Человечье сердце - Олег Николаевич Верещагин Страница 5

— Сразу всё дали. Понимаете, сразу. И мне и им, — она уронила карточку (Сашка поймал её на лету стремительным движением и подал обратно), обняла детей. — А они ведь Земли и не видели… они у меня родились в… в… — она уже не обняла, а просто-таки притиснула к себе ребятишек, потом взяла карточку судорожным движением, пошла прочь, ведя детей и что-то шепча, немного похожая на счастливую сомнамбулу.

До Сашки дошло, что зря он стоит просто так. Наискось ближе всего сидел парень его лет — нехорошо худой, с полными недоверия и злости глазами. Но слева и справа к нему приткнулись ещё трое мальчишек лет по 5-10, они спокойно спали, губы у всех троих были в крошках и каком-то соусе.

— Тут где-то надо записаться? — деловито спросил Сашка. Парень смерил его взглядом, помолчал, потом словно бы нехотя, но вполне вежливо ответил на куда более чистом, чем у Сашки, русском:

— Вон, позади тебя, в стене — автомат. Просто кнопку ткни.

Сашка поблагодарил кивком, про себя ругнувшись, повернулся. В стене и правда мерцал экран — серебристо-серый, вогнутый — и под ним единственная белая кнопка и узкая щель. Кнопка была отчётливо вогнута тоже — и не сама по себе, её стёрли касания. Он нажал кнопку — и наружу выскользнул маленький белый листок с цифрами "57-4", а тот же голос, но исходящий из экрана, его уведомил, что следует дождаться вызова по талону номер 57 и пройти в кабинет 4. Если же есть какие-то предварительные вопросы — следует приложить ладонь к экрану и отчётливо озвучить их на любом языке.

Предварительных вопросов у Сашки не было. Он отошёл от аппарата, помедлил, прошёлся по коридору, с интересом разглядывая картины — это были именно картины, не снимки. Пейзажи и только пейзажи. Красивые. Сашка бывал на ботанически геоморфных планетах, многие растения казались знакомыми, уже виденными… вот только — когда и где? Может, в детстве, когда он жил… жил дома? Или всё-таки из его… путешествий?

Он усмехнулся — "путешествий". Ну да. Прошёл поближе к площадке, посмотрел, как барахтаются, кувыркаются и вопят дети. Подумалось: а ведь он никогда не играл вот так. Вообще — играл. Даже в самые страшные дни находились и время, и желание. Но не так, нет. С оглядкой. И тихо. По крайней мере, помнилось только такое. Когда его взял к себе кен ло Артан — он был уже слишком взрослый. Или казался себе таким, какая разница… А, может быть, случись та неожиданная свобода на пару лет раньше — и он бы снова научился играть вот так, как эти? Ведь ты не знаешь, Сашка, какое у них было ещё недавнее прошлое. Может быть, не слаще твоего?

Нет, наверное всё-таки слаще. Ведь они тут все — с родителями. Как минимум, с матерями. А он… почему у него получилось — как получилось? Он отчётливо вспомнил страшное, беззащитное одиночество, когда даже брошенный лишний кусок пищи казался праздником. И землян, которые встречались на его пути — таких же рабов, которые ничем не могли ему помочь.

Почти все хотели. Очень многие пытались. Но по-настоящему никто не смог и не мог…

… - При наличии талона номер пятьдесят семь просим пройти в кабинет номер четыре.

Сашка остался спокойным, заставил себя не дёргаться и не убыстрять шага. Но, открывая дверь, понял, что сжимает кусочек бумаги так, что тот прилип к пальцам, промок от пота.

Он прикрыл за собой дверь и, повернувшись, внимательно огляделся.

Землян внутри было двое, а сама комната напоминала обыкновенный офис — сколько Сашка видел их и на поверхности планет, и на космических базах… Зелень, густо закрывавшая большое окно, впрочем, была незнакомой. Над большим экраном висели какие-то портреты и тот же, только небольшой и не такой… парадный, что ли? — алый флаг с золотой свастикой.

Второй землянин (он вальяжно так стоял спереди-сбоку у стола, попался на глаза первым, но Сашка о нём почему-то подумал сразу именно так: "второй") был ненамного старше самого Сашки — коротко стриженый красавчик, но серые глаза были жёсткими и пристальными. Голубой идеально сидящий френч украшали золотые петлицы с серебряными молотообразными знаками (по два), узкие тоже серебряные витые погоны пересекали плечи, на белых брюках, без единой складочки заправленных в сверкающие чёрные сапоги, поблёскивали золотые лампасы.

Старший был одет в так же идеально пригнанное малиновое с золотом; на петлицах — колёсообразные знаки (1.). Грубоватое широкое лицо с тяжёлым подбородком, тоже короткая стрижка (почти сплошь седая). И глаза — жёсткие и пристальные. Глазами они оба были похожи.

1. Описаны лейтенант корпуса армейской авиации и майор корпуса ксенологов. Удивляться присутствию офицера авиации не следует. Огромное количество военных разных родов войск ещё какое-то время после окончания войны служили в этом чудовищно разросшемся корпусе на самых разных должностях — не хватало людей для решения массы возникших вместе с победой проблем.

Но в глазах ни у того, ни у другого не было ни злости, ни высокомерия, ни жестокости.

— Это вам отдать? — Сашка внимательно изучал землян, протягивая талон.

— А вот сюда, — сказал младший, указывая подбородком (Сашку резануло — у джангри подобный жест подчёркивал высокомерное отношение к собеседнику) на торчащий на углу стола металлический штырёк, густо унизанный такими же кусочками бумаги. Мальчишка, шагнув, насадил свой номерок туда же и, стрельнув глазами на старшего землянина, указавшего в сторону стоящего чуть сбоку глубокого мягкого кресла, опустила в него.

— Майор Тимофеев, Фёдор Фёдорович, — представился старший.

— Лейтенант Янсен, — коротко сообщил младший, усаживаясь за компьютер. Вопросительно посмотрел на Тимофеева, который кивнул Сашке:

— Что… вас сюда привело?

Хотел сказать "тебя", отметил Сашка. В русском языке обращение на "вы" относилось либо к старшему, либо к уважаемому, либо к постороннему. А на "ты" называли младших, если хотели нагрубить… или если очень близкие отношения. Дикая путаница, короче.

— Я землянин, — сказал мальчишка и подумал, что он впервые так о себе говорит. По крайней мере, не помнилось ему ещё таких случаев. — Хотел бы… — он не сказал того, что собирался — "…вернуться на Землю", — …узнать условия возвращения на Землю.

— Судя по всему, вы не бедствуете, — сказал Тимофеев. — Вы космолётчик?

— Да, — Сашка поймал себя на