Агния Кузнецова (Маркова) - А душу твою люблю... Страница 13

– Что и говорить, нрав у маменьки был жестокий. Чуждым ей было даже чувство жалости к больному, брошенному отцу. И о нас она не заботилась, особенно обо мне и покойной Кате. Ты-то рано вышла замуж. Если бы ты и Александр Сергеевич не взяли нас к себе, так мы бы и остались старыми девами.

Сестры снова двинулись к замку. Обе молчали, перебирая в памяти прошлое.

День стоял безветренный и ясный. Солнце поджигало окна замка, и они светились, переливаясь золотисто-перламутровыми отблесками, словно были сделаны из драгоценного камня.

– И все равно холодный и некрасивый, как на Полотняном заводе, – сказала Александра Николаевна, поглядывая на свой замок. Она шла, прихрамывая. У нее болели ноги.

«Стала сутулиться», – с болью подумала Наталья Николаевна.

Александра Николаевна словно почувствовала, о чем она думает, сказала:

– А про тебя художник, что вчера у нас был, сказал, что ты осталась такою же прекрасной, как была в молодости. Только тогда это был ласкающий глаз редкостный, пышный цветок, неожиданно выросший среди других, пусть красивых, но обычных. А теперь, заметил он, тебя нельзя сравнить с цветком, теперь ты скорее похожа на осеннюю березоньку! Как величествен ее стройный, белый ствол, просвечивающий сквозь окутывающее ее жаркое золото седины. Как прекрасно золотое сияние ее еще не тронутой морозом, непотемневшей, яркой листвы.

Наталья Николаевна слушала сестру, грустно улыбаясь, и неторопливо шла своей легкой походкой, стройная, как и прежде, в белом платье с воротничком, закрывающим шею, с длинными и пышными рукавами. Ее волосы, разделенные на прямой пробор, были заплетены в косу, уложенную и чуть приподнятую на затылке. Легкая проседь у висков. Карие с золотом глаза, едва косящие, так что косина их, почти незаметная, придавала лишь неточность взгляду, подчеркивала его загадочность. Асимметричность бровей, глубокая морщинка, залегшая между ними, легкий, чуть заметный, трагический излом левой брови и две горькие складки у маленьких бледных губ. А лицо так же свежо и прекрасно, несмотря на обычную бледность.

Около замка сестер встретили дети Натальи Николаевны: Александр и Наталья. Они особенно были дружны между собой. Подхватив под руки мать и тетушку, они вошли было в двери, но Александр весело воскликнул:

– Стоп! Здесь мы должны оставить память тетушке Александрине! Маменька, вставай спиной к дверной колоде! Так. Теперь спокойно! – Он положил на голову Натальи Николаевны тоненькую книжку, извлек из кармана карандаш и на колоде двери провел черту. Затем он предложил Таше занять место матери, отметил ее рост, а Таша отметила рост брата.

Так и остались по сей день в старом Бродзянском замке на одной из дверей отметки: рост Александра – 174 сантиметра, Натальи – 173, Натальи Николаевны – 173.

Владимир Иванович Даль пробыл в семье Ланских до позднего вечера. Тихо ужинали. Мадемуазель Констанция и Мария пытались покормить ужином Наталью Николаевну, но та решительно отказалась, и Даль сказал, чтобы не настаивали. Он не утешал мужа и детей. Они должны были знать горькую правду, как знали ее родные и близкие Пушкина, когда тот умирал.

Видимо, иначе не бывает: когда за дверью медленно погибает дорогой человек, близкие или молчат, или говорят о нем.

Они говорили.

Старшие дети Натальи Николаевны помнили тетушку Александрину с раннего детства, потому что ее и Екатерину Николаевну (дети Пушкина иначе ее не называли) Наталья Николаевна привезла к себе в Петербург еще в 1834 году, несмотря на вещее письмо Пушкина:

Но обеих ли ты сестер к себе берешь? эй, женка! смотри… Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети – покамест малы; родители, когда уже престарелы. А то хлопот не наберешься и семейственного спокойствия не будет.

Но Наталья Николаевна очень жалела сестер и стремилась сделать все возможное для их благополучия. Сестры были дружны. Они не разлучались до замужества Натальи Николаевны. Они вместе учились. Получали хорошее образование: изучали всеобщую историю, изящную словесность, географию, мифологию, математику. В совершенстве знали русский и французский языки, говорили по-английски, по-немецки; изучали домоводство, музыку, танцы, рисование.

С детства были отличными наездницами.

Когда Пушкины снимали дачу на Каменном острове, сестры увлекались верховыми прогулками – коней прислал им Дмитрий Николаевич с Полотняного завода. Петербургская знать, отдыхающая на дачах, и кавалергарды, стоящие в летних лагерях по ту сторону Большой Невки, любовались наездницами.

