Иван Щеголихин - Снега метельные Страница 16

Большую часть своего рабочего дня она сидела у вхо­да на табуретке и могла так сидеть часами, неподвижно, не снимая широкого, лягушачьего цвета пальто, держа руки в карманах.

Новая работа Жени требовала время от времени проводить обследования сто­ловой, магазина, общежитий, гостиницы, автобазы и всюду требовать соблюдения санитарно-гигиенических правил. Правила эти были записаны в трех толстенных книгах с точным указанием норм, от и до. Перед выходом на обследование Женя отыскивала соответствующую главу, читала ее внимательно, запоминала, что нужно, и действовала в соответствии.

Ей нравились строгие слова: задание, объект, обсле­дование. Они имели серьезный смысл, цель определенную и вызывали чувство самоуважения. На бланках, которые Женя заполняла при обследовании и наложении взы­скания, штрафа, к примеру, стоял четкий штамп: «Всесо­юзная государственная, санитарная инспекция». Ее реше­ния никто не мог отменить, даже сам районный прокурор Дадабаев. Если Женя закроет столовую, магазин, школу, то никто, кроме вышестоящего госсанинспектора, не имеет права снова открыть их.

В первый день она пошла обследовать продуктовый вагончик. Обшитый черным толем, спасающим хотя бы отчасти от пронзительных степных ветров, он стоял на площади перед Домом культуры на массивных, грубо стесанных бревнах вместо полозьев. Входили туда по узенькому трехступенчатому трапу. Внутри могли поме­ститься только три-четыре покупателя, остальные жались на улице, возле вагончика, пряча лица от ветра за спиной соседа. Вагончик назывался гастрономом, и в нем было всё – консервы мясные и рыбные, всевозможные кисели, компоты, дешевые конфеты в ящиках из рифленой бума­ги, камчатская сельдь в бочках с коричневыми льдинками замерзшего маринада. На прилавке желтел куб сливоч­ного масла величиной с табуретку.

Здесь работала Соня Соколова. Женя уже встречала ее в поселке и всякий раз думала, Соня не смотрит на нее, не здоровается, потому что ей неловко, стыдно. Соня не знает, у медиков есть понятие врачебной тайны, если бы знала, не отворачивалась. Женя и мысли не допускала, что Соня ее вообще не помнит, ведь Женя Соню запомнила, вспоминала ее не раз и смотрела на нее с любопытством — ее сверстница знала о жизни нечто большее. Женя, в общем-то, осуждала ее, но не слишком горячо, не от сердца, а так, умозрительно, поскольку тут виноваты были другие, не помогли ей в свое время, не нашли в себе такта, чуткости, мудрости. С того памятного дня Соня заметно изменилась к лучшему, лицо ее налилось румянцем, а глаза встречали каждого внимательно, с огоньком, словно Соня снова искала, выбирала себе суженого, но на этот раз более подходящего. Вероятно, каждый день ребята говорили ей комплименты, а кое-кто и записочки оставлял на прилавке с просьбой о свидании,— так, во всяком случае, Жене казалось.

Соня торговала в пальто с меховым воротником, на нем был напялен тесный фиолетовый халатик. Пальцы ее мерзли, и она время от времени старалась согреть их своим дыханием. Однако, несмотря на холод, Соня не ворчала, не раздражалась, отпускала продукты спокойно и быстро, наловчилась.

Вот ввалились двое шоферов в полушубках, шумли­вые, самоуверенные — хозяева целины на сегодняшний день. Сразу стало тесно в вагончике, не войти, не выйти.

— Дай-ка нам, красотка кабаре, поллитровочку,— проговорил один.

Соня ответила, водки здесь не бывает.

— Дай тогда чего-нибудь взамен. Хлеб возим, пони­маешь, мерзнем, страдаем, страну кормим.

— Выпить нечего, ребята, берите продукты, колбаса есть, селедка, джем.

Второй «кормилец» узрел на полке флаконы с жидкостью.

— А что у тебя во-он там?

— Одеколон «Ай-Петри».

— Самая любимая марка. Побриться, освежиться. Четыре «Ай-Петри», пожалуйста.

— Ребята, одеколон нельзя пить, бывают случаи...

— Но-но, разговорчики. Мы уже неделю не бритые, пощупай.— Тянется к ней небритой щекой.— А нас хлеб ждет, Родина ждет хлеба, поняла? Четыре флакона.

— Или книгу жалоб и предложений.

Сразу видно, работали они «на пару», как по сценарию.

Вздохнув, Соня подала им одеколон, рассчиталась, и шоферы ушли.

Соня надела варежки и спросила Женю:

— А вам?

Вместо ответа Женя задала вопрос: — Холодно?

