Николай Глебов - В предгорьях Урала. Книга первая Страница 15

— Зря вы, Устюгов, отрицаете цивилизацию, науку. В ней, в частности, заложена идея «гражданина мира», как высший идеал человечества, — заметил молчавший Кукарский. — Да, гражданин мира, — продолжал он восторженно, — гражданин вселенной! — Сделав театральный жест, Кукарский продолжал: — Правда ведь, гордо звучит? — обратился он к Нине.

— Да. Человек — это звучит гордо, но я вижу в подлинном смысле человека лишь в труде и борьбе, — задумчиво ответила девушка. — Когда будет достигнута свобода, когда человек труда станет хозяином, а не рабом, когда ему будут принадлежать духовные и материальные ценности страны, только тогда он оправдает слова Горького.

В комнате настала минутная тишина.

Как бы сглаживая произведенное впечатление, Кукарский спросил:

— А гражданин мира?

— Вредная утопия, — ответил за Нину Словцов и, повернувшись к девушке, извинился. Та улыбнулась.

— Продолжайте, — кивнула она.

Виктор взволнованно заговорил:

— Вспомните слова Белинского: «Кто не любит отечество, тот не любит и человечество». И, если верить вашему «гражданину мира», — повернулся он к Кукарскому, — то я, как русский человек, должен отказаться от своей родины, должен отбросить национальные патриотические традиции, нашу культуру, ее богатства, значит, я должен отказаться от Пушкина, Льва Толстого, Чернышевского. Ведь это же безумие! — потряс он кулаком. — Ваш «гражданин мира» отрицает самостоятельное существование государства и его право на самоуправление. Ваш «гражданин мира» стоит за уничтожение национальной независимости народов. Да ведь это, наконец, подлость! — выкрикнул он. — Это самая последняя ступень падения человека! — Бледное лицо Словцова покрылось красными пятнами.

В комнате наступило тяжелое молчание.

— Отказаться от интересов своей родины, быть чужим своему народу, его культуре — значит стать предателем, — глухо произнес Виктор. — Вот к чему ведет ваша философия.

Глаза Кукарского растерянно забегали по слушателям.

…Вечер у Фирсовых закончился поздно. Нина и Словцов вышли вместе. Ночь была светлой. Подняв воротник шинели, Виктор сказал своей спутнице:

— Жаль, что сегодня не было Русакова.

— И я очень жалею об этом, — ответила девушка. — Его присутствие принесло бы большую пользу.

Простившись с Ниной, Словцов направился к своей квартире.

Глава 16

Проводив своих гостей, Андрей зашел в гостиную, где все еще сидели друзья Агнии: поручик Штейер и новый помощник присяжного поверенного Жорж Стаховский, недавно приехавший в Марамыш.

Агния представила Стаховского брату. Андрей поклонился и молча сел. Разговор шел о «Грозе» Островского, которую ставили на днях местные любители драматического искусства. Говорил Стаховский:

— Идея перпетуум-мобиле — этого вечного двигателя, над созданием которого трудился один из персонажей Островского, напоминает мне безумцев, которые стремятся к коренному переустройству общества и видят спасение России в пролетарской революции.

Штейер, не спуская глаз со своего собеседника, утвердительно кивнул головой.

— Боже мой, как это скучно, опять свели на политику, — не скрывая своей досады, капризно протянула Агния. — Сколько можно говорить! Неужели нет более интересных тем?

— Пардон, — Стаховский поднялся со стула. Его угреватое, с синими прожилками лицо расплылось в улыбке. — Я очень рад, что в лице Константина Адольфовича нашел единомышленника, — кивнул он в сторону Штейера. Тот самодовольно погладил свой подбородок.

— Надеюсь, что и вы, Андрей Никитович, разделяете мои убеждения?

— Я воздерживаюсь от дискуссии, — сухо ответил Фирсов. — Нет настроения, — добавил он и, поклонившись, вышел.

«Болтуны, — подумал он про гостей Агнии. — Спорить не с кем, да, пожалуй, и бесполезно».

Андрей ушел в свою комнату и лег спать. Он долго ворочался на постели, пытаясь уснуть. Вспомнил Устюгова, полемику с Кукарским, затем выплыло взволнованное лицо Виктора. Андрею казалось, что он слышит его гневные слова: «…отказаться от интересов своей родины, быть чужим своему народу, можно ли после этого называться человеком».

Фирсов долго лежал с открытыми глазами, и лишь когда за окном начал брезжить рассвет, он забылся тревожным сном.

Поднималось солнце; позолотило церковные кресты и, спускаясь с соборного купола, зайчиками заиграло на окнах домов.

