Ирина Велембовская - Сладкая женщина Страница 14

Вторым большим удовольствием для них обоих было ходить в гости к тете Стеше, сестре Николая Егоровича.

Стеша была роста очень маленького. Видимо, вся порода у них, у Кушаковых, вышла такая мелкая. И если Николай Егорович ел для мужчины не много, то Стеша вовсе ничего не ела, только много пила чаю. И одежду себе покупала в «Детском мире». Была она женщина почти неграмотная, еле-еле расписывалась и работала уборщицей: убирала несколько подъездов в кооперативном доме у ученых. К этим же ученым ходила убираться по квартирам. Много времени уходило у нее и на поликлиники: постоянно Стеша лечилась, выстаивала в очереди на процедуры.

Аня со своей единственной золовкой как-то не сошлась. Ей казалось, что Николай Егорович слишком уж радеет для своей сестры. Правда, Аня знала, что Стеша Николая Егоровича вырастила, хотя сама была старше его всего на девять лет, ходила с ним на руках побираться в голодные годы. Но все это было давно, а сейчас Ане казалось, что Стеша ее недостаточно высоко оценила, не сказала, что брату повезло: нашел себе молодую, красивую. К первому посещению их Стешей Аня всего наготовила и ждала похвал. Но Стеша почти ни крошки не съела, только выпила две чашки чаю «с пустом». И весь вечер промолчала. Аня не догадалась, что это от робости. И по уходе золовки позволила себе заметить:

— Немые — и те на пальцах показывают, а эта сидит, как чурка. Нечего и удивляться, что никто замуж не взял.

Посетила и она Стешу. Та не по скупости, а по недостатку фантазии купила какой-то торт. Побоялась, что своей стряпней не угодит.

— Когда покупаете, на дату выпуска надо глядеть, — заметила Аня. — Ему пять суток.

Больше она к Стеше не собралась — не понравилось: тесно, душно, поговорить не о чем. Николай Егорович ходил туда один, потом, когда привезли в Москву Юру, они отправились туда вместе.

Вернувшись домой, Юра сказал матери:

— А у тети Стеши на окошке зеленая травка растет! По не ясной для Ани причине Стеша сразу привязалась к Юре, будто он был какой-то сирота. Чем он ей угодил, Аня так и не узнала. Но поскольку это все-таки была родная сестра ее мужу, ревновать не приходилось: другая бы вообще брата отговорила чужих детей усыновлять. Но родственных отношений между Аней и Стешей так и не получилось.

В квартире, где жила Стеша, был телефон. Сама она позвонить не решалась, наверное, из-за Ани, да и робела перед телефонным аппаратом. Звонил ей всегда Юра.

— Позовите, пожалуйста, Степаниду Егоровну Кушакову.

Стеша прижимала трубку к уху и шелестящим голосом говорила:

— Алё!.. Кушакова слушаить. Тогда Юра кричал:

— Тетя Стеша, мы с классом идем на «Аленький цветочек»! Тебе надо посмотреть. У нас многие ведут своих родителей.

— Да нет уж, — продолжала шелестеть Стеша. — Куда я?.. Ты с отцом иди.

Уговорить ее не удавалось. Стеша двадцать лет прожила в Москве, а в театре не была. Раз только видела выездной спектакль в клубе.

— Отметков-то плохих нет у тебя, Юра?

— Конечно, нет! Что ты, тетя Стеша!..

Когда Юра с Николаем Егоровичем раз в неделю приходили к ней, Юре разрешалось сидеть, сняв ботинки, с ногами на огромной, пышной постели. Его очень удивляло, почему у такого маленького человечка, как тетя Стеша, такая большая постель. Тем более что, кроме этой постели, в ее комнате уже почти ничего нельзя было поставить.

— Оставались бы ночевать, — говорила им каждый раз Стеша.

Юре очень хотелось остаться, но Николай Егорович торопил его и уводил домой. Стеша шла проводить их до трамвая. Все трое они были почти одинакового роста.

Дома Юра передавал матери привет от тети Стеши.

— Ну как она там? — великодушно осведомлялась Аня.

— У нее давление. Сто пятьдесят на девяносто. Аня поглядела на своего рыженького сына:

— Все ты знаешь!

А Николай Егорович трепал Юру по волосам: он был ему благодарен за Стешу.

Будь он другим человеком, он бы и не заметил, что чего-то не хватает в отношениях между Аней и ее сыном. Вроде она его и любит. Но любит как тетка племянника или как теща зятя: рядом — хорошо, а лучше — на расстоянии. Отчасти Николай Егорович мог это понять: ребенок вырос на чужих руках, в стороне, и, за исключением некоторых внешних черт, ни повадкой, ни характером не был похож на свою мать. И не то чтобы Юра боялся ее, но он был настороже: вдруг она не поймет и обидит. Что-то похожее Николай Егорович находил и в своих взаимоотношениях с Аней. Может быть, это их с Юрой и сближало. У них даже тайны общие появились. Так, они оба тайком вздыхали об Элине Быстрицкой.

