Андрей Островский - Напряжение Страница 10

Волга, друг мой, очаровательна. Это, конечно, слабо сказано. Божественна, сказочна. От души советую: собери свое семейство. Шапки оставь в прихожей (прости за каламбур, он случайно вылез из-под пера), и айда на Волгу. Вода, она нервы успокаивает, а тебе это вот как нужно! Волжская же омолодит тебя лет на двадцать. Иль ты думаешь, что все еще в мальчишках ходишь, старина?

Ехал я на «Спартаке», белоснежном пароходе. Ты не представляешь, сколько чувств и размышлений вызывает мерное постукивание колесных плиц, журчащий шепоток воды и легкое дыхание воздуха, в котором смешались, будто краски на палитре, запахи — тонкие, еле уловимые. Тут и медовый аромат лугов, и горьковатое благоухание леса — волжских берегов дары, — а к ним присоединяются преподношения исключительно пароходные: то пахнёт паром, то пеньковым канатом-чалкой, то рогожей, а то и яблоками или вяленой воблой… Прибавь к этому букету запах свежести воды, и ты поймешь, что лучшие духи «тэжэ» — ничто по сравнению с тем рецептом, который я тебе дал.

Часами мог я стоять не шелохнувшись у сетчатых перил палубы на носу или корме и смотреть, как безжалостно разбивает пароход зеркальную гладь реки, как борются между собой пенящиеся волны, набегая с яростью на берег.

Недалеко от Чебоксар с нами приключилось происшествие, на которое я лично не сетовал: «Спартак» сел на мель, и довольно основательно. Как потом оказалось, повстречавшийся нам плот сорвал бакен, и пароход наш забрал правее, чем следует. Было это поздно вечером, и только на следующий день, к закату солнца, пришел «Делегат» — широкобедрый буксир, черный, как жук, и весьма деловитый. Он крутился возле нас, пока капитаны со своих мостиков переругивались, а матросы измеряли глубину шестами.

Я же ходил по палубе, размышляя о всяких разностях. Между прочим, Пашка, с такими, как твой Чураков, мне приходилось сталкиваться, и не раз.

Незадолго до отъезда в командировку я занимался одним письмом рабкора из Пскова. Тамошний начальник стройки, довольно значительной по размеру, выкинул такую штуку.

На строительство прибыл цемент, несколько вагонов. У начальника (фамилия у него очень смешная — Букашечкин) этот материал пока был, но, зная, как его трудно достать, он написал заявку, не надеясь, что ее удовлетворят. А ее вдруг взяли и удовлетворили.

Складывать цемент некуда. Ждать нельзя ни минуты. За простой вагонов — колоссальный штраф. Возвращать добро — глупо, по его мнению, а главное — попадет. И Букашечкин находит изумительное решение. Он приказывает подгонять вагоны к строительной площадке и сгружать цемент на землю, под открытое небо.

Рабочие возмущены распоряжением. Идут к нему, Но он начальник, он голова, он непогрешим. «Молчать, не ваше дело. Выполняйте приказ — и все!» Выполняют. Через несколько дней идет дождь. Цемент схватывается, твердеет. И в таком виде он лежит еще около полугода. Затем следует приказ того же начальника: разбивать цемент на куски, грузить на платформы — и на свалку. Каково? И снова: «Молчать! Не ваше дело!»

Наш рабкор идет в райком ВКП(б), рассказывает о безобразии. Его выслушивают, обещают проверить. А через две недели Букашечкин увольняет его, придравшись к чему-то. Вот и вся история.

«Да что же это за человек, Букашечкин? — спросишь ты. — Враг? Сумасшедший? Глупец?» Нет, не враг он, так же как и твой Чураков. И не сумасшедший. И не дурак, хотя, на мой взгляд, он не умен. У него есть свои заслуги — участвовал в боях в гражданскую войну, он член партии, имеет диплом инженера и так далее. Он очень хочет дожить до социализма и даже до коммунизма. Он нещадно ругает тех, кто мешает строить социализм. И искренне ругает. В то же время он мешает строить его сам. А вот в этом он никогда с тобой не согласится.

Но откуда же берутся Букашечкины? Кто им помогает вылезти на свет божий? По-моему, во-первых, те, кто подбирает кадры. Выражения вроде «подбор кадров» превратились в своего рода штамп, и мы подчас забываем, что кроется за этим «штампом». Но, если разобраться, расстановка людей — самое главное для страны, ее деятельности. Семь раз примерь — один раз отрежь! Посадишь на высокий стул дурака, а потом сними его оттуда. Не так-то легко. Мы же это нет-нет да и забудем, изучаем людей по анкетам: пролетарского ли происхождения товарищ, нет ли у него судимости и так далее. Все это хорошо, но какова у него голова, есть ли у него кругозор, характер, то есть все то, о чем не спрашивается в вопроснике, — об этом мы иногда забываем полюбопытствовать.

