Евгений Дубровин - Эксперимент «Идеальный человек» Страница 11

Поздно ночью Варвара Игнатьевна рискнула выглянуть из квартиры. То, что она увидела, поразило ее до глубины души. Их лестничная клетка была выложена голубоватой плиткой, железные, с облупившейся краской перила заменены на дубовые, полированные. Но самыми потрясающими были ступеньки. Они сияли темно-серым, почти голубым мрамором. На первой ступеньке стоял сосед Красиных и, занеся ногу над второй ступенькой, смотрел вниз. Он не решался сделать второй шаг.

Рано утром Красиных разбудил рев мощных грузовиков. Варвара Игнатьевна, Онуфрий Степанович и Ирочка бросились к окнам. Четыре гигантских МАЗа выстроились перед их окнами. Толпа людей суетилась вокруг машин, нагруженных какими-то массивными балками, фермами.

Вышедший из спальни на шум Геннадий Онуфриевич щелкнул при помощи больших пальцев подтяжками и авторитетно заявил:

– Это башенный кран в разобранном состоянии.

– Какой башенный кран? – испугалась Варвара Игнатьевна. – Зачем нам башенный кран? Ух, проклятые шабашники! В милицию на них заявить!

– Деньги наши заплачены, – буркнул Геннадий Онуфриевич. – Нам же и отвечать придется.

– У-у, дурак… – начала было Варвара Игнатьевна, но тут же осеклась, потому что ученый торопливо достал из кармана повязку-удавку.

К полудню башенный кран был смонтирован. В кабинку залез молодой парень и стал таскать на крышу какие-то материалы. Через потолок были слышны топот ног, удары чем-то тяжелым, голоса.

К вечеру кран демонтировали и увезли на тех же четырех МАЗах.

Под окнами Красиных стояла толпа зевак. Все, за исключением Геннадия Онуфриевича, который не мог оставить эксперимент, побежали смотреть, что же там натворил башенный кран.

Участок крыши как раз над квартирой Красиных сиял золотом, как купол церкви!

На следующий день опять заявился «профессор».

– Да когда же это кончится? – запричитала открывшая ему дверь Варвара Игнатьевна. – Ну что? Что вам еще от нас надо? Может быть, вы хотите и потолок золотом обить? Так обивайте! Обивайте!

– Мадам, – корректно сказал «профессор», – во-первых, то не золото, а латунь, во-вторых, у нас осталось еще ваших денег двадцать четыре рубля семьдесят шесть копеек.

– Ну и что? – закричала бедная женщина. – Подавитесь вы этими деньгами! Пропейте! Купите «Солнцедара» и пропейте!

– Мы «Солнцедар» не употребляем, – обидчиво поджал губы «профессор». – Мы вообще мало пьем, а если уж пьем, то виски «Белая лошадь».

– О боже! Ну мы-то тут при чем? У нас нет никаких лошадей: ни белых, ни черных!

– Мы и не просим ничего. Наоборот. Я вам уже объяснил: у нас остались ваши деньги – двадцать четыре рубля семьдесят шесть копеек. Мы бы хотели знать, что мы еще для вас можем сделать?

– Ничего! Проваливайте к чертовой бабушке! Будьте вы прокляты!

Седовласый не обратил на проклятие никакого внимания.

– Мы могли бы предложить вам мраморного льва. – Профессор понизил голос. – Настоящий восемнадцатый век.

– К чертовой матери со своим львом!

– Из Воронцовского дворца.

– Нам не нужны ворованные львы!

– Это не ворованный лев.

– Тоже излишки производства? – ехидно спросила Варвара Игнатьевна.

– Нет, – не смутился «профессор». – Неувязки реставрационных работ. Зря отказываетесь, мадам. Если на льва нападет знаток, то он и пятисот целковых не пожалеет, но мы хотим с вами рассчитаться до конца.

– Не нужен нам лев!

– Подумайте, мадам. Восемнадцатый век. В носу медное кольцо. Грива как настоящая. Правда, отбита правая задняя лапа, но рублей за семьдесят мы могли бы…

Варвара Игнатьевна со злостью саданула дверью.

Поздно вечером, вынося мусорное ведро, Варвара Игнатьевна наткнулась в коридоре на что-то белое, огромное, с оскаленной пастью, с кольцом в носу.

Это был лев из Воронцовского дворца!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

в которой неожиданно по эксперименту «Идеальный человек» наносится подлый, сокрушительный удар из-за угла

Постепенно жизнь в семье Красиных вошла в более или менее нормальную колею, если можно назвать нормальным, когда мать кормит своего сына в повязке-удавке, дедушка с бабушкой могут видеть внука в сутки всего несколько минут, а отец каждый вечер протаскивает новорожденного младенца стилем «брасс» по ванной.