— Ох, глупые!.. — сказала тетя Стеша, когда они открылись ей. — Да на кой же вы ей нужны, Елине-то этой?

С тех пор, как взяли Юру, Ане хлопот прибавилось и заметно убавилось в комнате места. На ночь складывали стол, чтобы ему постелить. И если Аня тяготилась главным образом теснотой, то Николая Егоровича подчас раздражало другое: она часто забывала, что сыну уже десятый год, что не все при нем можно говорить, тем более что мальчик понятливый. Он ловил себя на том, что даже если Юра и неправ, то ему хочется принять его сторону.

Раз Юра наклеил на стенку какой-то корабль, вырезанный из журнала.

— Что ты обои-то портишь? — прикрикнула Аня. — Не мог кнопкой приколоть?

— Тут мое место, — хмуро сказал Юра.

— Твое!.. Твое — у бабки в деревне.

— Чтобы я этого больше не слышал! — вдруг прикрикнул Николай Егорович, в первый раз указав жене, что не она, а он в этой комнате хозяин.

Аня резкость мужу простила: в конце концов, речь шла об ее же собственном сыне. Но размолвки из-за Юры на этом не прекратились.

Как-то Аня принесла с работы три билета в кино.

— Папа говорит, что мне эту картину смотреть не надо, — сказал Юра.

— А куда же я билет дену? Уж очень много твой папа понимает!

Потом Аня шепотком спросила Николая Егоровича:

— Коль, про что картина-то? Там, говорят, про это…

— Именно, что «про это», — Николай Егорович покачал головой. — Ведь знала!

Аня виновато вздохнула. Когда Юра уснул, сказала мужу:

— Что же это мы ссориться стали, Коля? Так хорошо жили!..

…Весной пятьдесят девятого года Юра перешел в пятый класс со всеми отличными отметками. На радостях они с Николаем Егоровичем поехали кататься на речном трамвае. Погода не задалась, дождливо. Но они не жалели, что поехали.

— Не раздумал военным-то стать? — спросил Николай Егорович.

— Конечно, нет.

Юра в свои одиннадцать лет ростом почти догнал отчима. Стал крупным, видным, большеголовым малым. И все-таки приходилось следить, чтобы у него и уши и шея были чистые.

— У военных разлуки много, — осторожно сказал Николай Егорович.

— С тобой мы все равно будем видеться. А если меня куда-нибудь забросят, мы придумаем код.

— Ладно, — согласился Николай Егорович. Снял свой плащ и накинул на Юру.

Летом Аня свезла сына в деревню к бабушке. А вернувшись, навела в комнате образцовый порядок.

— Выкину я Юркино барахло, — сказала она мужу, извлекая из-под дивана железки и моточки проволоки. — Приедет, новых натащит.

Но железки Юре уже не понадобились. Как сына инвалида, участника Великой Отечественной войны, кавалера двух орденов — «Славы» и «Красной Звезды», его приняли в Суворовское училище.

Что-то подсказывало Николаю Егоровичу, что так лучше для Юры. Но когда он его туда отвез, то на обратном пути вдруг почувствовал боль в сердце и еще на вокзале зашел в медпункт.

— Не выпили? — сразу спросил врач.

— Нет, — сказал Николай Егорович. — Не пью.

6

Николай Егорович и Аня опять остались вдвоем. Аня немножко потосковала, муж ее стал еще молчаливее. Кончились телефонные переговоры со Стешей: и Юры не было, и Стеша теперь часто лежала по больницам. Как-то раз Аня, чтобы угодить мужу, побежала к ней во Вторую Градскую… Стеша почему-то испугалась: если уж Аня пришла, то не конец ли?

А на своем сладком производстве Аня по-прежнему преуспевала. Приносила домой по сто двадцать, по сто сорок рублей, теперь уже в новых деньгах. Всего десятки на две-три меньше мужа. И по-прежнему состояла в общественницах: три года подряд была председателем цехового комитета. Но Николай Егорович хорошо помнил: когда они познакомились и потом поженились, Аня этой работой была очень увлечена и никакое общественное поручение ее не тяготило. Теперь же она приходила с фабрики и начинала с того, что кого-то ругала и жаловалась Николаю Егоровичу, что ее работой задушили, что она воз тянет, что все это последний год и т. д.

— Это верно, что тяжело, когда желания нету, — заметил Николай Егорович.

— Что значит желания нет? Просто уже никакие нервы не выдерживают.

— Отведись.

— «Отведись»!.. Сколько сил отдала! Соплюхи эти, что ли, меня заменить могут?

Николай Егорович взглянул на жену своим одиноким глазом, словно хотел сказать: ну, ты, спасительница отечества!.. Но сказал обычную в этих случаях фразу: