Алексей Мусатов - Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I. Страница 15

Таня умоляюще посмотрела на брата.

Филька взмахнул рукой. Но бросок не состоялся. Степа выбил у Фильки из рук яблоко и раздавил его каблуком:

— Катись отсюда со своими яблоками! Слышишь?

— Чего? — опешил Филька.

— Уходи, говорю! Ты, хозяин...

Филька, по обыкновению, поплевал на ладони и принялся засучивать рукава, но Степа, подавшись всем телом вперед, смотрел на него с таким бешенством, что Филька не нашел ничего лучше, как засунуть руки в карманы.

— Вот чума... Игра же такая...

В ЧУЖОМ САДУ

В каждом селе есть избы, покинутые хозяевами. Была такая изба и в Кольцовке. Стекла в ней выбиты, ставни стонали на ржавых петлях, двор завалился, на соломенной задерневшей крыше росла трава и одинокие тонкие березки.

Хозяева давно куда-то уехали, деревня не замечала того, что разрушался дом, и только ребятишки любили эти старые стены.

Желваков дом — так назывался он по фамилии своего бывшего хозяина — был постоянным местом сбора кольцовских ребят, местом их отдыха, забав, игр и шалостей. Здесь они делились новостями, заводили торговлю и мену, ссорились и мирились, судили и наказывали виновных.

Вот и сегодня после ужина мальчишки собрались на бревнах у Желвакова дома. Бревна сложены в несколько рядов. Можно посидеть и в нижнем ряду, и в среднем, а еще лучше привольно растянуться на самом верху, где бревна еще теплые, как печная лежанка.

На улице уже стемнело, в окнах зажглись огни, из-за сараев вылезла багровая щербатая луна.

Скрипнули где-то ворота, лениво тявкнула собака, протарахтела на мосту запоздавшая телега.

— Филька-а-а! Степа-а! — донесся издали протяжный голос Пелагеи.

— Иде-е-ем! — так же протяжно отозвался Филька, поудобнее устраиваясь на бревнах и не проявляя никакого желания идти домой.

Но Степа поднялся. День сегодня выдался нелегкий и долгий, руки и плечи ныли от усталости — пора и на сеновал.

— Сиди! Успеем еще! — удержал его за руку Филька. — Все равно отца дома нет, он в город уехал.

Степа вновь присел на бревна. Ему, пожалуй, безралично где дремать — здесь или на сеновале. Перед глазами плыли возы с навозом, потные лошади, тучи синих мух, удушливая, горячая пыль на дороге.

Начали позевывать и другие мальчишки.

Фильке было скучновато.

Парни с девчатами ушли сегодня в соседнее село и унесли гармошку. Нельзя ни поглазеть на их веселье, ни подменить уставшего гармониста, ни сплясать «русского» с какой-нибудь рослой девицей.

Ну ничего, сейчас Филька что-нибудь придумает, Может быть, забраться на крышу к Никодиму Курочкину, наклониться над трубой и заиграть на гребешке? Эх, какой тогда вой поднимется в трубе! Никодим выскочит на улицу в одних исподниках, переполошит соседей и долго будет жаловаться на домового, который вот уж какой раз не дает ему покоя.

Нет, это уже было!

Тогда, может быть, «испить кваску»? Делалось это так. Мальчишки бросали жребий, и тот, кому доставалось идти за квасом, отправлялся к погребу тетки Спиридонихи, чей квас славился на всю Кольцовку.

Надо было пробраться в темноте в погреб, нащупать на льду жбан с квасом и принести его к Желвакову дому.

Когда квас был выпит, жбан обычно наполнялся водой и возвращался в погреб на старое место. Спиридониха до сих пор не могла понять, что за чудесные превращения происходят у нее с квасом.

Но и этот номер мальчишки уже проделывали не раз.

Филька поскреб в затылке: что бы такое придумать позабавнее да поновее?

— У Хомутовых яблоки наливаются, — услужливо подсказал Уклейкин. — Вот бы попробовать...

— Верно! — обрадовался Филька. — Как раз сезон подходит.

Окинув взглядом расположившихся на бревнах мальчишек, он спросил, кто сегодня поработает на всю компанию и прогуляется в сад к Василию Хомутову.

— Митяя Горелова очередь, — подал из темноты голос Фома-Ерема. — Мы его сколько раз угощали...

— Что вы, ребята! — оробел Митя. — Знаете, дядя Вася какой! У него один глаз спит, а другой все насквозь видит...

— Погоди, погоди! — перебил его Филька. — Квасом мы тебя поили, мои орехи ты грыз, пироги белые ел, а теперь отказываешься? На дармовщинку хочешь прожить?

— Так, Филя же... — заныл Митя. — Куда хочешь меня пошли, только не к дяде Васе. Лютый он, изувечить может. А еще в саду у него проволока колючая натянута. И собака там.

— А ну, геть отсюда! — рассердился Филька. — Нам слабаков не требуется.