Еще до замужества Натальи Николаевны все три сестры были горячими поклонницами таланта Пушкина. Они читали его стихи, заучивали, переписывали в альбомы, часто цитировали в разговорах между собой. Особенно хорошо знала стихи Пушкина Александра Николаевна. Она вообще имела большую склонность к искусству. Возможно, от отца унаследовала способность к музыке. И уже в Петербурге последние деньги тратила на учителей музыки и покупку нот. Она писала тогда брату Дмитрию:

Часто даже я склоняюсь к тому, чтобы отказаться от уроков, но как только я об этом подумаю, мне делается просто страшно, потому что тогда у меня больше не будет возможности найти помощь в самой себе.

Дети Натальи Николаевны помнили, как часто мать, уже будучи вдовой, просила сестру:

– Сыграй, Сашенька, что-нибудь, развей мою грусть.

И тетушка Александрина садилась за фортепиано, некоторое время, положив на клавиши руки, оставалась неподвижной, а потом начинала играть. Всегда начинала с каких-нибудь грустных пьес, а потом намеренно переходила на веселую, бурную музыку.

Александр Сергеевич был дружен с Александрой Николаевной. Ему нравилось ее увлечение искусством, беззаветная преданность младшей сестре.

Старшая дочь Ланских, Азя, та, что названа была в честь Александры Николаевны, с малых лет недолюбливала и Пушкина и свою тетушку. Теперь она рассказывала шепотом:

– У тетушки Александрины был ужасный характер! Когда она жила с нами, то все время сидела в своей комнате и хотела, чтобы маменька не оставляла ее в одиночестве. А маменьке надо было всему уделить внимание: и нам, и папе, и хозяйством заниматься, и выезжать на балы. Тетушка не понимала этого.

– Ты немного преувеличиваешь, Азинька, – вступилась за тетушку Мария, – у нее были тяжелые приступы плохого настроения, это болезнь совсем как у дедушки Николая Афанасьевича. Только дедушка бывал буйным в такие дни, а тетушка Александрина – тиха и молчалива. Характер у нее был действительно не из легких. Но это же понятно. Она считала себя старой девой, а ведь она любила Аркадия Россета много-много лет.

Мария припомнила письмо Натальи Николаевны Петру Петровичу, написанное в 1849 году:

Россет вчера пришел пить чай с нами. Эта давнишняя, большая и взаимная любовь Сашеньки. Ах, если бы это могло кончиться счастливо. Прежде отсутствие состояния было препятствием. Эта причина существует и теперь, но он имеет надежду вскоре получить чин генерала, а с ним и улучшение денежных дел.

А тяжелый характер сестры Наталья Николаевна всегда оправдывала. Она писала Петру Петровичу в том же 1849 году:

Нет ничего более печального, чем жизнь старой девы, которая должна безропотно покориться тому, чтобы любить чужих, не своих детей, и придумывать себе иные обязанности, нежели те, которые предписывает сама природа. Ты мне называешь многих старых дев, но проникал ли ты в их сердца, знаешь ли ты, через сколько горьких разочарований они прошли…

И еще:

Увы, что ты хочешь, невольно я являюсь немножко причиной ее отчуждения в отношении тебя, что тут поделаешь: раньше я принадлежала только ей, а теперь тебе и ей. Не может быть, чтобы в глубине сердца она не отдавала тебе должное, не ценила благородство твоего характера.

– А маменьку тетушка Александрина любит искренне, – закончила Мария свое оправдание тетушки.

– Еще бы, почти всю жизнь провели вместе, – подтвердил Даль, – в самое тяжелое время она всегда была подле Натальи Николаевны.

– А мы обрадовались, когда нам сказали, что тетушка Александрина выходит замуж и уезжает от нас навсегда, – все же сказала Александра, – и удивлялись, как это Фризенгоф рискнул взять в жены такую некрасивую, раскосую и с таким характером.

Мария пожала плечами, но подумала, что Александра Николаевна действительно пыталась настраивать детей Пушкина против Петра Петровича. Может быть, дети Ланских почувствовали это и отсюда их нелюбовь к тетушке. Об этом же подумал Александр и Григорий.

– Я знал барона Фризенгофа, – задумчиво сказал Даль. – Я хорошо знал в молодости Наталью Ивановну – его первую жену. Она умерла в пятидесятом году, и, по-моему, у нее остался сын.

– Да, тетушка Александрина вышла замуж, когда моему тезке было двенадцать лет, – сказал Григорий, – но в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году он умер, восемнадцати лет от роду.