Альберт Мифтахутдинов - Дни ожиданий Страница 16

— Надо списать!

— Списать нельзя, ни одна холера их не берет — ни мыши, ни медведи, — вздохнул дядя Эля. — Товар не портится. Сделано на века.

— Умели же раньше делать, — засмеялся Кащеев. И тут же посерьезнел. — Колхоз приобретет у вас весь этот хлам, не обеднеем. И выбросим. Все, что ненужного осталось на складе. Незачем загружать помещение. И не смешите народ — отберите у детей под любым предлогом эти шляпы, хорошо?

— Конечно.

— У меня передовой колхоз, а не оперетта.

«Гордый» подходил к берегу.

— Вот еще что, — сказал Кащеев, — передайте Карабасу… ээ… Пантелею Панкратовичу то есть, чтобы выделил все из своих запасов. Вечером будем чествовать героев труда, ясно? Ничего не жалеть! Пусть будет праздник. Нам предстоят еще нелегкие будни.

— Хорошо, — охотно согласился дядя Эля и побежал на склад.

На берегу сельский оркестр разбирал инструменты. Конечно, по такому случаю следовало бы духовой оркестр, но в селе музыканты объединились в коллектив, исходя из наличия инструментов, а также тяги молодежи к танцам после кино. Поэтому в репертуаре была только эстрада, а на чем играть, не столь уж важно, важна сыгранность. Саксофон, труба, баян, две гитары, балалайка, барабан и чукотский бубен. Если все враз вдарит в глухую полярную ночь — не танцевать нельзя.

Оркестр настроился — и над суматошным берегом взвихрился фокстрот «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой».

Кто-то устроил стрельбу из ракет.

Кащеев подошел к музыкантам, но они его не слушали.

Он подождал.

— Надо бы какой-нибудь марш, — высказал он неуверенную заявку.

— Марш мы не разучили, — потупился саксофон.

— Ну песню бодрую, что ли…

— «Наверх вы, товарищи» идет? — спросила балалайка.

— Давайте.

Барабан и бубен выступили вперед, сделали затяжное вступление, затем отступили назад, и оркестр грохнул «Варяга».

Мальчиков стоял на носу «Гордого», деловой, как всегда неулыбчивый, сосредоточенный. Он понимал торжественность момента и в душе был растроган. Передав командование боцману, он первым спрыгнул на причал в объятия Кащеева.

Это были такие крупные экземпляры, что Пивень не рискнул их обмерять.

Щедр был председатель и его правление, товарищеский ужин устроили в здании столовой, пригласили всех, а кому места не хватило, тот мог подойти к окошечку кухни, получить фужер водки или шампанского, выпить за трудовые успехи колхоза и не спеша идти домой.

Вечер был уже в самом разгаре, когда выясняются отношения, признаются в любви, а наиболее любопытные допытываются, уважают ли их.

Иссякли тосты, но не иссякла жажда и не кончались закуски, приготовленные из китового мяса.

Появился Слава Чиж с Машей (он бегал за последней радиосводкой). Алекс подвинулся, налили Маше вина, а Слава информировал окружающих о том, что метео на завтра хорошее, в шахматном матче на первенство мира очередная ничья, на материке начался чемпионат по футболу и «Орэра» выиграла у «Паляницы», а у Никсона, по слухам, аппендицит.

— За успех «Орэра»! — предложил Ш.Ш.

Многие пожали плечами, но выпили все.

— Видите, сколько народу, — объяснял Кащеев лейтенанту отсутствие энтузиазма, — много, да? Так вот среди них ни одного болельщика футбола. Ни одного! Единственное село в мире, где нет футбольных болельщиков!

— Как?!

— Так.

Лейтенант оторопел.

— Ни одного? — спросил он с ужасом.

— Ни одного, — радостно ответил председатель. — Теперь видите, насколько наши люди выше, их не волнуют ненужные страсти и прочая суета.

— Но ведь «Орэра»!

— Ну и что — «Орэра»? Почему вы за нее болеете? У вас что — там родственники?

— Нэ нада родственники! — категорически отрицал Ш.Ш. В его представлении родственники ассоциировались с круговой порукой, семейственностью, карикатурами в журнале «Крокодил». — Я так болею!

— Вот это-то и плохо, — заводил его Кащеев. — За команду болеете, а людей ее не знаете. А вдруг среди них хулиганы, зазнайки, неплательщики алиментов?

— А вдруг они не повышают свой культурный уровень? — подлил масла в огонь Алекс. — Вдруг они пишут с ошибками?

Ш.Ш. как-то сник. Ему надо было переварить все доводы.

— Нет, вы не огорчайтесь, — успокаивал его Кащеев, — всего этого и в помине нет, я просто прошу вас представить — а вдруг? Нельзя так безоглядно любить свою команду. Так слепо, например, только родители любят своего сына, который на самом деле уголовничек. Да, да! А они его любят. Бывает?

