Анатолий Емельянов - Год - тринадцать месяцев (сборник) Страница 15

Но вот появилась в дверях Совета плотная коренастая фигура его, и Великанов поднялся, крикнул:

— Сетнер!

Тот посмотрел туда-сюда, покрутил головой, не узнавая в человеке в черных очках Великанова. Тот сдернул очки и помахал газетой.

— Алексей, мать честная! — громко, на весь сквер крикнул Сетнер. — Кто, думаю, зовет, а это ты!..

Они обнялись, и объятие получилось особенно дружеское, какое-то душевное. Давно у них не было такой встречи. Может быть, оба вспомнили что-нибудь из своего детства?

— Ты что здесь делаешь? — спросил Сетнер первым, и как всегда, не особенно церемонясь. — Свиданье с интересной дамочкой? А я позвонил тебе домой, телефон не отвечал, и я решил, что ты махнул на свой курорт!..

Они виделись недели две назад, Сетнер все знал и о новом оборудовании, и о Дине, и о том, что сам Алексей собирался в Кисловодск. Этот же Сетнер порой очень удивляет: скажешь ему слово-два, а обо всем остальном он догадывается и не лезет в подробности. Вот она — истинная деликатность, та самая душевная культура, о которой так пеклась Дина. А то, что Сетнер говорит громко да прямо, это еще ничего не означает. Вернее, это просто привычка. Сетнеру, например, часто приходится разговаривать на улице, вести совещания, собрания, так что голос у него поставлен. Но Дина ничего не желала понимать. И Сетнер был в их доме не очень-то желанным гостем: «От его крика у меня болит голова». Сетнер чувствовал это, но хоть бы слово оказал Алексею, пусть даже в шутку. Нет, он просто старался поменьше бывать у них, приезжал к Алексею на завод или звонил по телефону.

— А ты свои дела сделал? Небось у Шестакова был?

— Нет, я к начальникам не хожу, я все к заместителям. Начальник ведь ничего не может, он только резолюцию накладывает, а дело делают заместители! — Сетнер засмеялся и толкнул в плечо Алексея. — Но на заводах все иначе. На заводах да в колхозах без директора никуда!

— У тебя сегодня хорошее настроение, — сказал Великанов.

— Сам удивляюсь! — простодушно воскликнул Сетнер. — Как мало человеку надо для хорошего настроения! Ты просишь, например, пять тонн железа, а он тебе не то чтобы дает, а только обещает в конце следующего квартала, и вот у тебя уже хорошее настроение!

— А как в деревне-то, бывало, говорили, помнишь? — спросил Великанов. — Чем обижать грубым словом, лучше дай человеку большой ломоть хлеба.

— Глянь-ка, ты еще и деревню не позабыл!..

— Да уж и сам не знаю, — признался Алексей Петрович.

Сетнер Осипович добродушно рассмеялся. Глаза его большие, слегка навыкате, обычно с хитрым прищуром даже тогда, когда это и не нужно было, сейчас наполнились каким-то отцовским состраданием и лаской. Он взял Алексея за руку, как если бы взял сына, и сказал уже по-другому, без этой пустой веселости:

— Посидим здесь немножко, что-то я сегодня устал.

— Может, пойдем ко мне?

— Может, и пойдем. Я поручил шоферу одно дело, скоро он должен сюда подъехать, а там увидим, что к чему…

Солнце склонилось уже за полдень, но жара не спадала. Листья на аккуратно подрезанных липах завяли и пожелтели, словно была уже осень. Тут как раз к памятнику Ленину подъехал еще один свадебный поезд, и из первой машины, украшенной лентами, шарами и с большой куклой на переднем бампере, вышли чинно жених с невестой. До них было далековато, лица виделись неотчетливо, и казалось, что это счастливые красивые и умные молодые люди и жить они будут долгую, счастливую жизнь. Сетнер с Алексеем молча наблюдали за церемонией. Вокруг жениха и невесты набралась целая толпа девушек и парней, многие были с фотоаппаратами.

Может быть, на заднем плане какой-нибудь фотографии, где еще и лиц не разобрать, окажутся и Сетнер Осипович с Алексеем Петровичем?

— Сейчас и у нас в деревне невесту привозят на машине с лентами и шарами, — сказал Сетнер. — Правда, статистика утверждает, что в городе разводов в три раза больше. Оно, наверно, так и есть. Ты посмотри на этих длинноволосых. Они даже сейчас не догадаются выключить свои транзисторы.

— Не сердись, Сетнер, ребята есть хорошие…

— Вспомни-ка ты старую чувашскую свадьбу! Сговаривались на масленице, и начинала девушка готовиться. Первым делом — платья шьет, платки вышивает, рубашки, — ведь родни у жениха много, каждому подарок. Подружки, конечно, помогают. И вот пока она шьет да вышивает, она через это все уже в семью крепко входит. Тут тонкая психология была! А со стороны парня тоже к свадьбе готовятся, там дым коромыслом — пиво варят, поросят смолят. Помнишь, как мы в амбаре плясать учились к свадьбе? Какая же может быть свадьба без нас, сопленосых. Помнишь, как ты делал барабан? А какой свадебный парень без барабана! И убивали бедных собак для шкуры на барабаны. Бывало, как свадьбы пройдут, в деревне и не найдешь лишней собаки.

