Александра Бруштейн - Цветы Шлиссельбурга Страница 16

Таким образом, для того, чтобы получить «чистыми» четыре рубля двадцать копеек для месячной выписки и продуктов, каторжанин-«вечник» должен был выработать «валовую» сумму в сорок два рубля в месяц…

В этом отношении мы могли помочь лишь очень немного. Продукцию некоторых мастерских — переплетной, мебельной, картонажной — «Шлиссельбургская группа» приобретала от чьего-либо фиктивного имени. «Товар» этот доставляли в Петербург и там продавали среди знакомых, плативших за него вдвое, втрое и даже больше. Эти деньги уже целиком шли на нужды заключенных. Хорошо раскупались «шлиссельбургские открытки», изящно скомпонованные из засушенных цветов и листьев. У меня долго хранились две-три таких открытки. Потом кто-то попросил дать их для какой-то выставки, и, как водится, мне их не вернули. Сохранились ли вообще теперь где-нибудь образцы этой продукции заключенных Шлиссельбурга, не знаю.

Много средств и труда положено было на создание библиотеки Шлиссельбургской тюрьмы.

В этом, как и во всем остальном, широко участвовал окружающий мир. Он давал нам и самые книги, и деньги для их приобретения.

Поначалу библиотека в Шлиссельбурге имела всего сотни две разрозненных книг. У нее не было своего помещения, ютилась она на нескольких полках — на площадке лестницы. В последние годы перед революцией она уже насчитывала больше 10 тысяч томов. О ней писали многие, в том числе профессор М.Н. Гернет. В «Истории царской тюрьмы» он упоминает о том, что библиотека в Шлиссельбурге была создана трудами и усилиями Марины Львовны.

Много позднее, в Великую Отечественную войну с фашизмом, эти книги были сожжены гитлеровцами.

Сохранился рассказ о следующем диалоге между тюремным священником и политическим заключенным:

— Книг много. Слишком много! — сказал священник. — Всех не перечитаешь…

— Так ведь и хлеба много! — возразил заключенный. — Всего хлеба не съешь, а без него умрешь…

Что значат для заключенных книги — понятно всякому. И в Шлиссельбургской каторжной тюрьме книги, как и везде, помогали бороться с опасностью духовного и умственного голода, отупения и деградации. Для многих заключенных-шлиссельбуржцев книги оказались и средством приобрести обширные знания.

…«Только здесь, — писал в письме Борис Жадановский, — я начал серьезно читать, и за это время — 1 2/3 года — я успел прочесть многое, многое понять, много поставить себе вопросов, на которые, конечно, еще не нашел ответа. Самое важное — то, что эти вопросы поставлены».

…«Именно теперь, — пишет он в другом месте, — я все больше и больше вхожу в науку, все больше познаю ее прелесть».

Владимир Лихтенштадт пришел в Шлиссельбург молодым — правда, уже солидно образованным в области математики, естественных наук, философии, литературы. Но был он в ту пору целиком во власти идеалистического индивидуализма. В социальных науках знания его были односторонни. От марксизма он был в то время очень далек. Однако за годы заключения он приобрел огромное количество разнообразных знаний. В частности, по собственному его выражению, он «шел к марксизму на всех парах». В Шлиссельбурге вряд ли было много читателей, более усердных и жадных, чем Владимир. Никто ведь и не работал в тюрьме творчески, так много, как он. За девять лет пребывания в Шлиссельбурге он написал ряд научных работ, переводов и оригинальных произведений, — подробнее о них скажу дальше.

Конечно, в становлении марксистского мировоззрения Владимира в сильнейшей степени участвовали товарищи по заключению — И.П. Вороницын, Ф.Н. Петров, М. Трилиссер, Б.П. Жадановекий и в особенности Г.К. Орджоникидзе (он провел в Шлиссельбурге 1912–1915 гг.). Однако только «с голоса», хотя бы и с самых чистых товарищеских голосов, настоящего образования не получишь. Решающее значение имели, надо думать, и здесь книги.

Вот почему так любили шлиссельбуржцы свою тюремную библиотеку, так дорожили ею! Они посвящали ей много времени и труда. Тот же Владимир был не только усердным читателем, но и ярым библиотечным работником, пропагандистом книги. Мы закупали книги для шлиссельбургской библиотеки, руководясь теми «списками желательных книг», которые составлял Владимир с товарищами и пересылал матери в письмах. В библиотеке был заведен идеальный порядок, составлена прекрасная картотека, — все это сделали, конечно, сами заключенные.

