Мариэтта Шагинян - Кик

Мариэтта Шагинян

КИК

Роман-комплекс

ОТ АВТОРА

Роман «Кик» писался исподволь и для себя, как иногда пишут письмо «никому», потому что хочется написать это необходимое для собственной души письмо.

Критики говорили о нем по-разному, хотя все они сходились на утвержденье, что это роман сюжетно-приключенческий.

Но «сюжетно-приключенческое» было лишь внешней его оболочкой. На самом же деле «Кик» был тем, что англичане называют «essay», а мы очень неточно переводим словом «опыт». Я сводила в нем концы с концами своего тогдашнего профессионального опыта, накопленного за десять лет строительства социализма, — стараясь нащупать и развить те зародыши новой эстетики, нового отношенья к творчеству, какие стали уже ощутимыми для нас за эти первые десять советских лет. Писался «Кик» урывками, между делом, не отнимая ни дня, ни часа, ни сил у непрерывной очередной работы, какой была переполнена тогдашняя наша жизнь.

Что же представляет собой «Кик»?

Прежде всего в нем был момент профессионально-дидактический. Как раз в те годы (1926–1928) наблюдалось у нас яркое стремление молодых писателей к специализации по жанрам и к замыканию в одном определенном жанре. Начиналось и жесткое организационное выражение этого процесса в размещении писателей по кружкам, секциям и разделам — романистов, критиков, поэтов, детских писателей, молодежных писателей. А ведь если представить себе кого-нибудь из больших учителей литературы, то никак не сможешь разместить их по секциям. Куда, например, поместить Тургенева? Он и рассказчик, и очеркист, и романист, и драматург, и поэт. Гончаров — и романист, и критик, и пленительный очеркист-географ. Да и Горький — поэт, критик, рассказчик, романист, очеркист, драматург — учил нас уметь проявлять себя в каждом жанре. Быть писателем для них совсем не значило уметь делать только одну вещь в литературе, — они гранили свое мастерство, свою власть над словом работой во многих жанрах. И чтоб как-то выразить свое отрицательное отношенье к узкой литературной специализации, чтоб призвать молодежь хорошо овладеть каждым жанром, хотя бы один из них и был для тебя главным, — я поставила в «Кике» задачей себе: сдать экзамен грамотности на все литературные жанры. Там есть все виды газетной работы: фельетон, очерк, статья, передовица; есть все виды литературной работы: поэма, новелла, драма, киносценарий; и, наконец, есть критика. Но замысел «сдать экзамен по жанрам» неизбежно подсказал мне и форму «Кика»: как бы объективную сшивку различных материалов, как они сшиваются, скажем, в архивном деле. Получилась своеобразная «папка», и ассоциация с папкой, сшивкой, канцелярией напомнила мне манеру наших работников давать название вещам, соединяя первые их слоги и таким образом сокращая целое. Один из моих «материалов», где я сдавала экзамен на драму, назывался «Колдунья и коммунист», что в сокращении дало «Кик», — и это стало названием для всего целого. Но какой сюжет мог облегчить читателю чтение разнохарактерной сшивки и помочь держать ее связно в уме? Конечно, детектив, приключение. И я выбрала своеобразный острый сюжет, какими в те годы была полна советская действительность, особенно в наших окраинных республиках, где еще жили отголоски яростной классовой борьбы.

И, однако, все перечисленное было лишь ступеньками к основному, скрытому содержанию «Кика». Для меня самой это скрытое содержание становилось ясным по мере развития романа, и я изложила его в конце концов как добытый мною самой опыт этой работы — устами моего героя Львова в его критическом докладе. Каково же главное содержание «Кика»? Оно — теоретическое и представляет собою опыт советской эстетики, в своем роде эстетический манифест тех первых десяти лет нашей творческой работы. Вот его главные мысли, выяснившиеся мне по мере писания «Кика».

