Сергей Снегов - В полярной ночи Страница 15

— Выписывай нарядна включение, — весело сказал прораб электрику, и оба скрылись в темноте.

— Я вас больше не задерживаю, Семен Федорович. — Дебрев снова повернулся к Лесину. — Вам, наверное, хочется побродить по площадке и получше разглядеть те безобразия, преступную халатность и глупость в организации работ, которые вы, занятый более важными делами, все как-то не успеваете заметить при дневном свете? Не смею мешать вам. А мы с товарищем Седюком отправимся отдохнуть.

Не подавая Лесину руки, он повернулся и пошел, шлепая башмаками по раскисшей от дождя земле.

— Часто вам так достается? — спросил Седюк, прощаясь с Лесиным и стараясь тоном и пожатием руки показать ему, что дело не так плохо и не стоит терять бодрость.

— Каждый раз, как Дебрев тут появляется, — раздраженно ответил Лесин. Он стоял согнувшись и совал обнаженные, дрожащие руки в карманы мокрого пальто. И вид у него теперь был не чопорный, а унылый и обиженный. — Все его поведение — одна грубость и бестактность. Он не считается ни с чьим самолюбием и забывает правила простого приличия. Разговаривает словно с преступниками. Погодите, вам еще тоже достанется — исключений у него нет ни для кого. Вот вам мелочь, но характерная: бросает меня ночью, под дождем на площадке. Теперь мне придется добираться до прорабской, звонить в гараж, поднимать с постели спящего шофера — разве это дело?

— Это-то так. Но ведь, если говорить о существе, Дебрев прав.

— А кто с этим спорит? — вдруг вспыхнул Лесин. — Если бы он был хоть немного неправ, неужели я стоял бы тут молча, как мальчишка, и слушал его? Но найти и облаять непорядок — это совсем не то, что предложить правильный план. Не он один замечает, что теплота при электропрогреве в основном уходит в воздух. А что он сможет предложить? Может быть, укутывать землю ватными одеялами и пуховыми перинами? У меня нет возможности изменить законы физики, я могу только ими воспользоваться.

— Не огорчайтесь, — повторил Седюк сочувственно. — Будем думать — что-нибудь придумаем.

Дебрев ожидал Седюка в машине. Он был молчалив. Только когда машина въехала в темноту пустынной тундры, окружавшей поселок, Дебрев словно стряхнул с себя мрачное раздумье и обернулся к Седюку:

— Основная твоя задача — изыскать технически осуществимые методы ускорения строительства. Лесину нужна помощь. Но вообще-то у тебя есть особое задание. Тебе в наркомате ничего не говорили?

— Ничего, — ответил Седюк. Разговор его интересовал, он придвинулся ближе к переднему сиденью, чтобы лучше слышать Дебрева. — Сказали, что еду в Ленинск, даже должности не назвали.

— Правильно. Должность твою оговорили позже. Ты где работал — на уральских заводах?

— После института на уральском — в Пышме, потом на Кавказе.

— Расскажи, что ты делал с обжиговой печью. Удивленный, что Дебрев знает и об этом. Седюк рассказал о своих работах по обжигу медных концентратов. Их заводу на Кавказе предписали наладить изготовление медного купороса — он требовался для опрыскивания виноградников. Дело оказалось сложным. Пришлось прежде всего организовать на месте производство серной кислоты, необходимой для получения купороса. Проектировщики предлагали изготовлять серную кислоту из привозной серы — так, конечно, было проще. Седюк решил пустить на приготовление кислоты отходящие газы своей обжиговой печи. Мучились они несколько месяцев, пока наладили процесс, — то газ был бедный и кислота не шла то пережигали концентрат и в последующих переделах теряли много меди. Впрочем, потом дело пошло.

— Именно так мне и говорили, — задумчиво сказал Дебрев. — Профессора Сурикова знаешь? Он мне рассказывал о тебе.

— Он первый поддержал меня, когда все кругом сомневались, — припомнил Седюк. — Схема была новая, своеобразная, проектировщики много мне крови испортили. Они прямо удивились: «Зачем вам эту новую тяжесть на себя наваливать, когда есть схема подороже, но попроще?»

— Знаю. Это мне и понравилось.

— Что мне много крови испортили? — со смехом спросил Седюк.

— Смелость мысли понравилась, — сурово ответил Дебрев. — Другой на твоем месте так бы и рассуждал: «Пусть мне обеспечат условия — я начну работать». А ты усложнил свою работы, начал бой за новую схему, выступил против чинуш и технических бюрократов и добился своего.

Седюк молчал — ему была приятна похвала Дебрева.

