Давид Константиновский - Яконур Страница 17

Ладно, решил Саня. Пройдет.

Он закинул руки за голову и потянулся. Смотрел на дорогу, смотрел по сторонам.

Благополучное, спокойное возвращение.

Яков Фомич смотрел, как сыплется из разломанной сигареты табак.

Да, думал он, симпозиум… Надо проверить, что там с приглашениями… Захар прав… с программой и прочим…

Едва успеет человек сделать что-то и добиться признания — его уже на носилки и поволокли. Жакмен со Стариком прямо написали, открытым текстом: симпозиум задуман ими как триумф идей Элэл. И вот на тебе…

Принесли почту. Все бросились вскрывать пакеты; Элэл приучил, что к его переписке каждый относился как к своей.

Снегирев, значит, сделал попытку проверить уравнение Морисона; эти листки схватил Михалыч, вцепился в добычу, уволок в угол и замер.

Остальное — мелочи: проспекты, извещения…

Яков Фомич был недоволен собой, с утра был недоволен; он вроде все делал как надо, но мысли какие-то отрывочные, собраться не мог, не мог настроиться, что ли.

Не так уж много времени Элэл проводил обычно здесь, да и незачем было ему просиживать тут подолгу; он мог находиться в соседних лабораториях, в своем кабинете, на другом полушарии, мало ли где… Да не в больнице.

Вот — не соберешь себя никак…

Вошел Вдовин.

То, что случилось затем, Яков Фомич воспринял как происходящее далеко и не с ним… он словно смотрел со стороны… Все это было здесь, с ним и на него было направлено, — он видел все так, словно тут, в лаборатории, находился другой Яков Фомич, а он наблюдал, издали, за этим Яковом Фомичом.

Вдовину понадобилась всего минута.

Он вошел и сказал:

— Кто является на работу в девять часов, поднимите руки!

Вдовин говорил полушутя, к тому же — неожиданность его появления и необычайность, странность его вопроса; нерешительно, один за другим, поднимали руки под его взглядом. Что, новое постановление? Опять проверка?..

Вдовин помолчал, оглядывая ребят.

Подождал, пока опустили руки.

— Теперь ясно, — сказал все так же полушутя… и полусерьезно. — Кто приходит в девять, уходит в пять! Чиновничье отношение к делу…

И — вышел.

Назаров пожал плечами, Валера покачал головой, Захар снял очки и принялся тереть кулаком глаза…

Немая сцена.

Что это означало? Чего он хотел?

Ну и глупые же у тебя, Яков Фомич, вопросы… И перестань чесать подбородок. Постарайся все же собраться…

Нет, собраться не удавалось.

Наконец голос, первое произнесенное слово; это Михалыч… Ну что за болваны вундеркинды, им бы только игрушку в зубы; знай радуется, что у него с Грачом выйдет собственная проверка для уравнения Морисона.

Потом — Валера:

— Ребята, вот что я вам скажу… Я только что во втором корпусе встретил Вдовина, и он меня спрашивал, не хочу ли я перейти к нему… Нет, не так. Он сказал, не хочу ли я наконец заняться настоящим делом…

Тут только Яков Фомич взглянул на Грача; у него были круглые, совсем детские испуганные глаза.

Иван Егорыч поднимался в гору, шел медленно, грузно.

Длинное удилище с картушкой — в руке, и рюкзак за спиной.

Всего-то пути от лодки до крыльца — тропинкой на яр, потом несколько шагов до ворот и по дощатому настилу мимо огорода. Но не спешил Иван Егорыч, некуда было спешить, незачем, да и не хотелось…

Рюкзак опять легкий, такой же легкий, как на заре, когда он вышел из дому, Аня его провожала; уверен был, что уж в этот раз обернется все по-старому!

Не на моторе пошел — на гребях. К верному месту. Верховик налетел; ну, ушел в сор, переждал часа два на берегу. С верховиком не сравняешься. Один раз, восемнадцать человек было на баркасе, у самого берега стояли, с якоря оторвало и унесло на другую сторону, едва тогда жив остался… Ну, провалялся у костерка; утихло, дальше пошел. Задницу намозолил, на волне-то. Добрался к месту. Да что толку? Какая это рыбалка — две штуки…

Раньше выйдешь с утра на шитике, станешь против Кедрового мыса, и до двух часов килограмм сорок — сорок пять будет. А теперь сетями нельзя, удочкой много не наловишь; да рыбы-то нету.

Две штуки тощих!

А обещал Ане: проживем…

До чего быстро все сделалось, лет десять тому было на Яконуре как двадцать лет назад и тридцать, а потом переменилось все враз, года-то за три или четыре, — вдруг, ровно верховиком нежданно накрыло.

