Нотэ Лурье - История одной любви Страница 13

Сердце бешено заколотилось. Ехевед! Но она уехала. Ее нет в городе. И она здесь. Пришла… Моя первая, моя единственная любовь!.. И меня охватила неизведанная еще — ведь она слушала меня в первый раз — сила вдохновения. Все свои чувства, всю свою душу я вкладывал в игру. Я играл для нее. Только для нее. А она не сводила с меня счастливых глаз и улыбалась. Красивый мужчина, сидевший рядом с ней — в нем я узнал мужа Ехевед, — тоже горячо аплодировал.

Я был счастлив!

Во втором отделении все свои чувства, весь темперамент я вложил во Вторую сюиту для виолончели соло Баха, Сонату для виолончели с фортепиано Бетховена, адажио Шостаковича.

Ехевед сидела как зачарованная. Ее лицо светилось от восторга. После каждой пьесы они с мужем горячо аплодировали, и эти аплодисменты были для меня самыми дорогими, самыми желанными.

Когда концерт закончился, меня охватил страх. Неужели это было прощание, и, быть может, прощание навсегда…

Я готов был бежать за ней вслед в фоне, догнать, остановить, обменяться хоть несколькими словами. Но это невозможно. Ехевед не одна.

«Довольствуйся тем, что она тебя слушала, что ты видел ее, — сказал я себе. — Ты ведь и на это не надеялся. Неужели мало того счастья, которое ты только что получил?!»

Я стал переодеваться. И это заняло у меня гораздо больше времени, чем обычно. Только через полчаса вместе с товарищами по консерватории я вышел из филармонии и неожиданно увидел стоявших на тротуаре Ехевед с мужем.

— Соля! Ведь это ты!.. Это действительно, ты! — воскликнула она, сжимая мне руку. — Тот же самый Соля, что тогда… И другой… Ты меня узнал? Со сцены? Правда? Ах, какая радость! Такой триумф! Поздравляю тебя.

Я поблагодарил ее за добрые слова и с удовольствием отдал охапку цветов, которые бросали на сцену.

Эти скромные букетики гораздо милее моему сердцу, чем роскошные корзины, увитые лентами.

Ехевед прижала цветы к лицу. Она была тронута.

— Подумать только… Будто на празднике. Тебя засыпали розами… Когда мы шли на концерт, я и подумать не могла, что виолончелист Соломон Зоненталь — это тот молоденький комсомолец Соля, который репетировал с пионерами марш Буденного… Познакомься, пожалуйста, Соля, с моим мужем. Геннадий Львович тоже очарован твоей игрой.

Ее муж, высокий, широкоплечий, с умными черными глазами, крепко пожал мне руку и сказал, что Ехевед и он очень благодарны за наслаждение, доставленное такой своеобразной интерпретацией их любимых произведений. Они очень хотели бы видеть меня сегодня в их доме и просят не отказать в этой просьбе.

Такого я не ожидал, растерялся и, поблагодарив, ответил, что мне неудобно их беспокоить.

— Соля! Как ты можешь?! Своим присутствием ты доставишь нам огромную радость! — сказала она, решительно взяв меня под руку. — Идем к нам. Геннадий Львович, к твоему сведению, тоже сегодня именинник. Он награжден третьим орденом Трудового Красного Знамени. Вот мы все вместе и отметим твой успех и успех Геннадия! Пойдем, пойдем! Мы живем в двух шагах отсюда, на улице Лассаля.

Я извинился перед своими товарищами и, бесконечно счастливый, пошел с Ехевед и ее мужем.

«Вот он ей ровня, — подумалось мне. — Что я по сравнению с Геннадием Львовичем!»

— Какое счастье, что мы с тобой, Геннадий, не задержались в Москве, — радостно говорила Ехевед, — и что тебе удалось достать билеты на концерт. А то бы я даже не знала, что мой давнишний знакомый сейчас известный виолончелист.

Их просторная квартира на втором этаже красивого дома была обставлена со вкусом. Во всех комнатах стояли шкафы с книгами. В них были и старинные фолианты, и новые издания, монографии, литература по военным вопросам, по живописи и музыке, энциклопедии, справочники, словари, атласы…

Ехевед суетилась, словно не зная, как лучше принять гостя. Она была очаровательна, еще более очаровательна, чем прежде. Оживленно говорила, смеялась и не переставая радовалась моему успеху, будто в нем была и ее заслуга.

— А ты видел, Геннадий, какие красивые женщины преподносили Соле цветы?! С каким восторгом аплодировали. Ах, какой успех! Весь зал поднялся! Боже мой, как ты исполнил концерт Дворжака, а сюиту Баха… Какое кристально чистое, выразительное звучание, какая легкость, точность, ясность сложнейших пассажей! Геннадий такой тонкий ценитель музыки, и уж если он в восторге… Кстати, — перебила она сама себя, — я сейчас принесу «Известия» с Указом и поздравительные телеграммы, которые ты получил.

