Нотэ Лурье - Небо и земля Страница 11

При этой мысли Элька повеселела. Она представила себе, как бричка везет ее вниз по извилистой гуляйпольской дороге. Вон уж видны знакомые могилки, насыпь плотины, зеленый, заросший очеретом ставок. И Шефтл стоит там. Он встречает ее… И Эльку охватила щемящая тоска по хутору. По низеньким вишневым палисадникам, густым старым акациям вдоль боковой тропинки, по многочисленным канавкам и пригоркам, заросшим калачиками и полынью… Как же она не собралась навестить милые, родные места, посмотреть, как выглядит хутор, колхоз. Повидаться с бурьяновцами — с Хонцей, Хомой Траскуном, — ох, им есть о чем вспомнить вместе, — с Калменом Зоготом, — а помнит ли, как оба чуть не замерзли ночью в степи? А ее бывшие воспитанники, пионеры — Вова Зогот, Нехамка, Иоська Пискун, — узнает ли она их? И главное — ей очень хочется побывать у Шефтла в доме, посмотреть, как он теперь живет…

Элька шла не торопясь, наслаждаясь тихой июньской ночью. Воздух был прозрачно-синий, небо чистое, без облачка. Крыши домов, верхушки деревьев и заборы бледно светились в лунном свете. Еще сильнее почему-то пахла маттиола. И Эльке стало так легко на душе. Она откинула голову и, закрыв глаза, глубоко вздохнула. Так бы ходила и ходила всю ночь напролет.

Солнце село где-то за высокими хлебами. Быстро растаяли солнечные блики на окнах, померкли огненно-медные верхушки деревьев. Наконец погасло и закатное зарево, потемнело небо.

… Народ толпился на колхозном дворе, у сельпо, около темных палисадников. Никому не сиделось дома: за затемненными окнами было так неуютно. Каждого тянуло к людям.

Мужчины, пожилые, бородатые, курили без передышки и толковали о войне, о Гитлере. О зверствах в Польше, — говорят, он собирается уничтожить всех евреев… Всех, до одного… А женщины вздыхали, шептались, утирали заплаканные глаза.

Зелде тоже хотелось выйти на улицу, послушать, о чем говорят люди, и заодно узнать, где Шефтл. Вернувшись из Гуляйполя, он только на минутку забежал домой, почти ничего не успел рассказать и тут же убежал куда-то. У Зелды сердце ныло, так ей хотелось выйти, побыть среди людей. Но нельзя было оставлять свекровь.

Она сварила в маленькой кастрюльке бульон, вскипятила молока. Но старуха не хотела есть. Вот разве только немножко вишневки…

Зелда налила рюмку, бутыль пока поставила на комод. И отошла. Пока возилась, старуха задремала. Ну ладно. Пусть поспит.

Уснул и Шолемке в своей колыбельке.

Со двора донесся звонкий смех Курта. «Нехорошо поступила Эльза», — подумала Зелда. Две недели назад Эльза попросила взять мальчика к себе хоть на два дня, сама хотела съездить в больницу, доктору показаться, а до сих пор все нет ее.

Прошло не два дня, а две недели, третья идет. Эльзу, оказывается, положили в больницу, и кто знает, сколько она еще там пролежит. Свекровь ворчит, она не переносит Курта — такой неугомонный, весь дом вверх дном, и Шефтл, кажется, недоволен… «Хоть бы скорее приходил».

Она посмотрела, хорошо ли завешены окна, — не дай бог, щелочка… На всякий случай на окно повесила еще старую бурку Шефтла. Вышла на улицу.

Мимо в расстегнутой белой рубашке, разгоряченный, запыхавшийся, пронесся Курт. Припав к двери сарая, забарабанил обеими руками.

— Дыр-дыр-дыр-дэс — я здесь!.. Я здесь!.. — выкрикивал он, захлебываясь от счастья.

Тотчас из-за колодца выпрыгнул, точно козленок, Шмуэлке и, прежде чем Зузик — соседский сын, которому выпало водить, успел оглянуться, тоже оказался у сарая.

Зузик метался по двору из стороны в сторону, но никак не мог никого «застукать».

«Дети остаются детьми, — подумала Зелда, направляясь к калитке. — Отец Зузика ушел на фронт… Мать Курта лежит в больнице, а они знать ни о чем не хотят… играют в прятки».

Когда Зелда скрылась за калиткой, Зузик подкрался к дому и заглянул в темные сени. Эстерка выскочила из-за двери, вбежала в комнату и спряталась за комод.

— Дыр-дыр… Я тебя видел… Я видел твои ноги! — закричал Зузик. — Выходи, я уже все равно тебя застукал…

Но Эстерка притаилась за комодом. Зузик бросился к ней, со злостью схватил за косички и потащил. Девочка завизжала. Курт услышал это и, разъяренный, влетел в дом.

— Эй, ты! Ей больно!.. Так не играют…

И стал царапать Зузику руки. Взвизгнув от боли, тот перекинулся на Курта. Обеими руками толкнул Курта в грудь, но поскользнулся и боком наткнулся на комод. Вишневка грохнулась на пол. Зузик и Эстерка выскочили из дома, а Курт, обрызганный липкой вишневкой, остался.