Была, наконец, одна совершенно неофициальная, законспирированная отрасль библиотечной работы, которая, правда, доставляла библиотекарям настоящее удовлетворение, но и причиняла им немало горестей и волнений.

Однажды кто-то связал меня с П. Сойкиным — владельцем издательства и типографии по Стремянной улице в Петербурге. П. Сойкин пожертвовал нам — конечно, неофициально — для библиотеки Шлиссельбургской каторжной тюрьмы много книг. Он поручил заведующему книжным складом издательства «заняться» мною, то есть выдать мне пожертвованные книги и дать в помощь людей, чтобы вынести этот багаж и погрузить его на двух извозчиков (на втором ехала помогавшая мне в этой «операции» А.М. Бутягина). В числе многих книг заведующий предложил нам некоторое количество «божественной» литературы: богословские сочинения, «Жития Святых», брошюры из серий «Святые Праотцы», «Библейские рассказы», а также комплекты журнала «Русский Паломник» и т. п.

— Вам такие книги тоже нужны? — спросил заведующий складом с оттенком сомнения в голосе (возможно, П. Сойкин сказал ему, для каких читателей предназначены эти книги).

— Очень нужны! Очень! — обрадовались мы.

Мы не лгали. Нам в самом деле были очень нужны эти книги, хотя назначение их было особое. В переплетной мастерской Шлиссельбургской крепости они переплетались вперемежку с книгами запрещенными, нелегальными. Титульный лист и первые 15–20 страниц из душеспасительной книги перемежались страницами нелегальной книги, дальше снова «божественное», затем опять нелегальное. Такие книжные «слоеные пироги» очень ценились в Шлиссельбурге. Опасность провала была не так уж велика: книги выдавали только самым верным людям. Для верности на книгу наносился еле заметный опознавательный знак. А тюремное начальство было лениво и не любопытно: полистает надзиратель или даже инспектор книгу (шрифт, конечно, подбирался в точности совпадающий) — и пройдет мимо. Самым надежным образом страховало от провалов также и удивительное невежество надзирателей. Были, например, среди них такие, что твердо верили: «Капитал» Маркса — это учебник для желающих изучать коммерческое дело!

Ко всеобщему удовольствию и пользе, все шло отлично до начала 1917 года. Этот год многие в Шлиссельбурге, как и во всей стране, встретили с большими надеждами. Оттого ли, что идти дальше в смысле нелепости и изжитости старого строя казалось уже невозможным, или оттого, что все понимали необыкновенную трудность политического тупика, в который зашел царизм (несчастная война, усиливающиеся трудности внутри, страны, рост революционного недовольства), но у многих в те дни настроение было не просто выжидательное, а радостно-выжидательное… Что принесет новый, 1917 год?

«Посмотрим, посмотрим!» — так, словно предвкушающе потирая руки, писал Владимир 1 января 1917 года в письме к матери. — Посмотрим, что принесет нам семерка — мистическое число, число завершающее, число мудрости?»

Но прошло всего пять дней, и Владимир занес в свой дневник:

«6 января 1917 года. Печально начался новый год. 4 января останется в анналах Шлиссельбургской крепости как один из дней траура. Не по человеку, — по книгам, и по каким книгам! Жалко старого, жалко остаться в будущем на прежнем положении — оторванными от живого слова… И не хочется даже гадать, что принесет нам 17-й год».

Что же случилось?

Я уже рассказывала о «великосветском убийце» графе О'Бриен де Ласси. В Шлиссельбурге бандиту жилось отнюдь не плохо. В отличие от политических заключенных, О'Бриен де Ласси, как потомственный дворянин, не был закован в кандалы. Был он на привилегированном положении и в отношении питания, лечения, снабжения, сношений с внешним миром, — его родня щедро подкупала тюремщиков. Отношения О'Бриен де Ласси с начальством были, естественно, самые доброжелательные… И конечно, проникнув случайно в тайну «слоеных» книг, разве мог де Ласси скрыть ее от начальства!

Почти вся нелегальная часть библиотеки была изъята. Для заключенных это было катастрофой…

Если бы тогда знать, что через два месяца рухнет она, Шлиссельбургская Бастилия!

Вся работа, описанная мною здесь в самых кратких чертах, — по питанию заключенных, лечению, снабжению их деньгами для выписки продуктов из тюремной лавки, по мастерским и библиотеке — требовала не просто денег, а так называемых «серьезных денег». Их не было и не могло быть у самих участников «Группы помощи политическим заключенным Шлиссельбургской каторжной тюрьмы». Среди нас не было ни одного сколько-нибудь состоятельного. Все мы были людьми так называемых «интеллигентных профессий» со скромным заработком.