и «ястребами» заключен мир, который какое-то время еще продлится — по крайней мере до тех пор, пока те глупые миролюбивые людишки, что поселились в верхнем лесу, сохранят такое глубокое простодушие, что оба воинственных племени легко смогут их грабить. Впрочем, в последнее время делать это стало уже труднее. К счастью, эти самые — простодушные, — не искушены в военном искусстве и оружие у них до смешного примитивное, да только уж больно их много и к тому же они способны разъяриться не на шутку, если досаждать им сверх меры.