Большая советская вещь, как костер, требует непрерывной подкладки топлива — живых глубоких, ежедневных впечатлений нашей созидающейся жизни. В этот фантастический роман вошло ежедневное чтение газет, вопрос о концессиях, стоявший остро в те годы; интереснейшие воплощения и в быту и в психологии у народов наших национальных республик тезиса о «социалистическом по содержанию и национальном но форме»; споры о различных типах геологов и о характере наших геологических работ; начавшееся широкое партийное обучение кадров; политические события на международном фронте, — и еще много всего, что захватывало нас изо дня в день, из месяца в месяц. И если б в роман все упомянутое не вошло как топливо, то костер не только не разгорелся бы, но и не мог бы быть зажжен. Итак, первая основная мысль, наметившаяся в ходе работы, — была о необходимости овладения нами, писателями, советским жизненным материалом и важности постоянного пребывания в курсе современных событий.

Вторая мысль тоже была нащупана в самом процессе работы. Воплощать и отражать получаемый материал можно по-разному, и я по-разному это и делала. Разность художественных воплощений темы определялась, как это выяснилось в работе, разностью социально-политических позиций тех лиц, которым я по очереди поручала в романе выступать. Невозможно было, например, любознательному советскому журналисту воплощать свои впечатления в виде ненависти и искаженья советской действительности, так же как невозможно было реакционному поэту, умиравшему от чахотки и связывавшему все свои личные несчастья с победой нового строя в России, изображать современность с умной, зрячей, благожелательной объективностью. Но свое отношенье к воплощаемому реакционный поэт облек — с некоторой неизбежностью — в эклектическую форму, пользуясь системой условных образов прошлого и стилизуя свои впечатления под старину; а передовой журналист необходимо избрал реалистический метод в форме, чтоб более жизненно и наивозможно более точными образами, подсмотренными у самой природы, воплотить новое. Так, формы художественного воплощения становились в романе социально-политически обусловленными.

Но для меня самой, для советского писателя, — эти разные формы вовсе не были сплошь объективно близкими и интересными. Я, правда, не дала себе авторского места в этой объективной «сшивке». Но на самом деле авторское место было все же сохранено за мной — в неизбежном отборе и акцентировке, во-первых, каждого материала в отдельности, а во-вторых, разных мест и страниц в каждом из этих материалов. Мне становилось ясно, что мне самой лучше всего удавались именно те реалистические места у каждого из моих многочисленных авторов, которые были связаны как раз с новой советской жизнью и ею навеяны. Мне самой эти места были наиболее интересны, ведь в них я шла по целине, и, поскольку они больше захватывали меня, они и лучше удались мне. И вот возникали — в живом процессе писания этой вещи (которую несколько критиков восприняли как формалистический трюк) — ясные очертания нашей социалистической эстетики, представления о социалистическом реализме. О них я и рассказала в критической речи-докладе Львова в конце романа.

Работа над «Киком» не прошла для меня даром. После «Кика» мне уже просто тяжело было возвращаться к условным вещам типа Джима Доллара, становилось скучно их писать, и великим наслаждением сделалась огромная, напряженная работа над «Гидроцентралью».

1956

ПОСВЯЩЕНИЕ

Страна, в которой нет дорог,Где конь стальной ступить бы мог;Где роют русла водопады,А горы давят ездока,Как с знойный грузом виноградаХурджин ослиные бока;Где борозду метут бешметом,По крутосклону сея злак,—Над саклей, ныне сельсоветом,Советский выбросила флаг.

И в той стране — блаженной лениПослушный пленник — ты внимал,Как пели песни поколенийВам, детям стали, дети скал,Как, исходя в истомной пляске,Прикрыв плывущие глаза,Танцор, кружась, кинжалом лязгалИль в небо выстрелы вонзал…Вот так, полусмежив ресницы,Глазами сонными слегка,—Прими, мой друг, мои страницы,Как эту пляску сына скал!

Эпизод первый

ГАЗЕТА «АМАНАУССКАЯ ПРАВДА»

Редактор, Степан Геннадиевич Карпов, автор передовиц.

Политический фельетон, тов. Гольц, секретарь райкома.

Маленький фельетон, Валентин Сюсюкин; псевдоним «Горский» — местный поэт и музыкант.