Борис Лапин - Избраное Страница 15

Меня разбудил какой-то шум вокруг палатки. Упал брезент, и я очутился прикрытым и спеленутым со всех сторон. Снаружи на меня навалилась какая-то тяжелая туша, чрезвычайно больно наступившая на мое лицо. Я почувствовал, как из-под моей головы выхватили винтовку. Затем туша сползла куда-то вбок, и я, больше удивленный, чем испуганный, принялся выбираться из брезента. В ветреной темноте, лишенной звезд и блеска, почти ничего нельзя было разобрать. Рядом со мной скорей угадывались, чем — виднелись, несколько высоких темных фигур, переговаривавшихся между собой на каком-то отрывистом и крикливом языке. Вслушавшись, я узнал туркменскую речь.

Безусловно, это были бандиты. В этом не было никакого сомнения. Мирные туркмены не живут на Кизыл-Су. Поселки их и кочевья лежат немного западнее. Здесь они появляются редко и только для грабежей или сведения счетов с узбекскими родами.

Одна из смутно темневших фигур внезапным прыжком оказалась рядом со мной. Кто-то, на расстоянии двух шагов от меня, высек искру в огниве и зажег перед самым моим носом длинный фитиль. В неверном и дрожащем на ветру свете я увидел страшное, перекошенное лицо туркмена в рыжей, от мгновенного отблеска, папахе. Он заорал на меня на русском языке, стараясь перекричать шум ветра и рокот Дарьи.

 — Эй, ты, водяной шайтан! — кричал он. — Знаешь меня? Я — Яхши-Гельды. Я — сам Яхши-Гельды. Скорей, торопись, выводи лодку. Нужно съездить на тот берег. Будешь плохо править, зарежем, как барана. Одевайся, собачий шайтан!

Что оставалось делать! Так или иначе приходилось повиноваться. Я, торопясь и путаясь, натянул с помощью культяпки, заменяющей мне руку, сапоги и побежал к речной воде. Рядом со мной слышалось чье-то сиплое дыхание. Бандиты шли за мной. Огонь потух, и воцарилась еще большая, чем прежде, тьма.

Я отвязал лодку от причала и сел на корму. За мной последовали все туркмены. Сколько их — трудно было разобрать. Прежде чем пойти за мной, они, повидимому, уже были здесь, — на воде, ударяясь о борт лодки, хлюпала какая-то странная пловучая масса, похожая на большой плот. Незаметно я нагнулся и нащупал рукой шероховатую кожу надутого воздухом бурдюка. Это был таджикский кожаный плот. Туркмены, очевидно, готовились возвращаться назад с добычей.

Я сидел на руле, а туркмены отталкивались от дна баграми. Осторожно мы стали выгребать лодку на середину реки. Было темно и ветрено. Плот, скрипевший и качавшийся за кормой лодки, казался каким-то догоняющим нас чудовищем, от которого мы спасались под свист и улюлюканье афгана.

Кроме Яхши-Гельды, оказавшегося случайно или нарочно рядом со мной, никто не произносил ни слова. Мокрый и полуодетый, налегая на руль, я слышал, как он шептал мне хрипло и насмешливо:

 — Безрукий шайтан! Для чего держал винтовку? Разве ты можешь стрелять? Дай время, угоним скот, тогда посмотрим, что с тобой делать. Может быть, убьем, может быть, оставим в живых. Мы гоняем с собой в походах стада баранов. Их сторожит джигит. Только он плохой сторож — всегда спит. Теперь поставим сторожем тебя. Это как раз дело для баб и для урусов.

Не могу сказать, чтобы его слова придали мне бодрости. К тому же, переправа была на редкость трудная.

Начинало покачивать. Лодка, ныряя, понеслась куда-то вбок, вдоль берега. С тонким визгливым криком колтоманы налегли на багры, стараясь оттолкнуться к середине. Лодка подалась, и всех нас захлестнуло. Внезапно стало холодно. Быстро и неуклонно лодку понесло в черную плещущую бездну.

Через мгновенье мы полетели куда-то вниз, под гул и брызги, напоминавшие крутень водопада. Все легли на дно. Несколько раз плавно и медленно лодку повернуло. Затем, зачерпывая бортом воду, она отлетела, скользя поперек ветра, и закачалась на спокойных водах, очевидно защищенных какой-нибудь косой или выступом берега. Став на колени, я опустил руку в воду. Течения не чувствовалось.

Со злобной бранью туркмены поднялись на ноги. Эти степные люди, привычные к ветрам и бурям пустыни, терялись перед водяной стихией. Поспешно и враз они налегли на багры, толкая лодку вперед, пока она не заскользила дном по илу.

 — Вылезай! — крикнул мне Яхши-Гельды. — Стой! Держи причал!