— Что?— Соня настороженно подняла глаза, как будто приготовилась услышать какую-то резкость. Она, наверное, еще не отошла после той истории.

— Я говорю, вам, наверное, холодно?

— Не жарко.

Соня взяла с прилавка топор и коротким взмахом отвалила кусок застывшего бараньего сала.

«Думает, что я завела праздный разговор, – решила Женя.— За кумушку меня приняла». И сказала сухо:

— Я не просто так спрашиваю. Мне райздравотдел поручил осмотреть ваш магазин и добиться, чтобы здесь были хорошие условия труда.

— Ну что ж, смотрите,— ответила Соня не очень до­вольно, пожалуй, даже обреченно, взяла небольшой ломик и стала долбить им соль в бочке, комковатую, похожую на весенний, сбитый солнцем снег.— Условия, конечно, не ахти какие,— добавила она помягче.

— А если поставить здесь печку? Железную, не­большую, чтобы места много не занимала, а тепло да­вала.

— Можно, но у нас начальство такое – не пробьешь...

Они заговорили миролюбиво и быстро решили – печку поставить надо, даже место для нее нашли. Женя составила акт, в нём предложила под ответствен­ность председателя правления сельпо завтра же устано­вить в гастрономе печь типа «буржуйка».

Через день в продуктовом вагончике дышала теплом раскаленная чуть ли не до красна печка. Соня работала без пальто, в одном халате. Всякий раз, как только от­крывалась дверь, морозное облако окутывало прилавок. Вечером Соня загасила печь, чтобы не случилось пожара, и заперла лавку.

Утром в вагончик сбежались все: и председатель сельпо, и Леонид Петрович, и, разумеется, Женя. Ночью тепло выдуло, растаявшие за день компоты и джемы снова замерзли, и банки полопались. Пришлось срочно создавать комиссию и делать ревизию. Дело кончилось составлением акта и списанием пропавшего. Женя и Соня старались не смотреть друг на друга.

Дорого обошелся Жене «первый блин». Председатель правления сельпо, типичный продснабовец – в пыжико­вой шапке, в рыжем полупальто и в белых бурках с отворотами, грозился судом и клял бестолковых врачей, не знают, что советуют. Женя бледнела, слушая его гневные речи, и все никак не могла вставить слова своего искреннего сожаления и извинения. А Леонид Петрович, терпеливо выждав, пока председа­тель прокипятится, снова повторил самым официальным тоном, – необдуманных действий со стороны санитарной инспекции не было. Торговая точка – не холодильник, здесь должна быть комнатная температура не ниже плюс 18 градусов. И если банки с компотом полопались, то вывод должны сделать сами работники сельпо и найти способ поддерживать в вагончике соот­ветствующую температуру круглые сутки. Допустим, печь может отапливать сторож.

– Продавцу необходимы соответствующие усло­вия для работы. Санитарные нормы и правила нарушать никому не дозволено, – бюрократическим голосом закон­чил Леонид Петрович.

Соня Соколова, снова надев пальто и варежки, с насморком после вчерашнего утепления, умоляюще попросила: она с удовольствием будет работать в холо­дильнике, только пусть банки не лопаются, не стреляют, она шума боится, да еще, чего доброго, будет недо­стача.

По дороге в больницу Леонид Петрович признался Жене, поступили они в данном случае опрометчиво (не она, а они), следовало бы подумать, чем подобное утепление может грозить.

— А на председателя я нажал из чисто психологиче­ских соображений. Если нам признать свою вину, хотя бы отчасти, то он уже никогда не выполнит ни одного нашего предписания. А сейчас он промолчит, зная, что мы действительно можем потребовать круглосуточного отопления.

Женя вздохнула с облегчением, хотя и не успокоилась. Не совсем хорошо, хирург говорил с ней таким же снисходительно-воспитательным тоном, как со своим сыном Сашкой., А Жене, слава богу, девятнадцать лет, она самостоятельный взрослый человек.

Женя любила жить с мечтой, а не просто по инерции, по привычке: прожил, как говорится, день – и ладно, и на том спасибо неизвестно кому.

С Галей они на эту тему спорили. Нельзя сказать, чтобы Галя совсем уж не признавала мечту, но она ста­ралась сдерживать себя соображениями чисто практи­ческими. Женя мечтала необузданно, а Галя боялась представить, что с ней будет через год, и все повторяла: «Нельзя загадывать! А то не сбудется».

– Вот поработаю на целине, – говорила Женя, – и поступлю в медицинский институт. Пока закончу, мне будет двадцать шесть лет. Самый возраст для молодой ученой. На студенческой скамье защищу кандидатскую диссертацию, скорее всего, на тему об излечении рака. Или полиомиелита. После окончания я буду в возрасте Ирины Михайловны. Совсем неплохо.