Зелда влетела в комнату. Возле комода стояла свекровь, в нижней юбке, и не своим голосом кричала:

— Ой, несчастье!.. Ой, горе!.. Ой, какую вещь разбил, чтоб самого его разнесло в клочья!..

Увидев Зелду, старуха еще громче раскричалась:

— Ну чего стоишь? Смотри, что сделал этот разбойник!

В темно-красной луже лежала разбитая бутыль.

— Господи! Когда же это… Я ведь… Я только что вышла из дому… И как раз сегодня, в такой день…

— Нет, ты только посмотри, что натворил он… — охала старуха. — Новая напасть на мою голову. Вишневки захотелось… Только и знает, что жрет да пьет, чтоб его задавило… Вчера насыпала полную сахарницу, а сегодня и крупинки не осталось… — Забыв о своих болезнях, старуха ползала по полу и, кряхтя, собирала ложкой остатки злополучной вишневки. — Я тебя просила, не бери его! Так нет же, всех она готова пожалеть, всех, кроме меня.

Испуганный мальчик не мог двинуться с места. С затаенной надеждой он ждал, что Зелда заступится за него. Ведь днем никто не захотел, а он баюкал Шолемке, и она сказала, что любит его, потому что он такой послушный. Отчего же она теперь молчит? Почему не заступается?

Но Зелде было не до него, она и не заметила, какими умоляющими глазами смотрел на нее мальчик.

Зелда, со страхом поглядывая на дверь — не идет ли Шефтл, торопливо принялась собирать с пола осколки.

— Видишь хоть, что наделал!

Курт, широко раскрыв глаза, смотрел на Зелду. Как? И она тоже? Мальчик крепко сжал губы, чтоб не расплакаться. Она и не спросила, он ли разбил! А ведь он даже не дотрагивался до комода. Даже не видел, что на комоде стоит вишневка… Ведь он не виноват. Зузик с Эстеркой удрали, а он остался… Ну, пусть… Он все равно не выдаст Зузика. Не скажет. Но вот Эстерка… Удрала! А ведь он за нее же заступился. Раз так, он, Курт, тут больше не останется, он убежит к маме в больницу, пусть тогда Эстерка знает…

Курт кинулся к двери.

— Куда? — Зелда догнала его у самого порога. Не поднимая головы, мальчик старался вырваться из ее рук,

— Смотрите-ка, он еще сердится, а! Ты почему молчишь? Говорить разучился?

Курт перестал сопротивляться, но упрямо молчал. Скажи хоть слово, тут же расплакался бы. А он больше всего боялся, как бы Эстерка (наверное, стоит под окном!) не услышала, что он плачет.

Зелда насильно раздела его, влажным полотенцем вытерла руки и ноги и уложила на кушетку.

— Лежи, не дергайся! Натворил, так хоть лежи спокойно…

Кушетку она обставила стульями, — еще, чего доброго, удерет.

Старуха тем временем собрала с пола остатки вишневки и, кряхтя, потащилась с миской на кухню.

— Ты хоть умри, а завтра отвезешь его к матери в больницу… Больше я его здесь не потерплю.

— Ну ладно, ладно, — старалась Зелда успокоить старуху, — ложитесь, пора уже…

— Попробуй только не отвезти!.. Знаю тебя… Смотри! Я тут пока еще хозяйка.

— Да ладно, разве я спорю…

Зелда принялась за уборку. Прежде всего хорошенько вытерла пол, чтобы Шефтл ничего не заметил. Ему сегодня и без того тяжко. Шутка ли — такая война. Полхутора забрали… А кто знает, что еще будет. И Зелда сама удивилась, что разбитая бутыль с вишневкой в эти минуты заслонила от нее страшное горе, нависшее над страной, над ее домом.

Шефтл пришел поздно. Дети (все трое вернулись поодиночке, не поднимая глаз) уже спали. Старуха была у себя в боковушке. Зелда, поджидая Шефтла, еще возилась на кухне.

— Слава богу, — тихо сказала она, увидев мужа. — Такой день, а тебя нет… Где ты был?… Ты ведь устал, не ел.

— Я не хочу. — Шефтл устало опустился на скамью.

— Надо поесть, — Зелда прикрыла дверь, чтобы не разбудить детей.

— Да не хочу… — Он скользнул по ней отчужденным взглядом. Платье измятое, волосы не причесаны, на лбу морщины… «Как она изменилась… за одни сутки… постарела…» — подумал он с тоской и уныло опустил голову.

__ Нехорошо, — сказал он как бы про себя, — нехорошо, и все тут!

— А, что? — высунула голову из-за занавески старуха. — Что ты рассказываешь?..

— Да что рассказывать… Невесело. — Шефтл медленно обвел глазами кухню, словно уже прощался с домом. — Сегодня на рассвете немцы бомбили Киев и Одессу… Завтра они могут сбросить бомбу и на нас.

— Что ты говоришь?! — воскликнула Зелда, хватаясь за сердце.