Геннадий Семенихин - Летчики Страница 16

Он остановился и выслушал рапорт вошедшего Скоробогатова.

Когда командир полка бывал в хорошем настроении, он называл своих подчиненных только по имени и отчеству.

— Аркадий Петрович, — обратился он к старшему технику, — вы уже слышали в чем дело. Завтра мы получим три комплекта новых навигационных приборов. Нужно оборудовать в эскадрилье Мочалова три машины для полетов в самых сложных метеоусловиях. Это первое. А второе, прошу вас хорошенько подготовиться и провести со всем летным составом занятие. Дайте поглубже теорию и практику полета по приборам, устройство приборов. Затем прочитайте лекцию о принципах действия радиолокатора. Договорились? Тогда у меня все.

…И вот старший техник эскадрильи Скоробогатов проводит занятие по изучению новых навигационных приборов. В классе тесно. На первой скамье — Земцов и Оботов, дальше — Андронников, Мочалов, Арамашвили и другие летчики. Кузьма Ефимков сел на заднюю скамью. Перед ним раскрытая рабочая тетрадь и зеленая автоматическая ручка. Но Кузьма слушает рассеянно. Взгляд его скользит по стенам и развешанным на них схемам реактивного двигателя. На мгновение остановив глаза на Скоробогатове, Ефимков не удержался от улыбки: «Ишь, вырядился, как на именины». Действительно, Скоробогатов тщательно выбрит, на нем новая, безупречно отглаженная тужурка, и стараниями военторговского портного его покатые плечи выглядят в ней весьма внушительно. Галстук у Скоробогатова завязан большим узлом, и на нем не найдешь ни одной морщинки.

Вряд ли кто мог подозревать, что, готовясь к сегодняшней лекции, Скоробогатов провел накануне бессонную ночь. А это было так, потому он свободно оперировал формулами, одну за другой вычерчивал мелом на доске всевозможные кривые.

— Товарищи офицеры! — говорил Скоробогатов. — По приказанию командира части первые из полученных нами навигационных приборов будут установлены на самолетах майора Мочалова, Героя Советского Союза капитана Ефимкова и старшего лейтенанта Цыганкова. — Огрубевшими от постоянного обращения с инструментом пальцами Скоробогатов взял мел. — Перейдем к вопросу о распространении электромагнитных волн. Прежде всего даю теоретическое обоснование. Начнем с формулы известного физика… — Он привстал на цыпочки и мел заскрипел, оставляя на доске цифры и латинские буквы.

Кузьма Ефимков слушал рассеянно. «Чертежи, формулы… — недовольно размышлял он. — Полет на истребителе протекает сорок пять — семьдесят минут. В кабине ни один дурак не будет в это время заниматься формулами и рисовать кривые. Мне важно знать, как будет вести себя стрелка, где будет самолет, если она уклонится от ноля вправо или влево… Вот что мне дайте, уважаемый лектор».

Он отвел взгляд от доски. За окном учебного класса увидел привычную глазу картину: ровное поле аэродрома, припорошенное свежим снегом, выстроенные на линейке зачехленные самолеты, шагающий мимо них часовой…

Когда занятия кончились, Ефимков вместе со всеми вышел в коридор. Достал из кармана папиросу и, помяв, сунул в рот. За своей спиной услышал оживленные голоса молодых летчиков Спицына и Пальчикова.

— И утверждаю, — горячился Спицын, — что при таком распространении электромагнитных волн стрелки будут колебаться по-иному!

— Ничуть! — возражал Пальчиков. — Загибаешь.

— Это я-то загибаю! А вот давай у капитана Ефимкова спросим. Давай!

Спицын подошел к Кузьме Петровичу.

— Товарищ капитан, кто из нас прав?

Ефимков слегка покраснел.

— Одну минуточку, товарищи, я сейчас прикурю у кого-нибудь.

И, закусив папиросу, не спрашивая ни у кого спичек, рванулся по коридору к спасительному прямоугольнику выходной двери…

Майор Мочалов не успел в назначенный день поговорить с механиком Железкиным. Не успел и на второй. Он глядел на листок настольного календаря, где было написано «Железкин», и сокрушенно качал головой: «Эх, брат, и тебя уже начинает заедать текучка». На третий день, придя на полеты, решил: сегодня вечером обязательно поговорю. Однако события опередили. В середине дня, когда Мочалов возвратился из учебного полета и после посадки зарулил на стоянку, к его самолету подошел взволнованный Ефимков. Еще издали по убыстренным шагам капитана, по его надвинутой на глаза шапке майор догадался: что-то случилось.