Он бросил мне веревку, и бандиты один за другим исчезли в темноте. Я не двигался с места, держа в руках причальный крюк. Сторожить меня остался один из бандитов, который сейчас же отошел в сторону и, дрожа от холода, внезапно сменившего вечернюю духоту, стал зарываться в землю, разбрасывая прикладом винтовки мокрый прибрежный песок.

Через полчаса или через час, не знаю, из мрака снова вынырнул Яхши-Гельды, и за ним появились его джигиты, гнавшие с собой маленькое стадо овец. Я услышал мелкий топот, возню и жалобное гнусавое мэканье.

Теперь я понял назначение плота и цель переправы. Это был один из мелких набегов, которые колтоманы предпринимали для пополнения стад, заменяющих им в походе фуражный обоз. Такие набеги называются «аламаном». В этом случае дерзость аламана заключалась в том, что возле таджикского кишлака, из стад которого, очевидно, были угнаны эти овцы, всего в пяти километрах находится красноармейский пост Учугчи-Язы. Ночью, однако, можно было ничего не бояться. А день должен был застать их далеко, по ту сторону реки. Может быть, в Афганистане.

Овец заарканили и по одной погрузили на плот, осевший под их тяжестью. Началась обратная переправа, бурная и беспокойная, захлестывавшая летучим песком и холодной водой.

На меня больше никто не обращал внимания.

Я делал свое дело кормщика, и мною были довольны. Мы высадились, повидимому, ниже по течению, так как я не мог узнать холма, где находилась моя палатка. Туркмены так же плохо ориентировались в темноте. Они решили отодвинуться на несколько километров вглубь от реки, чтобы утром соединиться со своей шайкой. Сделав получасовой переход, мы остановились в ложбине, между песчаных дюн, где ветер был не так силен и туркмены могли развести из сырых кустов свежий и дымный костер. Набег прошел удачно.

Как всегда, к утру духота исчезла, и в воздухе замерцали серые пятна близкого рассвета. Колтоманы сидели поодаль от костра. В прозрачном и странном свете я мог разглядеть их рваные халаты и плосконосые разбойничьи лица. Это было отребье туркменского народа, лишенного его лучших черт, полных скотоводческого удальства и степного благородства.

Джигит приготовил саксаульный вертел. Яхши-Гельды подошел к овцам и выбрал жирного курдючного барана с крутыми, загнутыми рогами. Воткнув нож в горло барана, Яхши-Гельды наклонился к дымящейся кровью туше.

В это мгновенье произошло, повидимому, что-то, за чем я не мог уследить. Раздался крик. Я вскочил и увидел Яхши-Гельды, с головы которого упала рыжая папаха. Он потрясал ножом с криком:

 — Волнистая тамга! Волнистая тамга!

Услышав его слова, туркмены, казалось, сошли с ума. Они загалдели и заорали, с громкой бранью ударяя себя в грудь. Молодой джигит, с рубцом поперек щеки, беспорядочно садил из ружья в воздух.

Никто не глядел на меня, хотя я был, казалось, единственным нормальным человеком в этой толпе обезумевших бандитов, из которых каждый мог меня в любой момент зарезать. Я отбежал в сторону и быстро пересек гребень противолежащего холма.

Передо мной открылся широкий горизонт. В неровном свете раннего восходного неба резко выделялись знакомые горы правого берега. У подошвы гор лежали полузасыпанные песком низкорослые белостенные бараки, от ворот которых отъезжал конный красноармейский отряд, с знакомым комвзводом Яном Бургисом во главе. До них было не больше двухсот метров.

Только в этот момент я понял, что мы находимся на противоположном берегу. Не там, где должны были быть.

Бараки, которые мы увидели, были зданиями красноармейского поста.

В темноте, очевидно, мы повернули обратно, пристав к берегу, от которого отправлялись. Я вспомнил, что течения не было заметно. Итак, туркмены перевозили через Даркот собственных овец, оставленных под охраной одного джигита. Тот в это время спал. Я побежал к посту, а Ян Бургис взмахнул рукой, и бравая братва понеслась через осыпь песчаного намета. Раздались выстрелы, и все было кончено.

Через некоторое время я сидел и пил сладкий чай в комнате начпоста, глядя в окно на пыльный и широкий двор, где лежали связанные бандиты.

 — Скажите, — спросил я у Яна Бургиса, — что такое волнистая тамга?

 — Волнистая тамга? — ответил он. — Да они метят волнистым тавром своих баранов. Эти туркмены. А таджики метят по-другому — кривой загогулиной. Выходит, они гнали своих собственных баранов. Дурачье! Стоило им пощупать шею баранов, когда угоняли, они догадались бы по тавру, что ветер принес их обратно на правый берег. Шутка сказать, пригнали своих баранов прямо в пост.

Снова начинался жаркий день. Ветра не было. Я взял лодку и поехал на свой гидропункт, где белела разоренная палатка.