— Бавало, — тихо сказал Алексей и улыбнулся. Он вспомнил Юлю.

— Я на своем веку сделал всего два барабана, — сказал Сетнер. — А как разучивали мы песни! И песни-то не эти вот, какие сейчас по радио лалакают, а сами сочиняли. Кого поддеть, кого кольнуть, над женихом да невестой посмеяться… Да и не первые попавшие слова в песню, а отбирали, как элитные семена.

— Да, — соглашается Алексей Петрович. Но те ранние воспоминания такие отрывочные!..

— Сговаривались на масленице, а свадьбу справляли только на троицу! — с воодушевлением продолжает Сетнер Осипович. — Чувствуешь, какое время? — четыре месяца! Четыре месяца к свадьбе готовились. Не только невеста да жених, но каждый из родни готовился — разве можно плохо встретить да принять будущих родичей?! Да и свадьба — ведь свадьбой начиналось великое дело продолжения рода, продолжения жизни! Вот что такое была старая чувашская свадьба!..

— Ты поэт, Сетнер, настоящий панегирик спел старой свадьбе!

— Во многих старых обычаях есть большой смысл, и если бы мы не забывали об этом, у нас поменьше было бы всяких проблем. В том числе и с молодежью, с этими свадьбами и разводами.

И, сказавши про развод, он сообразил, что коснулся той темы, которая может быть неприятна Алексею. Он окосил глаза и украдкой посмотрел на него. Но все это получилось у него так простодушно и неловко, что Алексей рассмеялся.

— Дипломат! Ой, дипломат!..

— Будешь с вами дипломатом, — проворчал разоблаченный и сконфуженный Сетнер. На лбу у него выступили бисеринки пота, и он вытер лицо платком. Все-таки и под липой было жарко в костюме да в галстуке. Можно было бы снять пиджак и галстук распустить, но предстояло ехать к проектировщикам, к самому директору института, и Сетнер Осипович желал предстать перед ним во всем параде — знай наших! — Деревню сделал бог, а город — дьявол, вот что я тебе скажу, — проворчал он.

Как раз по скверу мимо скамейки прошли два подростка лет по четырнадцати, и оба, как нарочно, необыкновенно толстые, откормленные, у обоих зады как у справной шигалинокой. бабы, а щеки из-за ушей видать было, и походка — вялая, ленивая. Сетнер Осипович посмотрел на них и с сожалением покачал головой.

— Бедные, бедные! За что им с детских лет такое наказание?

А Алексей Петрович с пронзительной болью в сердце вспомнил опять живого Игоря. Нет, он не такой был, он любил труд и занимался спортом, а плавал — как бог. Но недаром и говорят, что тонут чаще те, кто хорошо умеет плавать. Истина, конечно, сомнительная, но если бы у берега булькался, то никакая судорога не страшна бы была…

— Сейчас другая жизнь, Сетнер, — неохотно возразил Алексей Петрович. — Город освободил подростка от физического труда и необходимости участвовать в добывании хлеба наравне со взрослыми, но вот мы, родители, к сожалению, взамен этого зачастую ничего им не даем, ничего даже и предложить не можем. Спорт, туризм… Но ведь это тоже лежит с краю. А область интеллектуальных, творческих занятий все так же далека от них, как она была далека и от нас с тобой.

— Потому и говорю, — упрямо гнул свое Сетнер. — Ты вот на старости лет не избежал этой беды…

Он замолчал и ждал, что ответит Алексей. Но тог тоже молчал. Этой темы было касаться мучительно, а не касаться ее вовсе было еще мучительней. И он ответил:

— Я сам виноват, Сетнер.

— Еще бы не виноват! — живо подхватил тот. — Слишком ты с ней носился, вот что я тебе скажу. А сам все время в упряжке, как лошадь на пахоте. Не снимал хомута! Давно я хотел тебе сказать это, да жалел, а теперь жалеть не буду, потому что такая жалость боком выходит.

Сетнер Осипович видел, как сразу понурился, сник его друг. И долго сидел так с опущенной головой и не возражал ни словом, ни жестом. Своей деревенской прямотой он, конечно, переборщил, сам это чувствовал, и, чтобы снять неловкость, повернул разговор на другую тему.

— А почему ты не уехал в Кисловодск? Ведь ты в отпуске…

Но тема была все та же, и Алексей Петрович только криво улыбнулся да покачал головой. В странном положении он оказался. Если бы кто-то еще года два назад сказал ему это, он бы не то что не поверил, но даже и в мыслях не мог бы допустить, что с ним такое может случиться. От других уходят жены, разводятся люди, но то другие, он ведь, Алексей Великанов, не другой!.. Но вот оказалось, что он ничем не отличается от других. А должность — она сегодня есть, а завтра ее нет… И что же тогда остается?..