— Товарищ командир! — словно через рупор забасил Ефимков. — До каких же пор мы будем такие художества терпеть? Этот чудодей, сержант Железкин, хотел выпустить машину, не завернув пробку бензобака. Спасибо, Скоробогатов доглядел и задержал «девятку». Из-за Железкина плановая таблица полетов сегодня нарушилась.

Майор нахмурился.

— Могли бы так и вынужденную посадку нажить, — продолжал Ефимков. — Этому Железкину надо дать гауптвахты на всю катушку.

Мочалов вызвал Цыганкова. Секретарь партбюро только что вернулся из учебного полета и едва успел отстегнуть парашютные лямки. На ходу заправляя выбившийся шелковый подшлемник, Цыганков поспешил к командиру. По пути он узнал о случившемся.

— Недоработали, товарищ майор, — с горечью развел он руками. — Сигналы были, а мы Железкиным по-настоящему не занялись.

— Капитан Ефимков предлагает немедленно отправить сержанта на гауптвахту, — с расстановкой произнес Мочалов. — А вы что мне подскажете, если я обращусь к вам, как к секретарю партийной организации, за советом?

Прищуренные глаза Цыганкова внимательно смотрели на комэска.

— Думаю, торопиться не стоит, товарищ майор. Нужно как следует разобраться.

— Значит, мы сошлись в мнениях, — согласился Мочалов. — Давайте, не откладывая, займемся этим.

Вечером Мочалов, Ефимков и Цыганков поднялись по цементным ступеням лестницы на второй этаж казармы. Было время массовой работы. Сержанты наводили порядок в тумбочках, читали книги, писали письма, играли в шахматы. Сержант Еременко топил печку. Дневальный подал команду «смирно», и на мгновение все замерло. Но когда пронеслось «вольно», веселый говор возобновился и сержанты принялись за прерванные дела. Мочалов осмотрел заправку коек, проверил порядок в нескольких тумбочках и потом подошел к Железкину.

Авиационный механик сержант Железкин, рыжеволосый юноша крупного телосложения с широким, будто заспанным лицом, сонливым выражением узких глаз сидел в углу, держа в руках самодельный треугольный конверт. При появлении Мочалова он встал.

— Вы давно в армии, Железкин? — спросил майор.

— Третий год. — Простуженно покашлял механик.

— И как служите?

— Неважно, товарищ майор. На сегодняшний день имею трое суток ареста и четыре внеочередных наряда.

— Да, итог неутешительный.

Командир пристально разглядывал механика холодными строгими глазами. Тот стоял навытяжку, но мешковато, руки с огромными ладонями были чуть согнуты в локтях. В одной он зажал треугольник письма.

— Когда отвечают командиру, так не стоят, — строго заметил Мочалов.

Железкин выпрямился, прижал руки к бедрам, вскинул голову. «Вот и начался новый разнос», — подумал он уныло. Строгие глаза майора не предвещали ничего хорошего.

— Чем вы объясните сегодняшний свой проступок? — заговорил Мочалов. — Вы отдаете себе отчет, сержант, что могло произойти, если бы своевременно не обнаружили вашей ошибки? Вы поставили летчика в опасное положение, вы механик, отвечающий за исправность машины и жизнь того, кто на ней летает!

Железкин молчал.

«Как я его сухо, казенно спрашиваю», — вдруг подумал Мочалов.

— Да что тут философствовать, товарищ командир, — нетерпеливо вмешался Ефимков, — дать ему гауптвахты, скорее поймет.

Мочалов остановил капитана недовольным взглядом.

Железкин молчал, его крупные в ссадинах пальцы нервно комкали зажатый в кулаке конверт.

— От батьки, наверно, письмо? — вне всякой связи со всем предшествующим вдруг спросил командир эскадрильи. Этот вопрос, столь неожиданный и простой, застал сержанта врасплох. На лице Железкина промелькнуло какое-то смешанное выражение растерянности и удивления.

— Батьки у меня нет, — с той же хрипотцой в голосе ответил он. — Моего батьку в коллективизацию кулаки убили, он парттысячником был. От матери это.

— Что же она пишет? Наверное, наказывает хорошо служить?

— Нет, товарищ майор, — вздохнул сержант, — о помощи просит. Желудочная болезнь у матери, нужно ей операцию делать, а родных никого. Просит приехать, отвезти ее в город, в хорошую клинику.

— Вот что, — сочувственно промолвил Мочалов, — а родина ваша отсюда далеко?

— Два дня езды.

— А чего же не попросили отпуск?

Железкин широко раскрыл глаза и, казалось, был готов всплеснуть руками.

— Да что вы, товарищ майор! Кто его мне даст, я самым недисциплинированным числюсь в эскадрилье. Как же я буду просить?