Было слышно, как открывались калитки да хлопали железные засовы ставней. На улице пронеслось протяжное: «У-угли! У-угли!»

Марамыш просыпался. Открылись магазины, лавки. Послышался бойкий говор приказчиков, неторопливая речь прасолов, идущих на конный базар. Проковылял, ощупывая заборы, слепой нищий и, усевшись на углу двух улиц, гнусаво затянул «Лазаря». Прошел седобородый купец в стеганом картузе; истово перекрестился на церковь и, опустив в шапку нищего три копейки, вынул из нее пятачок.

Солнце поднималось все выше и выше, освещая топкие берега речушки, где на шатких плотцах, переругиваясь с водовозами, стирали белье говорливые мещанки.

Андрей проснулся поздно. Распахнул окно; легкий, освежающий ветерок хлынул в комнату. Наскоро выпив стакан чаю, он направился к Виктору. Словцова он нашел под навесом старого сарая. Виктор выпиливал из фанерного листа рамки для портретов.

— Вступай в наш кооператив, — сказал он весело, протягивая Андрею руку. — Правда, членов только двое, я да Марковна, но по уставу открыт доступ и другим. Как ты думаешь, Марковна, — крикнул он проходившей мимо сарая старушке, — можно Андрея Фирсова принять в наше кооперативное общество?

— Можно, — махнула та приветливо рукой. — Только пускай со своим инструментом идет.

— Она у меня человек практичный. Покупай лобзик и включайся в общественную форму труда.

Виктор повел своего друга в комнату.

— Ну как спалось? — спросил он Андрея.

— Плохо. Все еще нахожусь под впечатлением вчерашних споров.

— Да, — задумчиво произнес Виктор. — Иван Устюгов искренен, его еще можно убедить в ошибочности его взглядов, но Кукарский — это законченный тип меньшевика. — Помолчав, Виктор продолжал: — Есть еще один серьезный противник, адвокат Стаховский. Он причисляет себя к лагерю реформаторов и является сейчас председателем клуба приказчиков в Зауральске. Между прочим, эта организация сильная и служит опорой местных меньшевиков.

Поговорив с Андреем о городских новостях, Виктор заметил:

— Кстати, я обещал тебя познакомить с Григорием Ивановичем Русаковым. У тебя есть намерение пойти сейчас к нему?

— Да, — ответил Андрей. — Знакомство с Русаковым мне обещала и Нина Дробышева.

Приближаясь к ямщицкой слободке, где жил ссыльный, Виктор продолжал:

— Русаков большой оптимист. Ни тяжелые условия ссылки, ни каторжные этапы — ничто не сломило бодрость его духа. Наоборот, в нем как бы сконцентрировалась воля к борьбе.

— Епифан! — крикнул Словцов парню, сидевшему на скамейке небольшого домика, — Григорий Иванович дома?

— Дома, дома, заходите, — высунув голову из окна, ссыльный приветливо помахал им рукой. Встретил он гостей на крыльце.

— Давненько не был, — сказал мягким баритоном Русаков, крепко пожимая руку Словцову.

— Знакомьтесь, — Виктор повернулся к своему другу.

Андрей почувствовал в своей руке широкую ладонь ссыльного и с уважением пожал ее.

— Ваша фамилия мне знакома. Вы не сын хлеботорговца Фирсова? — Глаза Русакова внимательно посмотрели на Андрея.

— Да.

— Слышал о вас и о вашем папаше, — произнес он слегка сдвинув брови. — Проходите в комнату.

Андрей прошел кухню, у порога которой сидел, ковыряя шилом хомут, хозяин дома Елизар Батурин. Андрей вошел к Русакову. В углу стояла простая железная кровать, затянутая цветным пологом, три стула, возле окна — небольшой стол, на столе — книги.

— Прошу, — Григорий Иванович подвинул стул Андрею и обратился к Словцову: — Как здоровье Марковны? — Видимо, Русаков был у Виктора постоянным гостем.

— Бегает, — ответил тот. — Беспокойная старуха.

Григорий Иванович внимательно посмотрел на Фирсова.

— Что-то я вас не видел раньше. Вы здесь живете? — обратился он к Фирсову.

— Нет, я учусь в Петербурге. Каникулы провожу в степи на мельнице отца, у знакомого мне механика.

— Почему не дома?

— Во-первых, я не разделяю взглядов отца на жизнь, во-вторых, я живу самостоятельно.

— И это еще не все, — вмешался Виктор в разговор. — Там недалеко от мельницы есть у него симпатия. — Словцов знал об отношениях Андрея к Христине Ростовцевой.

— Что же, все это достаточно веские причины, они делают честь Андрею Никитичу. Устенька! — крикнул он в соседнюю комнату. — Самоварчик бы нам.