Следователь. Клетка - Алберт Бэл Страница 12

— Что? — Он глянул на меня поверх сигареты.

— Бесполезный разговор, — заметил я. — Если хочешь получить рецепт, объясни, в чем дело.

— Не о себе я говорю. Ты, конечно, смышлен и все же до конца не понял, что такое жизнь.

— Если ты имеешь в виду брак отца, то напрасно меня успокаиваешь. Я давно успокоился.

— Не надо было ему жениться, — произнес Кризенталь.

— Почему? — спросил я. — Она красивая.

— Да! — ответил он. —Ты ничего не понял. А я замерз. Пошли.

Он, видимо, уже сожалел о своей минутной откровенности. Лицо его приняло обычное безмятежное, глубокомысленное выражение. Это было знаменитое выражение. Иногда в самый разгар спора, когда противники входили в раж, Кризенталь вдруг подавался вперед, и на лице его появлялось то самое выражение: «Вы абсолютные ослы, а то, о чем вы спорите, не стоит выеденного яйца». Тут Кризенталь умолкал, но знаменитое выражение действовало на всех, как красная тряпка на разъяренного быка, и противники, позабыв о своих разногласиях, объединенными силами обрушивались на Кризенталя. Тот, не проронив ни слова, давал им возможность выпустить заряды, отвечая на все доводы своим «выражением». Загасив сигарету, Кризенталь вернулся в мастерскую. Сквозь дверное стекло я видел, как он сел у камина. Потом повернулся, что-то сказал моей прекрасной мачехе. И в этот момент я вспомнил.

Глава одиннадцатая

Ну, конечно! «Клёвая»! И сразу все прояснилось. Место действия — кафе, время действия — два года тому назад. Это было пополудни, ближе к вечеру, если хотите, могу и точнее: в четыре часа. Сотрудники музея, как все интеллигенты-труженики, кончали в пять. Я собирался встретить Еву, но, поскольку в моем распоряжении оставался целый час, завернул в кафе. В углу за столиком сидели двое, третье место было свободно. Спросил разрешения, подсел, подошла официантка, я заказал себе кофе, коньяк. Напротив сидела моя мачеха. Разумеется, она тогда меня не знала, как и я ее. Помнится, я загляделся на красивый овал лица, большой алый рот. Но сейчас я вспомнил ее по одному-единственному словечку «клёвая». Мой коллега, скульптор Карлов, характеризует им всех красивых женщин. «Если бы ты знал, старик, с какой клёвой девочкой я познакомился!» Когда я увидел свою мачеху, мне в голову, подобно петушку на колокольню, впрыгнуло это словечко «клёвая», несмотря на то что я не питаю склонности к жаргонным словечкам. Однако что стало с красной нитью? Я ведь обещал не выпускать ее из рук? Да будет так. Женщина изображала сфинкса, на устах ее играла смутная улыбка. Окажись она одна, я бы постарался завести с ней разговор, хотя бы потому, что ома заинтересовала меня как модель. Но третьим за столом сидел мужчина с темным сумрачным взглядом, с широкими плечами и бесстыдными руками. Не могу объяснить, почему его руки мне показались бесстыдными, но именно так я подумал, едва их увидел. Какие бесстыдные руки. Ага, вспомнил! Было в них этакое проворство карманника, хотя уверен, что по чужим карманам они отроду не шарили. Такой мужлан не мог быть воришкой, скорее уж громилой. Он был чем-то рассержен. Я, видимо, прервал их беседу, и лишь немного погодя, когда я принял личину дурня Паула и со скучающим видом принялся глазеть в окно, разговор возобновился.

Не берусь утверждать, что запомнил его слово в слово, но за красную нить ручаюсь. Она уверяла, что все будет как прежде, и опять она станет по утрам навещать его, и будут пить они крепкий черный кофе из свежемолотых зерен.

— Заткнись! — рявкнул мужчина. Она вздрогнула, глянув на меня из-под опущенных ресниц, продолжала:

— Кстати, он говорит, что пить так много черного кофе вредно.

— Не болтай ерунды, — бросил мужчина.

— Вилл! — молвила она с мольбой, положив свою длинную, смуглую руку на его ручищу с толстыми пальцами и почти квадратной ладонью.

— Не прикасайся ко мне! — произнес он это шепотом, впрочем, достаточно громким, во всяком случае, я расслышал, но сделал вид, что ничего не вижу. «Наверное, у парня есть резоны быть сердитым, — подумал я. — Но в общем-то женщинам чаще приходится выслушивать упреки незаслуженные. Свои истинные прегрешения они умело скрывают. Хорошо, если мужчина на закате дней разгадает обман». Итак, он кипятился из-за пустяков, которые в ее глазах не стоили ровным счетом ничего. Глупый баран.

Официантка подала кофе.

— Не понимаю, как ты можешь пить кофе! — издевался мужчина. — Это же вредно.

Официантка ушла.

— Пожалуй, ты прав. Я хочу компота, холодного компота! Позови, пожалуйста, официантку.

— Ничего, выпьешь и кофе. А не нравится, сходи сама! — Нет, дорогой мой, — возразила женщина неожиданно колко. — Это ты привык к самообслуживанию, что касается меня...

Кровь хлынула ему в лицо, квадратная кисть с хрустом сжалась в кулак.

— Дрянь! — процедил он сквозь зубы.

Женщина покраснела и быстро ответила:

— Да, я дрянь, прости меня!

Вернулась официантка.

— Вы меня звали?

— Да, — сказала женщина, — принесите мне компот. Холодный компот.

— Холодная дрянь. — Мужчина все еще никак не мог успокоиться.

Мне стало не по себе от его развязности, и я решил вмешаться. Обычная уловка прервать за столом нежелательный вам разговор — что-то предложить или попросить что-либо подать. Но что? Я оглядел стол.

— Будьте любезны, подайте мне горчицу! — сказал я. И тут же сообразил, что сказал глупость. На что мне горчица к моему коньяку и черному кофе? Но что было делать — только горчица стояла на краю стола.

— Послушайте, вы, — произнес мужчина, и стул под ним угрожающе скрипнул. — Не суйте нос не в свое дело. Что вам нужно?

— Горчица! — повторил я, и стул подо мною тоже скрипнул. На какие только ухищрения иной раз не пускаешься!

Женщина улыбалась. У нее были ровные белые зубы, и они блестели. Мужчина смотрел на меня сумрачно.

— Что с ним связываться, с дураком, — проговорил он, протянув мне горчицу. Я выпил коньяк, зачерпнул ложечкой горчицу и понюхал ее.

— Прошу прощения, — сказал я. — У каждого свои слабости.

Они