Юрий Усыченко - Невидимый фронт Страница 12

— Мы с вами молоды, а нам уже многое пришлось пережить, и всё-таки я рада, что родилась в такое время. Люди будущих поколений будут с восхищением читать о наших современниках и в глубине души, может быть, завидовать нам. Ведь наша эпоха — это эпоха самых грандиозных и самых героических дел.

— У каждого поколения свои героические дела, — возразил Дрига. — Люди станут покорять природу, отправляться на другие планеты.

— Это верно. А всё же на нашу долю выпала большая честь — начать строить коммунизм.

— Я читал о тех, — Дрига говорил, отвечая своим и в то же время понятным Стефе мыслям, — которые посвятили себя борьбе за счастье будущих поколений, а сами отказывались от всех радостей, становились какими-то монахами, аскетами, что ли. По-моему, это неправильно. Можно всего себя отдать великой цели и в то же время любить красоту, а прежде всего чувствовать радость от того, что избрал верный путь в жизни, пусть этот путь и будет суровым.

Стефа понимала внутренний, глубокий смысл его слов — неслышный разговор продолжался.

— Я согласна с вами, — ответила девушка. — Только в кино партизанская жизнь состоит из лихих набегов и увлекательных приключений. В действительности, кроме этого, бывало и многое другое: холод, голод, усталость, когда готова упасть лицом в болото и так заснуть. А всё же никто из нас не ныл, не жаловался, не представлял себя какой-то жертвой. Мы были простыми, весёлыми парнями и девушками — дружили, в подходящую минуту любили петь песни, плясать, случались у нас и партизанские свадьбы. А когда нужно — каждый готов был итти на смерть. Мы гордились тем, что сражаемся за родину, и никто не променял бы свою сырую землянку или ночлег на снегу, под елью, на самые пышные хоромы, если бы для этого пришлось отступить перед натиском врага... Однако мы с вами заболтались, — прервала Стефа. — Пора домой. Скоро вернётся Михаил, и я должна успеть разогреть ему обед.

Они взялись за руки и побежали вниз с крутого склона. Листва шуршала под ногами уже не с тихой печалью, а бодро, как шуршит о гальку морской прибой.

Стефа подобрала два кленовых листка, полыхающих всеми оттенками красного цвета — от розового до рубинового. Один лист она прикрепила себе к берету, второй — к пиджаку своего спутника. Необычные украшения очень понравились обоим. Ростислав и Стефа громко рассмеялись, сами не отдавая себе отчёта в причине смеха.

Эта небольшая прогулка ещё больше сблизила Стефу и Ростислава. Дружба их крепла.

Все свободные вечера они проводили вместе. У Дриги было теперь своё, «узаконенное», как сказал Михаил, место за столом — прямо напротив двери. По левую руку от него сидел Михаил, по правую — Стефа. Ростислав всей душой полюбил эти вечерние беседы. Ему, долгие годы лишённому семьи, своего угла, было особенно радостно в тихой, уютной комнате с людьми, к которым он успел привязаться всем сердцем.

Как-то заговорили о будущем.

— Кончу институт, — говорила Стефа, — обязательно поступлю врачом на пароход. Представляете, как интересно: повидать весь мир, попутешествовать!

— Да, это хорошо, — согласился Василь. — Даже позавидовать вам можно.

— К чему завидовать. В каждой специальности есть своя романтика. Вот вы, например, кто по профессии?

— Я? — Василь остановился, как бы обдумывая ответ. — До войны — слесарем был. Теперь демобилизован по ранению, еще не знаю, что с собой делать, куда поступить.

— Идите к нам в депо, — предложил Михаил. — Хоть путешествовать и не придётся, а работа замечательная. Я, правда, на фронт просился, да не пустили. Говорят: кто паровозы ремонтировать будет, если все на фронт уйдут? Оно, конечно, правильно... А работа мне нравится. Когда паровоз из ремонта выходит — чистенький, блестящий, смотришь на него и думаешь: тут тоже доля твоего труда. Даже сердце чаще биться начинает.

— Я подумаю, — уклончиво сказал Василь, и перевёл разговор на другую тему...

Дрига рассчитывал повидаться вечером со Всеволодовым. Общение со Стефой и её братом вызвало в нём много вопросов, на которые он хотел получить ответы от полковника.

На первый стук в дверь кабинета полковника Дрига не получил ответа. Только когда он постучал вторично, раздалось: «Войдите».

Всеволодов сидел не за письменным столом, а в углу, в кресле. В опущенной руке полковник держал листок бумаги, исписанный неровным почерком.