— Бывает, — согласился Алекс.

— Я тоже болельщик, — заявил Пивень.

— Вы приезжий, — ответил Кащеев, — болейте себе на здоровье.

— Небось за «Паляницу» болеете? — спросил Алекс.

— Да, да.

— У вас там родственники?

— Никого.

— Значит, и вы на неправильном пути! — резюмировал Кащеев. — Но в данной ситуации я рад, что выиграла ваша команда, лейтенант, а не команда инспектора. Я теперь всегда буду болеть за ту команду, которая играет против команды инспектора!

— И главное, молодой человек, — говорил дядя Эля Алексу Мурману, — привезите с отпуска жену. Тогда вам тут не будет скучно. Женитесь!

— Обязательно, — согласился Алекс.

— На материке столько красивых девушек! — вздохнул дядя Эля.

— Да, — подтвердил Слава Чиж, — особенно в столице. Москве везет на красивых девушек.

— Да, Москве везет.

— Киеву тоже везет, — сказал дядя Эля.

— Еще как везет!

— А Одессе еще лучше везет! — заметил Кащеев.

— Ну, Одессе само собой везет!

— А Магадан?

— О Магадан!

— Ах, Магадан!

— Да, Магадан… Вот уж кому везет!

— Обязательно женитесь, — настойчиво рекомендовал дядя Эля, — но только на блондинке.

— Почему? — удивился Алекс.

— Тут в селе одни брюнетки, — объяснил дядя Эля. — Да и вообще джентльмены женятся на блондинках.

— Но я не еду в отпуск, — засмеялся Алекс.

— Передумали? — почему-то обрадовался дядя Эля. — Хорошо! Тогда не женитесь!

— Ладно, уговорили, — согласился Алекс.

— А если вы женитесь, — заметил Пивню дядя Эля, — то от вас жена уйдет.

— Это почему же? — обиделся Пивень.

— Мне так кажется. Я б не стал с вами жить, поверьте.

— А я вас и не прошу.

— Это почему же? — обиделся дядя Эля.

— Не хочу.

— И не надо. Я по глазам вашим вижу — вы и птиц никогда не кормите.

— А зачем? Они летают, — недоуменно пожал плечами Пивень.

— Ну конечно летают. А вам все равно, да? Вы никого никогда не кормили!

— Неправда! — запротестовал Пивень. — Я в деревне однажды жил, у нас поросенок был, свинья. Вот я их и кормил.

— Еще бы! Вы потом и съели их, ее то есть — свинью.

— А как же? Для того и кормили…

— Вот если б ваша душа переселилась в свинью…

— Нет! — возразил Алекс. — Он переселится в нерпу. Да, да, в нерпу! А Мэчинкы его пиф-паф!

— Я не хочу переселяться в нерпу! — закричал Пивень.

— Ну, конечно, я так и знал, — печально согласился дядя Эля. — Он не хочет. Конечно, ведь под водой так холодно… А жаль, — дядя Эля окинул фигуру Ливня оценивающим взглядам, — большая была бы нерпа…

— Маша, — позвал Кащеев. — Иди-ка сюда, садись вот тут рядом с Федотом Федотовичем. Ага, вот так. Ну-с, Федот Федотыч, рассказывайте…

— О чем?

— Как о чем? Вас видели с Машей! Вы ее провожали!

— Это было в пургу. Она принесла мне телеграмму, а я ее проводил до дому. Вот и все.

— Все? Гм… народ в селе он зря не скажет… я вот почему-то не провожал одинокую женщину Машу… и не пил среди ночи у нее чай… хотя Машу проводить я не прочь, но… у меня моральные устои.

Маша сразу же оценила обстановку и, трогательно краснея, включилась в игру:

— Нам помешал Пантелей Панкратович.

— Это хорошо! — сказал Кащеев. — А вы знаете, Федот Федотыч, как в районе, там (он многозначительно поднял палец вверх) отнесутся к факту вашего морального разложения, а?

—?!

— …ну, скажем, моральной неустойчивости.

— Между нами ничего не было!

— Но народ-то говорит, а? Народу-то мы должны верить, а?

Пивень побледнел.

— Когда свадьба?

Все весело насторожились.

Пивень вытирал со лба пот.

— Действительно, когда? — грозно приблизился к нему дядя Эля.

— Горько! — вдруг закричал Алекс.

— Горько! — подхватили окружающие. — Горько!

Пивень встал;

— Я буду жаловаться!

Собачья упряжка вышла из долины на припайный лед и шла к маяку по морю. На нартах сидели трое. Снизу со стороны моря Алекс всматривался в береговые обрывы, наконец показалось ущелье и он заметил свою землянку — нынлю, землянку Старого Старика.