Александр Авдеенко - Черные колокола Страница 10

Дьюла Хорват с интересом вглядывался в своего обычно не очень откровенного друга.

— Удивительно!

— Что тебе удивительно?

— Не ожидал от тебя, тихони, столь страстной обвинительной речи.

— Ты, брат, копни меня поглубже — такое увидишь!..

— Ловлю на слове! Скажи, Лаци, почему ты именно сегодня стал так разговорчив? Почему вдруг вспомнил и эту статью в «Сабад неп» и кое-что другое, о чем раньше упорно умалчивал?

— Все еще не догадываешься?

— Догадываюсь, но, видно, не обо всем. Пояснишь сам или мне гадать вслух?

— Поясню! — Ласло Киш покосился на дверь, ведущую на половину старого Хорвата, чуть понизил голос: — В первые годы, когда я вернулся из русского плена, я молчал, обдуманно, по плану, составленному еще там, в лагере военнопленных. Даже тебе, самому близкому своему другу, не доверял ни своих затаенных мыслей, ни наблюдений. Дружил с тобой и присматривался, изучал. Ты радовал меня своей эволюцией. А когда ты стал активным деятелем кружка Петефи, когда загремели в Будапеште твои речи, твои стихи, я был просто на седьмом небе. Обрел единомышленника!.. Но и в ту пору я еще выжидал. Да, не скрою, не вполне верил в длительность твоего ожесточения. И только сегодня решил открыться и быть с тобой рядом всегда, готовить условия для расцвета твоей… нашей революции.

Ласло Киш умолк, ждал вопроса. Но его не последовало. Дьюла побоялся дальше и глубже разрабатывать душевные тайники своего друга. На какое-то мгновение его осенило, и он почувствовал стыд и страх. Как отвратительно он говорит о том, что когда-то было для него святым, неприкосновенным! Как быстро пробежал гигантское расстояние от первой дискуссии в клубе Петефи до «революции в народной Венгрии»!

Озарение прошло, голова снова наполнилась совсем не страшными, привычными мыслями, бесследно улетучились и страх и стыд, и Дьюла сказал:

— Посеешь ветер — пожнешь бурю!

Ласло признательным взглядом, крепким клятвенным пожатием руки ответил на высокое доверие друга.

После такого сближения Дьюле уже было легко и просто открыть Кишу свою тайну.

Звонок в передней заставил обоих вздрогнуть. Ждали его каждое мгновение и все-таки были застигнуты врасплох.

Дьюла деланно засмеялся.

— Нет, Лаци, мы с тобой не из храброго десятка. Оказывается, только одна видимость ареста уже действует на наши нервы.

— Не разглагольствуй. Открывай и провозглашай: да здравствуют табачные мундиры!

— Не могу. Уйдем отсюда. Пусть забирают из моей комнаты.

И Дьюла скрылся и потащил за собой Киша. На второй, более настойчивый звонок вышел старый Хорват и открыл дверь. На лестничной площадке стоял тот, кого и ожидал увидеть Шандор. Да, это был Арпад Ковач, будущий муж Жужанны. Но он вовсе не был таким счастливым, каким положено ему быть сейчас. Глаза темные, строгие, лицо хмурое, без намека на радость и улыбку. Мрачный, черный костюм, темно-синий макинтош, широкополая, с начесом, стариковская шляпа. В руках у него не цветы, не свадебный подарок, а увесистый портфель с тремя замками.

— Здравствуйте! — отрывисто бросил Арпад и по-солдатски бесцеремонно прошагал в «Колизей».

— Здравствуй! — Шандор с недоумением вглядывался в озабоченного зятя и гадал, что могло вывести из себя этого всегда уравновешенного, завидно хладнокровного человека.

— Дома Жужа? — спросил Арпад.

— Дома, где же ей быть. Ждет не дождется. Все глаза проглядела. Подходящий денек вы облюбовали для женитьбы.

— Для женитьбы? — Арпад разделся, повесил макинтош в передней, бросил портфель на столик у камина, рядом с телефоном. — Кто вам сказал?

— А разве это не так? — насторожился старый Хорват.

— Так, Шандор бачи, так! Жужа! — позвал Арпад.

Она вихрем ворвалась в «Колизей», подбежала к Арпаду, поцеловала, обняла и не хотела размыкать рук.

— Наконец-то! Почему так долго тебя не было? Почему не позвонил?

Шандор потихоньку, незаметно вышел.

— Почему ты задержался, Арпи?

— Тернистый путь…

Жужанна еще крепче прижалась к нему.

— Я чувствовала, как тебе плохо. Ужасно болело сердце. Что случилось, родной? О каком чрезвычайном событии ты предупреждал?

Арпад осторожно освободился из ее объятий и озабоченно провел ладонью по гладко зачесанным пепельно-седым своим волосам.

