Альберт Мифтахутдинов - Дни ожиданий Страница 14

— То есть как?

— То есть так — стать местным жителем, жениться тут и прописаться. Если Джексон разрешит, конечно.

— Хм… но я женат, — улыбнулся Пивень, полагая, что Кащеев шутит.

— Был женат, — ответил Джексон. — Я помню паспорт, можно не показывать.

Ш.Ш. одобрительно посмотрел на Джексона Кляуля, а затем победоносно на Пивня — знай, мол, наших.

— Я согласен забыть кита, — все-таки упорствовал Пивень, — только отпустите первым рейсом.

— Зачем же забывать? — спросил Кащеев. — Кит хороший. Очень, скажем прямо, хороший. Люди радуются, а вы им все хотите испортить. А улетать — в порядке очереди. Тут уж никому нет скидок, запишитесь у Джексона, даст он вам талончик на очередь, с печатью. Хотя будь моя воля — отправил бы я вас с глаз долой самым первым рейсом. Простите уж за откровенность.

— Не выйдет, не выйдет, — запротестовал вошедший Алекс Мурман. — Я вон две недели жду, у меня отпуск горит. — И с этими словами он протянул талончик с номером 11 Джексону. — Заверь печатью, Кляуль.

— А что, будет борт?

— Обещают… Я только что с рации.

Джексон Кляуль с удовольствием поставил печать и снова спрятал ее в мешочек. Теперь он снова выглядел генералом при регалиях.

— От Мальчикова есть что-нибудь? — спросил Кащеев и тут же понял бессмысленность своего вопроса: если б от капитана была радиограмма, ее сразу же доставили б председателю.

— Нет… мы с Машей с утра шарили в эфире, бесполезно.

— Погода-то вроде стихает…

— Стихает… Я на всякий случай на площадку…

Алекс простился со всеми и побежал на вертолетную площадку. Дул легкий ветерок. Таял снег, теплело. Из-за гор выглянуло солнце, осветило легкие одиночные облака, и Алекс понял, что сегодня вертолет будет наверняка и он обязательно улетит.

По дороге он встретил Машу. Она шла в правление.

— Идите за вещами! — крикнула она ему. — Борт вышел!

— Бегу!!

Когда после долгого отсутствия появляется наконец какой-нибудь транспорт (вертолет или «аннушка», которых тут называют «бортами»), на площадку обычно сбегаются все, кто может покинуть рабочее место. Люди движимы любопытством, поскольку прилет самолета в поселке, не изобилующем сногсшибательными событиями, хоть небольшое, но событие. Люди хотят узнать, кто прилетел, кто улетает, много ли почты, привезли ли новые кинофильмы, есть ли в почте посылки, кому эти посылки (а что в посылках — будет выяснено вечером), много вопросов возникает у человека, который пришел просто так — встретить борт, поздороваться со знакомым пилотом, узнать последнюю райцентровскую новость, передать попутный привет…

Все, кто был в правлении, тоже не спеша потянулись к площадке. На горизонте со стороны тундровых гор показалась точка.

— Канаёльхын! — показал рукой в сторону горизонта остроглазый старик Мэчинкы.

Кащеев долго всматривался.

— Точно! Смотри-ка…

«Канаёльхын» с чукотского — «бычок». За внешнюю схожесть с этой рыбой так и прозвали чукчи вертолет, как только увидели его впервые.

— И-и… канаёльхын, — подтвердил Кащеев, и все заторопились. Мэчинкы был рад, что он увидел машину первым. На то он и настоящий охотник. Нынешней молодежи еще рано списывать его на пенсию. Будут теперь говорить в селе. Катер с китом первым увидел Мэчинкы, вертолет первым увидел Мэчинкы. Хорошо, скажут, Мэчинкы, спасибо![5]. (Раньше на охоте у чукчей добыча распределялась так: лучшую часть получал тот, кто увидит морского зверя, вторую часть получал хозяин байдары, третью тот, кто непосредственно убивал, остальное делили помощники. Главным в любом случае считался тот, кто увидел).

Сделав низкий круг над домами, вертолет приземлился.

Торопливо выпрыгивали пассажиры, степенно вылез экипаж. Выгрузили несколько мешков с почтой, ящики с детским питанием для яслей, какие-то тюки непонятного назначения.

— К вам мы сегодня первыми, — рассказывал командир Кащееву. — До конца недели не ждите — будем работать на тундру.

— Понимаю, весна… оленеводы заждались.

— Да, у них много заявок… Отел что посевная. Кампания, одним словом.

В вертолет втаскивали груз, распределяли его покомпактней, усаживали пассажиров.

К Кащееву подошел Мэчинкы и показал в сторону долины.

— Мэй, маглялин…

По пологому склону сопки к поселку неслась собачья упряжка.

— Что он говорит? — спросил командир экипажа.

