Иван Виноградов - Плотина Страница 17

— Вы, конечно, уже слыхали здесь, — говорил Николай Васильевич, — что наша плотина уникальная, нигде еще не встречавшаяся. Должен вам сказать, что в гидростроительстве типовых плотин и ГЭС просто-напросто не бывает, как не бывает совершенно одинаковых рек, берегов, донной подошвы, ну и всего прочего… Вы не собираете спичечные коробки?

— Нет, — удивленно оторвался журналист от блокнота.

— Я — тоже, — улыбнулся Николай Васильевич. — Но выпустили недавно такой набор — «Шаги энергетики»; в нем десятка два коробков с изображением двух десятков наших известнейших ГЭС. Посмотришь на эти рисуночки и увидишь, что ни одна плотина, ни одно здание ГЭС не похожи на другие. У каждой свое лицо, каждая на свой манер. Между прочим, есть в том наборе три коробки и с «моими» плотинами, где я не только снаружи, но и изнутри все вижу. Чуть ли не каждый блок могу вспомнить… Но я заговорился, ушел, как говорится, не в тую степь.

— Да нет, мне это тоже интересно. — Парень торопливо гнал строку в своем столичном блокноте.

— Ну так вот, — продолжал Николай Васильевич. — Одинаковых ГЭС практически не бывает, и, когда мы некоторые свои заторы начинаем объяснять уникальностью своей стройки, не всегда этому верьте. Мы и предназначены для того, чтобы создавать уникальные объекты, и на это должны быть настроены. Вам, конечно, надо понять особенности проекта и условий нашей станции, но постарайтесь разобраться и в том, где неповторимость, а где недодумка… С левой врезкой у нас долгое время было неясно: как убирать, увозить породу. Сперва все в котлован валили, а когда стала подниматься плотина, попытались пробить наверх дорогу. Не получилось! Слишком отвесные береговые скалы, сложные переходы. В проекте предусматривался тоннель в левобережной скале — до уровня гребня плотины. Начали его форсировать. Пробили до того самого уровня. Но это нам пока что ничего не дает. Взрывные работы ведутся все еще ниже этого уровня, а дорогу от них к тоннелю проложить опять невозможно. И опять после каждого взрыва сверху несколько часов сбрасывают в котлован породу. А на плотине простои.

— Где же выход? — спросил журналист.

— В данный момент его нет. То есть нет пока что другого технического решения — и нет иного выхода.

— И что же здесь такое: уникальность или недодумка?

Николай Васильевич покачал головой: ишь какой ловкий! Пригнувшись к столу, глянул в окошко, выходившее как раз на левобережную врезку, видную отсюда до половины высоты. И с легкой усмешечкой продолжал:

— Не скажу вам ни «да», ни «нет». Одно могу утверждать с уверенностью: взрывники работали не слишком напряженно. Думаю, что могли бы уже заканчивать, а они еще продолжают. Хотя у них тоже есть свои сложности. Порода здесь — двенадцатой категории твердости. Возникают и такие вот уникальности… — Николай Васильевич снова смотрел на врезку, наклонясь над столиком. — Вот посмотрите. Примерно на половине высоты врезки неизвестно за что зацепился и неизвестно на чем держится большой валун, точней бы сказать — висун, потому что висит и не валится. Сколько в нем? Пудов, я думаю, двадцать. Скалолазы попытались подойти к нему — и отскочили. Понадеялись, что после очередного взрыва вместе с другой породой сползет, а он не сползает. Вот теперь сиди и жди, когда и куда он бухнется. Крайнюю, береговую бригаду перевели на соседний участок, хотя ей пора уже отрабатывать примыкание плотины к скале. Где-то мы перепрыгиваем через одни работы к следующим и нарушаем технологическую схему, а это может сказаться каким-то непредвиденным образом. Мы и сами не всегда бываем хозяевами положения. Например, пока мы ведем дешевые земляные работы, мы еще не стройка, а так, что-то подготовительное, заявка на стройку. Нас и финансируют и снабжают, как бедных родственников. Вот мы и спешим поскорее начать дорогостоящие бетонные работы. Только тогда Госплан и Госбанк признают нас всерьез и пошире открывают сейфы. Но и тут еще не все. Есть сложная и сильно разветвленная система взаимосвязей: смежники, поставщики, снабженцы. Пока что она как следует не отлажена. Каждое предприятие думает прежде всего о своем плане, и, если для него, для предприятия, выгоднее выполнить не наш, а, скажем, канадский заказ, они наш отложат. Мы тут начнем что-то мудрить, чтобы занять людей в другом месте. Так постепенно и привыкаем к разбросанности, неритмичности. Многовато еще у нас и всяких мелких сбоев и неурядиц своих собственных. Мы их, конечно, преодолеваем, справляемся — человек со всем может справиться! — и идем дальше. Так и должно быть на стройке. Но надо, наверно, и анализировать всякую мелочь и пресекать, чтобы она не повторилась. А то ведь накапливается вся эта зловредная текучка. А то, что накапливается, потом обязательно прорывается, как при паводке. Наверно, возможен и паводок мелких неурядиц. Я еще когда служил в армии…

Но тут Николай Васильевич приостановился — прежде всего потому, что заметил нервическую торопливость своей речи и ненужную в таких делах порывистость, откровенность. Так можно и лишнего наболтать… если уже не наболтал.