Я встретился с Букашечкиным, разговаривал с ним. Да, он хочет видеть страну социалистической. Но желание это у него какое-то сугубо теоретическое, если можно так выразиться, созерцательное.

Он сделался большим командиром, слово которого превращалось в закон. Его перестали контролировать, и он возомнил о себе. Ум его затуманился, а затуманенный ум — глупость. Вот это отдалило его от коллектива, в котором жил, рос. Будь он умный и честный, он не кричал бы: «Молчать, не ваше дело!» Он попросту сказал бы рабочим: «Ребята! Обстоятельства сложились таким образом, что нам необходимо принимать цемент. Давайте быстро построим сарай — все вместе, чтобы не погибал материал». И сам первый, засучив рукава, повел бы рабочих на его сооружение, — было бы все иначе. Герой мой приобрел бы и авторитет, и любовь всех. Но так не случилось.

Согласись, его действия граничат с преступлением. В этом я уверен, но не все склонны были меня поддержать. В райкоме партии мне сказали: «Да, не очень хорошо поступил Букашечкин, но кто не делает ошибок? Тот, кто ничего не делает!» Ответ, как ты понимаешь, меня возмутил. Эта формула стала в некотором роде любимой для определенной категории людей, — ею можно прикрываться, как щитом. Я согласен, ошибки могут быть! Но разве Букашечкин ошибался? Нет, он считал, что он умнее, мудрее всех. И вот эта его «мудрость» обошлась государству в 386 тысяч рублей.

Как ты думаешь, что сказал бы такому начальнику хозяин, если бы Букашечкин работал у капиталиста? Он ничего бы не сказал. Он его уволил бы на следующий день, а деньги взыскал через суд. Правильно? Конечно, правильно. А мы слегка журим растратчика за «ошибку», ссылаемся на особые «объективные» причины и призываем его дальше так не поступать. И все это выдается за гуманизм. Я же расцениваю это как простое безобразие. Подобный липовый гуманизм не ведет нас вперед, а отдаляет от социалистического общества.

Мы должны не только воспитывать людей, но и взыскивать с них. Ведь прошло всего-навсего 16 лет с тех пор, как мы распрощались с капитализмом, — срок исторически мизерный. Неужели кто-нибудь может всерьез думать, что у всех наших людей 25 октября 1917 года вдруг исчезло сознание, воспитываемое старым обществом веками, что все стали сразу хорошими, социалистическими? Нет, конечно. Значит, нужно вытравлять эти пережитки каленым железом. Сами по себе они не исчезнут.

И если мы считаем (и правильно считаем), что деньги не главное в личной жизни нового человека, то для государства деньги — главное. Отсюда: человека, разбазарившего государственные средства, следует жестоко судить — штрафовать, снимать с должности (плохой хозяин!) и не подпускать его к ней в дальнейшем.

Твой Чураков во многом схож с Букашечкиным, хотя он и не уличается в растрате. Но он такой же самодур, такой же «мудрец». Это одного поля ягоды. И меня, по совести говоря, не удовлетворило ваше разбирательство. У вас там на бюро вроде третейского суда устроили. Рассудили: ты-де прав, а он-де — нет. Если же на принципиальные позиции становиться, пожалуй, стоило бы глубже копнуть. У тебя промелькнуло в письме: давным-давно преступника не видел! Тут, братец ты мой, в колокола бить надо. Изо всех сил! Это все равно, что я, предположим, пять лет в кабинете бы просидел, а статьи и очерки продолжал как ни в чем не бывало пописывать. Улыбаешься? А так в каждом деле, в вашем же — особенно. Одна ошибка, крохотная, — врага наживаете. И не только вы, но и все мы.

Если б ты знал, как хочется повидать тебя. И твою форточницу. Молодец ты, Паша, что вступился за ребенка. Узнаю твое сердце, твою стойкость. Всегда любил в тебе эти черты.

Будь здоров. Большущий привет Симе, ребятишек перецелуй. Встретимся — я им кое-что подарю. Но что — секрет!

И. Рудников.

Марина Гречанова — Зое Бакеевой

Ленинград, 28 ноября 1933 года

Дорогая моя Зойка! Как летят дни! Давно хотела тебе написать, думала о тебе, но все откладывала. Дел все время по горло. Учу уроки, помогаю по хозяйству тете Симе и читаю.

У дяди Паши такие замечательные ребята! Мы все втроем сделали большой аквариум — сто на сорок на тридцать сантиметров, причем каркас железобетонный. Здорово, правда? И грот для рыбок соорудили. Теперь надо купить растения и рыбок. А каких, мы еще не придумали.