— Не нужно телеграмм, Ехевед. Нечего расхваливать мужа, — смущенно пробормотал Геннадий Львович.

— Я вовсе не мужа расхваливаю, — перебила Ехевед, — а инженера, изобретателя! Значит, мне нельзя, а твоим сослуживицам слать восторженные телеграммы можно? — лукаво спросила она.

Геннадий Львович рассмеялся и добродушно проговорил:

— Хватит, хватит, Ехевед, прошу тебя, — и, обняв жену за талию, усадил рядом с собой.

— А я хочу, чтобы Соля знал, вы ведь только что познакомились, вот я и представляю тебя! Геннадий Львович — руководитель крупнейшего завода, — обратилась она уже ко мне. — Нет, нет, я, конечно, об этом заводе ничего не знаю. У меня, Соля, от мужа нет никаких секретов, а у него есть! — весело воскликнула она. — Но я покладистая жена и ему это прощаю! А знаешь, какое звание в прошлом году присвоили Геннадию Львовичу?

— Конечно. Военный инженер первого ранга, — ответил я.

— Откуда ты это узнал? — она с изумлением смотрела на меня.

— Мне известно не только это, — продолжал я, очень довольный произведенным эффектом. — Известно, например, что ты защитила диссертацию, преподаешь к университете, ведешь большую научную работу в Пулковской обсерватории и что вашей дочурке уже пять лет и назвали ее библейским именем — Суламифь.

— Ничего не понимаю! Мы ведь столько не виделись… Откуда тебе все это известно? — она смотрела на меня своими синими широко раскрытыми глазами.

— Представь себе, из самого надежного источника. От твоей мамы.

Мой ответ еще больше удивил ее.

— Когда она тебе об этом могла рассказать? Где? Геннадий Львович, улыбаясь, прислушался к нашему разговору.

— В доме твоих родителей я был всего четыре дня назад. — И подробно описал ей свое путешествие в местечко.

— Ты слышишь, Геннадий, Соля разговаривал с мамой, видел отца. — Она обернулась ко мне. — Только человек искусства, только истинный художник способен на это! Если бы давали медали за душевную красоту, я бы настояла, чтобы тебе дали первую, Соля! Ты просто чудо! И ты сидел на нашем крылечке…

Мне показалось, что голос ее, глаза, лицо чуточку изменились. Но только на мгновение.

— Расскажи, расскажи подробно обо всем, — продолжала она уже с прежним оживлением. — Я так давно там не была. Как мама выглядит? А отец? А наш дом? И ты смотрел на клены? На мои клены у крыльца?

Ехевед пересела поближе и, подперев рукой подбородок, приготовилась слушать. Но молчание ее длилось недолго.

— Геннадий! Ты слышишь, Соля привез с собой даже веточку! Веточку с моего любимого клена. — Она была растрогана. — Это так… на тебя похоже, Соля! Тебе полагается две медали… — И сразу же переменила тему. — А как на границе? Спокойно? Но в местечке ничего не строят? Ты заметил? А кто такой Швалб, который теперь председателем в Дубровенском горсовете?

— Пиня. Пиня Швалб. Бывший секретарь комсомольской ячейки. Неужели не помнишь? Он ведь был безумно в тебя влюблен.

— Только он один? — кокетливо спросила Ехевед.

— Где там один?! Все лучшие парни! — шутливо отпарировал я.

— И ты? — Она лукаво посмотрела мне прямо в глаза.

— Ехевед, может, нам пора накрыть на стол? — обратился Геннадий Львович к жене.

Она легко поднялась и вдруг, словно ей пришла в голову счастливая мысль, спросила, где я завтра выступаю. Узнав, что в Кронштадте будет дан концерт для моряков Военно-Морского флота, радостно воскликнула:

— Я хочу и там тебя послушать. Поеду с тобой, Соля. Хорошо? Геннадий, ты не возражаешь? — обратилась она к мужу.

— Пожалуйста, — добродушно ответил тот. — Но ведь надо иметь специальное разрешение.

— Как жаль, — огорченно проговорила она.

Накрыв скатертью большой круглый стол, Ехевед позвала няню и, что-то ей сказав, отослала на кухню. Легко и грациозно двигаясь, она доставала из буфета бокалы, рюмки, тарелки. В самом центре стола, как самое дорогое, была поставлена ваза с букетом душистых цветов, которые я ей преподнес. Потом Ехевед внимательно осмотрела, все ли на месте, подошла к мужу, который со мной беседовал, извинилась, что перебивает нас, поцеловала его в лоб и сказала:

— Геннадий, будь так добр, сходи в дежурный магазин на углу и купи бутылку хорошего вина.

— Зачем это нужно? — Он посмотрел на жену влюбленными глазами. — У нас есть хорошее вино.