— Упряжка к нам, — ответил Кащеев, — надо подождать.

Вверх взвилась ракета, стрелял каюр упряжки.

— Да, — повторил Кащеев, — просят подождать.

— Подождем, — согласился командир. — Пусть ребята пока в магазин сходят.

Второй пилот и бортмеханик пошли в магазин.

(Если сейчас северные поселки снабжаются отлично, то во времена описываемых событий они снабжались еще лучше. Так называемые «дефициты» свободно лежали на полках, и летчики за короткое время стоянки всегда старались навестить магазин, чтобы привезти домой то, чего нет у них на базе. В самом селе ажиотажа вокруг этих товаров не было, так как каждый знал, что в случае надобности он всегда нужное возьмет.

Холодильники, английские лезвия, икра, балык, чешская обувь, японские транзисторы, болгарские зипуны — по-теперешнему дубленки, консервированная кукуруза, ковры и прочие не пользующиеся среди местного населения особым опросом товары всегда можно найти в магазине дяди Эли.)

— Я своим звонил, там подобрали больного человека, — прибежал из ТЗП запыхавшийся Ш.Ш. — Едут?

— Идет упряжка, идет, — успокоили его.

Вернулись пилоты со свертками.

Подкатила упряжка. Каюрил Сидоров. Он лихо затормозил, остановил собак, доложил лейтенанту о выполнении приказания.

— Молодец, — похвалил его Ш.Ш.

С нарты повели под руки в вертолет закутанного в длиннополую овчинную шубу человека.

— Это Шкулин! Что с ним? — спросил Кащеев.

— Не знаем, — ответил Ш.Ш. — Худой, желтый, еле ходит, ничего не ест… Молчит, думает… может, он того… — и Ш.Ш. покрутил пальцем у виска. — Всякое бывает, север…

— Бывает, — согласился Кащеев.

Второй пилот помог больному и обратился к пассажирам:

— Непредвиденное обстоятельство, товарищи. На борту — больной. У нас сверхзагруэка. Один человек должен выйти, полетит следующим рейсом. Женщины с детьми остаются, а кому выходить — решайте сами… — И он пошел к проходу в кабину.

Через некоторое время в машину вошел командир экипажа:

— Ну, как решили?

Пассажиры молчали.

— Давайте быстрее, мы ждать тоже не можем!

— Чего решать, кто последний был в списке, тот пусть и выходит, — раздался чей-то голос.

«Гм… резонно», — подумал пилот.

— Кто последним был?

— Я, — сказал Алекс Мурман.

— Вот видишь… — виновато сказал командир.

— Мне в отпуск надо, — промямлил Алекс.

— Я не виноват, — развел руками командир, — ничего не поделаешь. Зато на следующий борт ты первый, — успокоил пилот Алекса фальшиво-бодряческим голосом.

Алекс понял, что следующего борта сегодня не будет. Вздохнул:

— Не судьба, значит.

Он полез в хвост вертолета за рюкзаком, и ему показалось, что где-то уже видел этого больного.

Человек полулежал на спальном мешке, шубу он распахнул, глаза его были закрыты.

«Где же я его встречал?» — вспоминал Алекс, осторожно вытаскивая рюкзак у него из-под изголовья. Больной открыл глаза, внимательно посмотрел на Алекса, и тут Алекс Мурман его вспомнил.

Он выпрыгнул с рюкзаком из вертолета. Закрутились винты, подняв снежный ураган. Прячась от поднятого винтами ветра, Алекс побежал подальше в сторону.

Вертолет медленно поднялся, наклонился вперед, резко пошел вперед к земле и тут же взмыл вверх.

«Это он, — думал Алекс, — тот самый, что убил собаку Мэчинкы. Да. Тот самый… Значит, приговор Старого Старика осуществился… Желтые болезни — мнительность и страх — должны погубить негодяя, — вспомнил Алекс. — Да и я сказал Карабасу, чтобы Шкулин знал. И он действительно оказался мнительным и трусом. Все время дрожал и боялся чего-то. Боялся мести. Колдовства и наговора. И от страха и мнительности заболел… эти случаи во множестве известны медицине. Нет, это не Старый Старик, это я его приговорил!»

Алекс нервно закурил и присел на рюкзак, глядя на улетающий вертолет.

«Он убил собаку… я его наказал… зло отмщено. Но я, наказывая его, тоже совершил зло… и я наказан, только что. Вместо меня полетел он… вот так все странно переплетено. А почему, собственно, странно? Все закономерно…»

Снежинки, поднятые винтами вертолета, медленно оседали. Они искрились в лучах полуденного солнца.

Алекс увидел в снежной пелене одновременно радугу и солнечное гало. И где-то далеко-далеко маленькую темную точку солнца. И лицо Старого Старика. Спокойное лицо человека, сделавшего свое дело.