Однако на всех такое сильное впечатление произвела затея с замуровыванием двери и нашествие шабашников, что явное сопротивление эксперименту было подавлено. Правда, тайное осталось – контропыт «Брешь» продолжался, и, как уверяла Вера, успешно – ей казалось, что в мычании Шурика русские звуки преобладают над английскими, и все надеялись, что через год, когда Шурик заговорит, ученые, обнаружив необратимые примеси, откажутся от эксперимента.

Лишь одна «баламутка Катька» ничего не замечала. Она даже и не делала попыток пообщаться с братом и только морщилась, когда слышала крик Шурика-Смита или разговоры о нем.

– Забили младенцами всю квартиру, прямо дышать нечем, – ворчала она. – Телек некогда посмотреть.

– Ты бы лучше уроки делала, – советовала ей бабушка.

– А зачем? – спрашивала «баламутка».

– Неучем вырастешь – вот зачем.

– Ну и что?

– То Кормить тебя кто будет? Или всю жизнь думаешь на родительской шее просидеть?

Катька фыркала.

– Не я твоя мать, – сердилась Варвара Игнатьевна. – Ты бы у меня попрыгала! Лентяйка! За хлебом ее не выгонишь! Полон дом молодежи, а я за хлебом хожу. Марш в магазин!

– Ух! Этот младенец! – злилась Катька. – Это из-за него все такие дерганые! Как без него хорошо было! Навязался на нашу шею! Ну и семейка подобралась!

И «баламутка», ворча и ругаясь, тащилась в магазин.

Нуклиев, Сенечка и Геннадий Онуфриевич были довольны – эксперимент шел нормально, работали все трое с энтузиазмом. Олег Борисович и младший лаборант доставали все новые и новые пластинки, диафильмы, купили в складчину японский магнитофон. Весь вечер полыхало синим пламенем окно спальни, слышалась музыка и рычание зверей. Ребенок теперь не боялся ванной. Если Шурик-Смит не полный идиот, то через несколько месяцев он должен уже начать проявлять первые признаки идеального человека.

Но тут случилось непредвиденное. Однажды около полудня в квартиру ворвался Нуклиев. Он был бледен.

Постучав в дверь спальни условным стуком (сколько ни пытались подслушать Красины этот стук – бесполезно. Он был слишком тихим и сложным), Олег Борисович скрылся в комнате будущего идеального человека. О чем говорили там ученые – неизвестно, но вышли обедать оба мрачные и не обмолвились ни единым словом.

Потом прибежал Сенечка с портфелем пива. Вся троица закрылась в спальне и долго возбужденно о чем-то говорила по-английски. Чаще всего слышалось слово «No!»[6]. Особенно громко выкрикивал «No!» Олег Борисович.

В это время зазвонил телефон. Ирочка взяла трубку.

– Пригласите, пожалуйста, Геннадия Онуфриевича, – сказал властный голос.

– А кто его спрашивает?

– Из института.

Красин взял трубку и долго слушал молча. Потом сказал:

– Это исключено. Нет… На это я никогда не пойду. Делайте что хотите… Это ваше право. Нет… нам не о чем говорить… Да, я не могу отлучиться ни на минуту… Нет… Ничего у вас не выйдет… Только попробуйте… Не ваша забота – проживу как-нибудь… До свидания…

Геннадий Онуфриевич положил трубку и обвел всех – к тому времени семья и соратники Красина столпились у телефона – невидящим взглядом.

– Он? – спросил Нуклиев.

– Он…

– Ну и что?

– Все то же…

– Какой негодяй, а?

Красин промолчал. Только его скулы порозовели.

– Ну и что ты решил?

– Ни за что!

– Молодец. Если трудно будет с деньгами – поможем. Он нас не сломит.

– Я могу ползарплаты отдавать, – сказал Сенечка. – У меня запросы минимальные. Тряпье сейчас в моде – дешевка, чем хуже, тем лучше; девицы предпочитают портвейн коньяку…

– Мы будем приходить каждый день после работы, – сказал Нуклиев. – В крайнем случае я продам машину.

Красин пожал соратникам руки.

– Спасибо, друзья… Мне ничего не надо.

– Нет, нет! Идея общая – общие и трудности, – сказал Нуклиев. – Что мы за друзья, если бросим тебя в беде?

– Но пасаран! – крикнул Сенечка и выбросил вверх сжатый кулак.

У Геннадия Онуфриевича показались на глазах слезы.

– Я никогда не забуду… Конечно, опыт остается по-прежнему коллективным…

– Тебе решать, – скромно потупился Нуклиев. – Мы теперь сбоку припека…

– Общий. Осталось не так уж много. Шесть лет и девять месяцев…

– Ерунда, – сказал Нуклиев.

– Я могу всю зарплату отдавать, – заявил Сенечка. – Я очень нетребовательный. Могу на пиве и тараньке хоть сколько существовать. А девицы… Они сейчас сами хорошо зарабатывают.

– Друзья! – воскликнул Геннадий Онуфриевич. – Я этого никогда не забуду! Я готов отдать пальму первенства… Я могу стать даже где-нибудь в сторонке…