Иван Егорыч остановился на повороте тропинки, посмотрел на Яконур. Снял фуражку. Сунул ее под лямку рюкзака. Провел рукой по волосам.

Вижу с яра, как стоит он на тропе, длинное удилище с картушкой у него в руке и рюкзак за спиной; смотрит на Яконур. Рука его на гладко лежащих, густых, черных с сединой волосах. Нос чуть вздернут. На верхней губе шрам, Яконур когда-то поцеловал, там щетина не растет.

Да, всё произошло враз, быстро. Происходило без него, вроде помимо него, процесс был слишком большой, имел дело с людьми в целом, а не с каждым в отдельности; процесс самодвижущийся, вездесущий, и вот уже захватил и Яконур, как захватывал вообще многое. Происходило без него, а когда произошло, он обнаружил: он давно в сфере действия того, что происходило; может, и в самом центре.

А надо было жить дальше. Дело не только в хлебе насущном; надо было не потерять себя. Это означало: ему лично, ему в отдельности устоять перед тем, что произошло и продолжало происходить помимо него и не считаясь с каждым отдельным человеком. И были у Ивана для этого — здравый смысл, жизненный опыт да все, что еще оставалось в нем и в его жизни тем, его, Яконуром…

Стоял, смотрел.

Вода покрыта была рябью, хмурилась.

Две штуки, вот засело в голове, — две штуки!

Достал из-за лямки рюкзака фуражку, надел, пошел дальше.

Прожить — проживем…

Вот еще лесничество, обещали взять на работу с начала месяца.

Делов — прожить.

А вот обида, обида…

Аня ждала на пороге, сказала, уж беспокоилась, — прохладно, ветер. Не спросила, что принес. Спросила только, накрывать ли. Да Иван Егорыч сразу не ел, попьет только, и все, а ел через час, отдохнув.

На берегу залаяли вдруг собаки, Иван Егорыч сначала подумал лишь: не встретили, сорванцы, загуляли в тайге; но лай был настойчивый, его звали, случилось что-то.

И ну заколачивать серебряные гвоздики в воду!.. Облака сели на гольцы… Под порывами ветра дождь — косыми волнами, и склоны за ними, как под водой…

Ольга спустилась в кормовой кубрик, улеглась на свое обычное место. Великое удобство — полосатый матрац… Чуть двигались над головой стальные тросы рулевого управления. Слабый свет втекал в иллюминаторы, залепленные каплями. Тишина. Только дождь на палубе.

Толчок. Это «Верный» пришвартовался. Там капитаном Костя, муж Тони. Вот она идет, экспедиционная жизнь: встретятся — станут бортом к борту, перебегут друг к дружке на минуту — и в разные стороны…

…Так хочется одного с ним дома! И жить в этом доме той жизнью, по которой давно болеешь… Если б не могла вернуться вовремя, она бы забегала раньше и оставляла Герасиму на столе что-нибудь вкусное, писала бы ему записочки — самые-самые слова…

Вдовин расхаживал перед доской, говорил негромко, доверительно:

— Вы ведь знаете, у меня одно увлечение в жизни — работа. Может быть, я смотрю на вещи неверно; однако я считаю, что так должен жить каждый мужчина…

Остановился перед Капитолиной, она сидела в первом ряду.

— И каждая женщина, если уж ей выпало работать в нашем институте.

Шевеление в зале.

— Прогресс в науке у нас тоже плановый, всем вам это хорошо известно. При тех деньгах, какие жрут наши с вами эксперименты… Словом, не надейтесь найти доброго дядюшку, который бы сказал вам — занимайтесь на здоровье чем хотите. Так вот, мне кажется, я улавливаю нечто такое… Знаете, что еще не говорится, но уже носится в воздухе… Ученый обязан улавливать то, что носится в воздухе, за это ему и платят, ха!..

Яков Фомич почувствовал: настроение создано; сейчас должен быть поворот к делу.

— Когда говорят, что надо сосредоточить внимание на наиболее перспективных направлениях, вы не должны считать, будто к вам это отношения не имеет. И когда я вам повторяю, что наука в целом и каждый ученый в отдельности обязаны окупать себя, вам не следует думать: мели, Емеля, твоя неделя. Это уже не просто так носится в воздухе…

Пауза. Перестал ходить.

Яков Фомич ждал. Сейчас скажет.

— Что из этого следует? Из этого следует, что нам с вами надо дружно навалиться на одно общее дело. На одну тему. Не распыляться, как это делали лебедь, рак, щука и многие другие, а, напротив, сконцентрировать свои силы на одном направлении. На, знаете, направлении главного удара. А пока у нас и вправду ситуация как у дедушки Крылова… Поверьте, я говорю, оценив положение института со всех сторон. Важно сделать это именно сейчас. От этого зависит наша с вами судьба…