Журналист, воспользовавшись паузой, торопливо закурил и начал жадно глотать дым. В то же время ему хотелось и продолжать слушать разговорившегося начальника СУ. Парень вошел в азарт, как рыбак при хорошем клеве.

— Слушаю вас, Николай Васильевич! — снова нацелился он своим «шариком» на блокнот.

Но Николай Васильевич уже остыл и образумился. Он понял, что по крайней мере свои армейские аналогии должен оставить при себе. Смысл их был нехитрый, но тревожный. В самом деле: как пойдут, бывало, разные нарушения дисциплины и порядка, пусть даже мелкие поначалу, — непременно жди вскорости крупного ЧП, о котором надо в округ, а то и министру докладывать. Не дай бог, если такая же закономерность проявится и на стройке! Ведь всякой малой безалаберщины, честно говоря, многовато еще. Прав Юра: надо жестче требовать, строже наводить порядок везде и во всем. Всюду надо ставить крепкие, надежные плотины, перед всяким злом и перед всяким беспорядком. Но тут не газетой, тут только настойчивостью да терпением можно взять. Чем, собственно, и славится наш брат гидростроитель.

— Я слушаю вас, — повторил корреспондент и напомнил — Вы остановились на том, что еще когда служили в армии…

— А! — с деланной беззаботностью махнул рукой Николай Васильевич. — Всего не перескажешь. Надо и другим оставить.

— У других — другое.

— Это верно… Кстати сказать, в других местах с этими взрывами еще хуже бывает, — начал Николай Васильевич уводить разговор в сторону. — Вон у соседей наших ближайших — там, рассказывают, как взрыв, так все кабины у кранов побиты, какая-то техника даже из строя выведена. У нас-то еще терпимо. Ну, вылетят в штабе стекла, кое-где опалубку подправим, ребята из-за простоев пошлифуют нам нервную систему — вот и все. А в конце концов и это забудется, — продолжал он все дальше уводить своего собеседника, да и самого себя от больной темы. — Взрывы затихнут, пыль осядет, ссоры забудутся, и в день пуска ГЭС все мы будем стоять на какой-нибудь просторной площади, как братья родные, как боевая воинская часть в день вручения гвардейского знамени. И те, кто служил в армии, вспомнят свое…

Гость, однако, разгадал нехитрые уловки Николая Васильевича и не хотел уходить от темы.

— Значит, никто не виноват? — спросил он.

— В чем? — переспросил непонятливый хозяин.

— В том, о чем вы говорили. В затянувшихся взрывах, в нарушении технологии.

— Прости, дорогой мой… — В минуты волнения, особенно в самые первые, Николай Васильевич нередко переходил на «ты» и с совсем незнакомыми людьми. — Прости, дорогой человек, но я тут не обвинитель, а непосредственный участник самого дела.

Гость улыбнулся чуть насмешливо, чуть ехидно. И с тем же выражением на лице заметил:

— Да, умеют тут у вас вовремя остановиться, чтобы не сказать лишнего.

— Боюсь, что я уже сказал, — проговорил Николай Васильевич и выразительно посмотрел в окошко, затем на дверь и еще, для полной выразительности и ясности, на часы. — Мне на блоки надо бы наведаться.

— Но вы позволите мне еще заглянуть к вам когда-то?

— Само собой. Стройка открытая.

Он вышел из своей прорабской с облегчением, но все же недовольный собой. Нашел перед кем распинаться! Ну что может понять этот парень в делах такой стройки за свою командировочную неделю? Напишет с налету какую-нибудь несуразицу, прикроется по ходу твоей фамилией — вот и пыхти, и красней потом перед старшими и перед младшими… Правду говорят, что в старости люди болтливы становятся.

Все выше поднимался он по этажерке, и все новые мысли настигали и сопровождали его по этим звонким железным этажам. Теперь уже неприятно было и то, что струсил, сбежал от газетчика. Раньше он или выстоял бы до конца, или отбился бы как-то по-другому… А тут попробовал увести, не сумел и — позорно отступил… Откуда только появилась она, эта слабость в поджилках ветерана?