Зимнее марево - Андрей Николаевич Яхонтов Страница 11

Пал Палыч принес кастрюлю.

— Пал Палыч… — сказал я.

— А?.. — Он обжегся и запрыгал на одной ноге. — Проклятье…

— Пал Палыч, вы не обидитесь, если я вас об одной вещи попрошу?

— Говори, — сразу весь внимание, вперился он в меня.

— Ко мне прийти должны…

— Понял. — Он ни секунды не раздумывал.

— Это ненадолго, — начал извиняться я.

— Валера, о чем ты говоришь? — Энергично пиджак надел, расправил плечи. Обмотал шею шарфом и, придерживая его подбородком, стал натягивать пальто. — Когда вернуться?

Я не успел ответить. Позвонили в дверь. Пал Палыч, громко топая, ринулся в кухню.

Я выждал немного, пригладил прическу и только после этого пошел открывать. Так подготовил себя к встрече с ней, что не сразу сообразил, откуда и почему передо мной оказался Гена. Он был в коричневой кожаной куртке, изрядно, до белизны потертой. На полу перед ним стоял белый полиэтиленовый бидончик.

— Здорово, — безмятежно улыбнулся Гена.

— Гена, в другой раз, — замотав головой, чтобы скорее стряхнуть это наваждение, попросил я.

Он не исчез, а стоял, тупо и обиженно на меня уставясь.

Загорелась красным кнопка лифта. Ехали снизу.

Неловко было захлопывать дверь перед его носом. Но другого выхода я не видел.

— Извини, — повторил я.

— Постой, — он очнулся и подставил под дверь ногу. — Я всего на пять минут.

Лифт заскрипел, как снег на лыжне, и притормозил. Двери раздвинулись. Она вышла — в пуховой шапочке и шубке.

Я сделал шаг ей навстречу. Гена этой моей оплошностью воспользовался и шмыгнул в квартиру, протаскивая за собой бидон.

— Извините, это приятель мой. Он на минуту заскочил, — сказал я.

Из кухни послышался грохот, потом голоса: не то Гена перед Пал Палычем извинялся, не то Пал Палыч перед Геной.

Она достала из сумочки тонкую, перевязанную тесемкой пачку пожелтевших конвертов. Я бережно принял эту пачку, разглядывая знакомый почерк, и время перестало для меня существовать. Мы так и стояли в прихожей.

Тут Пал Палыч и Гена появились из своего убежища. И закричали наперебой, на манер коверных:

— Мы уже уходим, уходим!

Они собой представляли живописную группу. Бим и Бом.

— Да что вы, не беспокойтесь, — заторопилась она.

— Нет, нет, — начал расшаркиваться Пал Палыч. — Мы с вами прощаемся.

— Я там вина привез из Молдавии, — не удержался Гена. И неожиданно возвысил голос: — Почему бы нам всем вместе не посидеть, не выпить? Я в Москве проездом, скоро опять улетаю. Честное слово, отличное вино.

— И вообще, есть предложение пообедать, — вслед за ним осмелел Пал Палыч. Он глаз не спускал с незнакомки. — Как раз мы с Валерой приготовили отличный суп.

Я виновато, испрашивая снисхождения, на нее посмотрел. Она улыбалась.

— Три минуты, — возликовал Пал Палыч и устремился в комнату. — Всего три минуты.

Он вышел к нам в костюме и при галстуке — ни дать ни взять английский лорд в своем особняке.

Я быстро накрыл на стол.

Превосходное вино принес Гена. Легкое и душистое, с едва заметным привкусом осенней грусти. Восхитительное вино, мы сразу оценили, после первого глотка. И переглянулись. И вновь наполнили бокалы.

— Ну что же, — сказал Пал Палыч. — Я рад познакомиться с друзьями Валеры. И я поднимаю свой бокал за дружбу, за всех вас… За всех нас.

Дождь за окном потрескивал, как поленья в костре.

— Боялся, что не довезу, — радовался Гена. — Меня в Молдавии совершенно убедили, вино — живая жидкость, от перевозки может умереть. Нас там в винсовхоз возили, угощали старым вином. Густое и очень крепкое. Мы с приятелями наполнили фляги, а когда открыли в городе — кислая водичка. Настоящее вино нельзя трясти, нельзя взбалтывать. Знаете, почему на этикетке молдавских вин аист? Легенда такая есть, во время войны с турками была осаждена молдавская крепость, жители умирали от голода и жажды. Но вдруг прилетели аисты и в клювах принесли по грозди винограда. Так люди были спасены и дождались освободителей.

— Здо́рово! — Пал Палыч хлопал в ладоши. Гена останавливал его и дальше рассказывал.

Я их стеснялся немного. Она наклонилась ко мне и шепнула:

— Ужасно симпатичные ребята…

— Отличная легенда, — говорил Пал Палыч. — Хорошо сидим, отлично сидим. Мы живем, спешим, и времени у нас нет не то что о других, о себе подумать.

Глаза у него стали добрые-предобрые, он любяще и подолгу на каждого из нас смотрел. И язык был ему не вполне послушен.

— Хорошо сидим, отлично сидим.

Он счастливо улыбался, смеялся Гена, у нее глаза блестели, и я радовался.

Я включил свет. Все предметы как бы обступили нас, стало еще теснее, еще уютней.

— Эх, гитары нет, — грустил Гена. — Я бы вам спел.

— И вина на донышке, — страдал Пал Палыч.

— Как славно, — говорила она. — Мне почему-то кажется, мы встречаем Новый год.

Гена сорвался с места.

— Я сейчас.

— Погоди, — удерживал его Пал Палыч.

— Останьтесь, Гена, — звала она. — Уже поздно. Не надо, не ходите.

Гена только рукой махнул. Умчался.

— Отличный парень, — сказал Пал Палыч.

Я письма взял и в кухню ушел. Читал.

Что я знал о нем?

«…Это очень больно — приехать и не застать тебя, и снова писать письмо, будто издалека, хотя я в твоем городе, рядом с твоим домом. Ну что ж, такая, видно, судьба, или, вернее, не судьба…»

Пришел Пал Палыч. Не садился, навис надо мной.

— Ты понял? Понял, почему я здесь, у тебя? Ведь ты все понял?

Он ушел, она тихонько в кухню вошла.

— Лихо ему? — спросила.

Гена вернулся. Серебряные головки шампанского блестели в сумке.

— Новый год так Новый год! — закричал он.

Но не надо было ему уезжать. Все кончилось, потускнело. И напрасны были попытки вернуть, удержать.

— Хорошо сидим, отлично сидим. Есть предложение в ближайшее время снова собраться.

— И главное — повод, повод есть, — подхватил Гена. — У меня скоро день рождения.

— Отлично, — сказал Пал Палыч. — Здесь, в этой квартире, в семь вечера.

— Нет, — сказал Гена. — Приглашаю всех в ресторан. Запишите число и место встречи. Меня там все знают…

Пал Палыч достал ручку, взглядом искал, где записать. Она книжку раскрыла.

Шампанское кислое оказалось. Гена утянул меня от стола. И как тогда, возле своего дома, вцепившись мне в руку, говорил сбивчиво и торопливо:

— Я специально к тебе присматривался. Ты хороший. Я пробовал с ребятами из ансамбля говорить. Они не те. Они посмеяться могут. Понимаешь? Я не хочу, я этого боюсь. Помнишь, я говорил про изнанку жизни? Так вот, я мало кому позволяю изнанку своей жизни увидеть. А тебе верю. Ну что тебе стоит? Раз в неделю или даже раз