— Слушай, а может, не надо... — осторожно вмешался в разговор Степа, чувствуя, как Митя дрожит мелкой дрожью. — Зачем тебе яблоки?

Но Фильку было не удержать: пусть двоюродный брат видит, как слушаются его ребята.

Он толкнул Митю в спину и закричал, что тот может сидеть дома на печке и не лезть к ним в компанию, если боится какого-то там дядю Васю.

— Ладно, пойду, — покорно согласился Митя. — Только вы мне сигнал подайте, если что...

— То-то! — подобрел Филька. — Да ты не дрожи. Не один пойдешь — с тобой Семка будет.

Мальчишки выждали, пока луна зайдет за облако, поднялись с бревен и, прижимаясь к палисадникам, пробрались к дому Хомутовых. В окнах было темно.

— Спят... можно, — подтолкнул Филька Митю. — Да смотри кислятину не хватай, белый налив ищи!

Вместе с ребятами Филька расположился около берез, на приличном расстоянии от дома Хомутовых, а Митя с Уклейкиным бесшумно юркнули в проулок.

Вскоре раздался приглушенный треск — ребята, видимо, раздвинули тычинник и пробрались в сад.

Мальчишки у берез, предвкушая, что скоро полакомятся белым наливом, настороженно молчали. Потом от нечего делать принялись вполголоса вспоминать свои былые приключения. Говорили, что легче всего, пожалуй, убегать от Игната Хорькова. Он кричит, размахивает хворостиной и мчится как угорелый, не разбирая дороги. Надо только отвернуть в сторону или присесть в крапиву, и дядя Игнат пролетит мимо. А вот от Хомутова убежать труднее...

Вновь из облаков выскользнула луна, посеребрила стволы берез, стены изб, поленницы дров в проулке...

— И чего они там копаются! — сказал кто-то со вздохом. — Тут в момент надо.

Неожиданно мелькнула чья-то тень, и к березам подбежал Семка Уклейкин.

— Ну как? С добычей? — нетерпеливо спросил Филька.

— Где там! — тяжело дыша, сообщил Уклейкин. — На дядю Васю напоролись. Он в шалаше спал...

— Тикай, братцы! — скомандовал Филька.

Степа, схватив Уклейкина за руку, спросил, где Митька.

— За мной трухал... Потом зацепился за что-то... Такой растяпа! — И Уклейкин ринулся вслед за мальчишками.

Степа остался один. «У нас в колонии ребята не разбежались бы», — подумал он.

В этот момент в саду Хомутовых кто-то испуганно вскрикнул.

Степа бросился в проулок и почти наскочил на Митю Горелова. Вполголоса охая, тот на четвереньках вылезал из сада через дыру в тычиннике.

— Что с тобой? — шепнул Степа.

— Ой! Кто это? — вскрикнул Митя. — Ты, Степка? А я на колючую проволоку налетел... идти не могу.

Из сада донесся тяжелый топот и хриплый голос:

— Держи их, крапивное семя!.. Хватай!

Это кричал Василий Хомутов... Подбежав к изгороди, он ударил тяжелым сапогом по трухлявому тычиннику и, проделав большое отверстие, вылез через него в проулок.

Понимая, что Мите теперь не убежать, Степа толкнул его в спину и шепнул:

— Ползи!

А сам по проулку побежал навстречу Хомутову. Метнулся в одну сторону, вильнул в другую, но проулок был узкий, и дядя Вася, широко раскинув руки, вскоре словил Степу, как рыбу в бредень, и ухватил за шиворот.

— Ага! Попался, злыдень! Врешь, разоритель, не уйдешь теперь! — торжествуя, забормотал он и потащил Степу в сад.

И то ли потому, что мальчишка не сопротивлялся, не рвался из рук и не хныкал,, обычно свирепый и крутой на руку Хомутов на этот раз не бил «злыдня и разорителя».

— Что ж теперь делать с тобой? — допрашивал он— То ли уши пообрывать, то ли крапивы напихать в штаны... Или в погреб посадить, а утром отцу сдать... Ты чей будешь, разбойная душа?

Степа молчал.

— Афонька, вздуй-ка фонарь! — крикнул дядя Вася, подведя Степу к шалашу.

В шалаше чиркнули спичку, и вскоре оттуда вылез заспанный Афоня. В руках его тускло светил фонарь.

— Ну-ка, свети! — приказал дядя Вася. — Что я тут за ерша-окуня выловил?

— Батя, так это же... новичок! — приподняв фонарь, вскрикнул Афоня. — Степка Ковшов.

— Колонист! — Хомутов от удивления даже выпустил ворот Степиной рубахи. — Значит, и ты туда же... по садам-огородам! Хлюст, нечего сказать! — И он вдруг пребольно щелкнул Степу по затылку. — А ну, чтоб духу твоего не было! Шасть отсюда!.. Афонька, выпроводи!

Афоня подтолкнул Степу к калитке.

— Тоже мне «городской, из колонии, в ячейке состою...», — вполголоса произнес он, шагая следом за Степой. — А сам почище Фильки...