— Вот тогда я и решил взять тебя, — продолжал Дебрев. — Мне уже было ясно, что наш медный завод легко не пойдет, встретятся трудности, и технологические, и организационные, и всякие иные, придется искать новых путей — то ломать все, лезть напролом, то пробираться по кривушкам. Начальник твой, Назаров, человек дельный, ничего не скажу, но перестраховщик и узок, пороху не выдумает. А тут требуется именно выдумщик, спорщик, человек с инициативой и кулаком, светлая голова и собачий характер.

— Спасибо за комплимент! — рассмеялся Седюк. Дебрев продолжал, хмурясь:

— Именно — собачий характер! Ты что думаешь, без характера сквозь всю эту бюрократию инструкций и отработанных схем можно новое провести? Семь шишек на лбу набьешь, прежде чем своего добьешься. Так вот, Суриков все это мне о тебе нарассказывал, я и пошел прямо к наркому требовать тебя на север. Три недели тебя разыскивали по телеграфу — ты в это время путался с эвакуацией своего южного заводика. Потом ты появился и сразу исчез. Сколько ты времени пробыл в Москве?

— В тот же день уехал. Так в чем же мое особое задание, Валентин Павлович?

Дебрев подумал.

— Понимаешь, — продолжал он, — внешне у нас с проектированием завода как будто все благополучно: есть исходные данные, анализы, эксперименты, на всем этом построено проектное задание, технический проект, теперь вот рабочие чертежи дорабатывают. А за этой формой, в самом существе дела, много неясностей. Боюсь, будут и неожиданности, неприятные неожиданности, меняющие все расчеты и планы, вроде той, что у них получилась с инженерной разведкой на площадке ТЭЦ.

Вот я и хочу — свяжись с Караматиным, придирчиво проконтролируй проект. Маленькая ошибка в чертеже или схеме тебе же потом ляжет на плечи каменной плитой, а они останутся в стороне.

— Понятно, — сказал Седюк.

Дебрев шумно вздохнул и вдруг, повернувшись к Седюку, сказал:

— Ты вот думаешь, наверное: «Что это он одни недостатки в людях видит?» Если хочешь знать, я лучше всех вижу не только недостатки, но и достоинства того же Лесина. Строитель он опытный, еще до войны о нем слышал, строит по-серьезному, без очковтирательства и этой парадной показухи. Думаю, медный завод, когда он его возведет, в строительной части будет одним из лучших предприятий в стране.

— А чего еще желать? — отозвался Седюк, удивляясь, что Дебрев может так хорошо отзываться о человеке, которого только что нещадно разносил.

Дебрев, словно угадывая его мысли, продолжал:

— Но не верю я ему. Не знаю, что кроется за всей этой аккуратностью, неторопливостью и крахмальными воротничками. И Зеленскому не верю. Вижу, что он новатор, что его хлебом не корми, а дай ему что-нибудь по-своему, по-особому сделать, и пеню это не думай, ценю! А вот попадаются такие штучки вроде этой ошибки с шурфами, глупой, наглой, непоправимой ошибки, и невольно думаешь: что же это, просто ошибка или что похуже?

Он пристально взглянул на Седюка. Тот молчал. Дебрев, как ни был занят своими мыслями, уловил в его молчании несогласие. Помолчав, он проговорил с глубокой убежденностью:

— Сейчас людям трудно верить. На каждом шагу страшные неожиданности. Скажи: кто мог ожидать, что будем воевать не на территории врага, а в сталинградской степи? И кто виноват в этом? А виновники есть, не беспокойся. И по виду не определишь, тайный это враг или нет. Рожа как рожа: глаза, нос — все на месте. Я тебе скажу вот что. Был у меня начальник, в прошлом рабочий, рабфак кончил, потом вуз, умница, первоклассный работник, отзывчивый человек. И что же? Арестовали перед войной за вредительство. Ночи я тогда не спал, честное слово, думал: не может быть, он же лучше меня! После двух-трех таких случаев собственную бабушку начнешь подозревать, не то что Лесина. А здесь особая обстановка, ты в ней еще не разобрался, а я тут уже третий месяц и вижу — безобразие на безобразии. И безобразиям попустительствуют, людей по головке гладят, когда их надо за уши драть, — есть у нас такие гнилые либералы, ты скоро с ними ближе познакомишься. — Он опять помолчал и, охваченный новым приступом гнева, сказал: — Ну, возьми хоть сегодняшнее заседание. Дело катится к провалу, все графики — и старые и новые — срываются, а они безмятежно прогуливаются по промплощадке, в речи подбирают деликатные выражения, округляют периоды — этакие заполярные олимпийцы! Хоть бы раз поднял скандал, пришел, выматерился, стукнул кулаком по столу!