Может от того, что Всеволодов расположился не на постоянном своём месте, или от взгляда, который полковник бросил на вошедшего офицера — взгляда задумчивого и рассеянного, Дриге его начальник показался не таким, как всегда. Перед Ростиславом сидел не полковник разведки, а начинающий стареть мужчина, утомлённый напряжённой работой и множеством забот, ушедший в свои мысли. Но это продолжалось какую-то долю секунды, и Дрига даже не успел по-настоящему осознать своё впечатление.

Полковник встал, протягивая Ростиславу руку, пригласил его сесть. Теперь это был обычный Всеволодов — решительный, строгий, собранный как пружина, в любое мгновение готовая к действию. Глядя на него, Дрига понял, какой железной волей обладает этот человек — волей и верой в правоту, величие выполняемого им долга.

— Получил письмо, — сказал Всеволодов тоном, в мягкости которого сохранились отзвуки мыслей, только что занимавших полковника. — От дочки. В пятый класс перешла. Большая совсем, просится ко мне приехать.

— А что же вы ответите?

— Нынче нельзя — учиться ей надо. Летом, на каникулы, пусть является. Соскучился я, признаться, без семьи. Но сейчас — невозможно. Неделю-другую в школе пропустит, потом ой-ой как трудно нагонять будет. Я ведь сам педагогом был. Феликс Эдмундович направил меня однажды заведывать детской колонией...

— Значит, товарищ полковник, — сказал Дрига, — война кончится — в отставку, снова педагогом станете?

Всеволодов ответил не сразу.

— Нет, Ростислав Петрович, — заговорил он после некоторого молчания. — Чекисты никогда не бывают в резерве. Берлин возьмём, все по домам пойдут, а для нас война не кончится, и в отставку уходить нельзя. Всегда надо помнить о том, чему учит нас товарищ Сталин. Пока будет оставаться капиталистическое окружение, враги будут пытаться засылать к нам шпионов, диверсантов и прочую мразь. Из этого указания мы и должны исходить во всей своей деятельности... Ведь тот, за которым вы охотитесь, не гитлеровцами прислан, правда?

— Конечно, — согласился Дрига.

— Новая мировая война начала готовиться задолго до того, как стал виден конец этой. И надо быть очень бдительными, Ростислав Петрович, очень сильными, чтобы разрушить планы тех, кто снова пытается грозить нам. Один из залогов этого — успешные действия нас, солдат невидимого фронта.

Дрига, наконец, вспомнил о цели своего сегодняшнего прихода к Всеволодову.

— Я вот что хотел спросить, товарищ полковник. Как мне держать себя с... с штатскими людьми. Есть одна девушка...

— Девушка? — резко перебил полковник. — Фамилия? Она с вами познакомилась или вы с ней? Когда? Почему не доложили сразу?

Дрига не ожидал таких вопросов и смутился. Сбивчиво он начал говорить о Гнатышиных.

Суровый взгляд Всеволодова потеплел. Он пригласил Дригу пересесть на стул возле себя.

— Рассказывайте...

— Я буду откровенен, товарищ полковник, — сказал Дрига. — Эта девушка — Стефа — она очень славная девушка и она... она мне очень нравится.

— Ну так что же? Если вы уверены в том, что это действительно хорошая девушка, то кто вам мешает быть её другом? Вы оба молоды, я вас понимаю. Нелюдимому, как говорят, «сухарю» трудно жить на свете. — Полковник немного помолчал. — Я имел счастье знать Феликса Эдмундовича Дзержинского. Это был прекрасный товарищ, человек исключительного обаяния и кристально чистой души. Председатель ЧК, от одного имени которого бледнели враги, находил время для того, чтобы заботиться о судьбе беспризорных детей. Не одна тысяча тех, кто из малолетних преступников стал врачом, инженером, агрономом, с глубокой благодарностью вспоминает о Феликсе Эдмундовиче. С него надо брать пример нам всем... Мой начальник, — в глазах у полковника запрыгали озорные огоньки, — был у меня посажёным отцом на свадьбе. Учтите это, капитан, — Всеволодов хлопнул Ростислава по колену.

— Что вы, товарищ полковник. Вы уже сразу и о свадьбе. Она меня и не замечает совсем.

— Ну, смотрите, смотрите. А не позовёте на свадьбу — обижусь... Теперь перейдём к гораздо менее приятным делам. У меня разработан план, выполнение которого поручаю вам...

ГЛАВА ШЕСТАЯ

УДАР В ТЕМНОТЕ

Дасько тоже разрабатывал свои планы. Вызвав к себе в комнату Кундюка, шпион читал ему долгую и нудную нотацию.

— Вы исключительно бездарный человек. За всю жизнь я не имел худшего подчинённого, — говорил Дасько.