— Прежде ты должна ответить на один мой вопрос. Зачем сказала родным, что мы…

— А разве… Арпи, если ты раздумал…

— Перестань! Я спрашиваю, зачем тебе понадобилось сообщать о нашей женитьбе именно сегодня? Только это меня интересует. Ну!

— Понимаешь, я думала…. Арпи, любимый, не сердись и ни в чем не подозревай меня. Я не могла не признаться маме. Может быть, я набралась бы терпения и молчала еще день, неделю, если бы не твой звонок. Сердце разрывалось от боли и страха. Всякие мысли в голову полезли. Подумала, что тебе угрожает… — Жужанна поцеловала Арпада, засмеялась. — Я назвалась твоей женой, чтобы последовать за тобой куда угодно, хоть на край света.

Арпад не ответил на улыбку Жужанны. Серьезно посмотрел на нее, очень серьезно сказал:

— Вовремя это ты сказала! Счастлив слышать такие слова.

— Сомневаюсь! Счастлив, а торжественно-мрачен, как монумент. — Жужанна опять поцеловала Арпада. — И такого люблю. Всякого люблю. Люблю, как ты разговариваешь, как молчишь, как ходишь, как работаешь, как смотришь на людей. Все люблю.

— Так уж все? — переспросил Арпад.

— Решительно все!

— И даже мое активно враждебное отношение к Дьюле?

— И это. Я тоже его ненавижу.

— Ненависть ненависти рознь. Ты ненавидишь его, так сказать, по-домашнему, как неприятного брата, а я… Я считаю Дьюлу Хорвата не только своим личным недругом, но и опасным человеком для народной Венгрии. Вчера он был просто опасен, а сегодня чрезвычайно опасен. Читали в сегодняшнем номере «Иродал ми Уйшаг» откровенно подстрекательские стихи Дьюлы: «Расцвети из нашей крови, расцвети наконец, революция!»? Революция в социалистической Венгрии!..

Жужанна медленно отстранилась от Арпада. Улыбка бесследно покинула ее лицо, оно стало совсем безрадостным, некрасивым.

— Арпи, что ты хочешь сказать?

— К сожалению, я не могу тебе всего сказать, не имею права, но главное ты должна знать. Подтвердились наихудшие предположения дальновидных товарищей. Народная Венгрия в опасности. Определенные элементы подталкивают ее на край пропасти. Ввиду особой обстановки в Будапеште я днем и ночью буду находиться на казарменном положении.

Жужанна внимательно слушала Арпада. В глазах ее, огромных, неподвижных, — темный страх, ожидание чего-то непоправимого.

— Я уже не штатский человек, — говорил Арпад. — Получил назначение в управление государственной безопасности. Это произошло не сегодня и не вчера. Но я решил сказать тебе об этом сейчас.

— Ты уже не ученый, а работник… государственной безопасности? — Слабая улыбка чуть смягчила, оживила ее лицо. — В таких, случаях полагается поздравлять, но я… Пять лет просидеть ни за что в тюрьме АВХ, быть на волосок от смерти — и после всего этого самому стать работником АВХ! Трудно понять такое.

— Вот, даже ты… А что скажут другие? Пусть болтают. Я мобилизован партией и, несмотря ни на что, буду выполнять ее волю. Это тебе не трудно понять?

Жужанна мучительно раздумывала. Хотела что-то сказать, о чем-то спросить, но вдруг все забыла. Постепенно, очень медленно, обрывками, восстанавливала она в памяти потерянное.

— Да, я не ожидала… Ну что ж… Надеюсь, ты пошел туда работать, чтобы никогда не повторилось дело Райка?

— Можешь быть в этом твердо уверена. Ладно. Ну, а теперь приступим к делу. Я пришел сюда не только для того, чтобы встретиться с тобой. Я должен исполнить служебный долг.

— Долг?.. В нашем доме?..

Голос ее оборвался, заглох. Губы шевелились, что-то говорили, но ничего не было слышно.

— Прокуратура выдала ордер на арест Дьюлы Хорвата, — сказал Арпад.

Теперь, когда до конца выговорено все, что Жужанна предчувствовала, чего боялась, как смерти, она обрела голос, силу, острое желание говорить и говорить.

— Какое преступление совершил мой брат?

— Антиправительственная подрывная деятельность.

— Антиправительственная?.. Что это значит?

— Прости, Жужа, но я не могу… не должен оправдывать свои действия даже в твоих глазах. Дьюле Хорвату будет предъявлено обвинение, как положено в таких случаях.

— Что ты говоришь!.. Как ты можешь?.. Забыл, какой сегодня день! Будапешт хоронит оклеветанного, безвинно погибшего Ласло Райка.

Арпад медленно склонил седеющую голову под осуждающим, страдальческим взглядом Жужанны, устало потер виски. Уши его побелели, будто схваченные морозом. Крупный ледяной пот блестел в продольных морщинах высокого смуглого лба.