Ванда и Марек - Влад Снегирёв Страница 4

Я не спала 72 часа, потому что не могла оторваться от Вашей книги!!! А потом еще неделю ходила как зомби, потому что все время думала о Вашем главном герое!!! Он такой идеальный, такой глубокий, такой НАСТОЯЩИЙ!!! Я влюбилась в него по уши!!! А потом поняла, что на самом деле влюбилась в ВАС!!!

Умоляю, ответьте мне!!! Я не смогу жить дальше, если не получу от Вас хотя бы словечко!!! Я готова на все — переписать от руки Ваш роман сто раз, выучить его наизусть, набить татуировку с Вашим портретом во всю спину!!! ПОЖАЛУЙСТА, заметьте меня!!!

Ваша самая преданная, самая восторженная, самая ЛЮБЯЩАЯ поклонница, Глория.

P.S. Я назвала свою кошку, хомячка и кактус в Вашу честь!!!"

Марек слышит восторженные слова какой-то девушки, но они сливаются в его сознании в неразборчивый поток. Вместо этого он видит, как комната наполняется густым, переливающимся туманом. Из тумана выступают фигуры — персонажи его романа, ожившие и готовые рассказать свои истории.

— А ты знаешь, что на все эти письма надо отвечать? — голос Ванды прорывается сквозь туман видений.

Марек моргает, и комната снова становится обычной.

— Пожалуйста, ответь сама. Я очень занят, — говорит он, чувствуя, как новая история уже рождается в его сознании.

Эти слова, произнесенные так равнодушно, словно перевернули мир Ванды. Она поняла, что ее место — не просто быть тенью рядом с гениальным писателем, а стать частью его истории. Ее ревность превратилась в нечто другое, более глубокое, непонятное даже ей самой.

Она села за стол и начала писать ответ. Ее рука, казалось, двигалась сама по себе, выплескивая на бумагу язвительные, жесткие строки.

"Уважаемая Глория,

Марек глубоко тронут Вашим искренним восхищением его скромным литературным опытом. Ваше письмо вызвало у него неподдельное волнение, которое, к сожалению, усугубило его хроническую мигрень и вынудило на время отложить работу над новым романом.

Позвольте от имени Марека выразить признательность за Ваш энтузиазм. Однако мы вынуждены с прискорбием сообщить, что Марек в настоящее время не имеет возможности лично отвечать на письма поклонников. Его время полностью посвящено заботе о наших троих детях-близнецах с синдромом гиперактивности и уходу за престарелой тещей, страдающей деменцией.

Что касается Вашего великодушного предложения набить татуировку, Марек искренне тронут, но вынужден отказаться. Дело в том, что у него редкая форма аллергии на изображения собственной персоны.

Марек также просил передать, что польщен названием Вашей кошки, хомячка и кактуса в его честь. Он надеется, что это не доставит неудобств Вашим соседям, когда Вы будете звать их по имени.

С наилучшими пожеланиями крепкого сна и здравого рассудка.

От имени Марека, — Ванда".

Пока Ванда заканчивает писать ответ, Марек снова оказывается во власти тумана вдохновения.  Он чувствует, как новая история пульсирует в его венах, готовая вырваться на бумагу. Он пишет и пишет, слова льются потоком, словно воздух сам диктует ему эти строки.

А Ванда смотрит на него со смесью любви и страха. Она чувствует, что теряет его, что он уходит в мир, куда она не может последовать. Но в этот момент Марек поднимает глаза от бумаги и улыбается ей. И в его улыбке она видит обещание — обещание, что какие бы миры он ни создавал в своем воображении, он всегда будет возвращаться к ней.

Проходили дни, и каждый раз, когда Ванда проверяла почту она находила все новые и новые письма. Но теперь она не выбрасывала их. Она читала каждое, внимательно вникая в строки, написанные незнакомыми женщинами. И каждый раз, когда она садилась писать ответ, ее рука будто бы двигалась сама по себе, выплескивая на бумагу все более причудливые и язвительные строки.

И вот однажды, когда Марек снова поднял глаза от своих записей, он наконец-то заметил, что Ванда сидит за столом и что-то пишет. Ее лицо было озарено странным светом, а глаза блестели, как у человека, который только что открыл для себя нечто великое.

— Что ты пишешь? — спросил он, подходя ближе.

Ванда подняла голову и посмотрела на него. Ее взгляд был полон тайны и невыразимой силы.

— Я пишу ответ на очередное письмо, — тихо ответила она.

Когда страницы оживают

Тишина. Она всегда была здесь, в этом доме, в стенах, впитывалась в старые доски пола, окутывала уголки и щели. Тишина обволакивала его словно таинственная вуаль, скрывающая невидимое, несуществующее, но, возможно, реальное. Ванда сидела на подоконнике, как всегда по вечерам, когда Марек уходил в свой мир — мир, который он создавал, но который, похоже, сам постепенно начал поглощать его.

Марек увлекся жанром фэнтези так неожиданно, словно кто-то открыл в нем давно забытую дверь, древний портал, ведущий к другой реальности.

— Что такое магия? — задумывалась она, наблюдая за его задумчивой фигурой, сидящей у письменного стола. — И что, если она лишь еще одна грань того, что мы считаем реальностью?

Сначала были лишь слова, напечатанные на старой пишущей машинке, которую Марек выудил из какой-то лавки антиквариата. Машинка, казалось, была живая — ее звонкие, тяжелые удары по бумаге звучали, как удары сердца дома, как пульс его невидимой сущности. Ванда прислушивалась к этим звукам, ощущала их в каждом закоулке своего сознания, словно они сливались с ее собственными мыслями.

Рукописи. Их Марек никогда не позволял ей читать.

— Рано, слишком рано, — отмахивался он, как будто защищая свои творения от чужих глаз, как будто это были не просто слова, а нечто большее, что должно оставаться тайной, пока не придет время. Ванда начинала замечать, что чем больше Марек писал, тем более странными становились ее ночи.

Сначала это были просто тени, мелькавшие на периферии зрения, как если бы кто-то или что-то проскальзывало через комнаты, словно невидимые потоки воздуха. Но затем пришли звуки — тихие, почти неуловимые, но столь зловещие, что сердце ее сжималось в предчувствии беды. Скрип досок под невидимыми шагами, шорох в углах, и еле слышный шепот, словно сама тишина заговорила на забытом языке.

Ванду мучил страх. Это был не тот страх, что заставляет бежать, но тот, что зреет внутри, разрастается, как