Анатолий Алексин - Рассказы Страница 18

И я твердо решил: без компаса домой не возвращаться! На улице я очень хитро и находчиво поговорил с дворничихой. И она мне уже буквально через минуту сообщила, что мать Власова работает тут же, рядом, — в домоуправлении.

Я спустился в полуподвал — и сразу узнал мать Власова, хоть никогда раньше ее не видел. Сам Власов был высоким, широкоплечим, красивым, а мать его была худенькой, совсем незаметной, но все равно была очень похожа на своего сына.

Я объяснил ей, в чем дело… Она смотрела на меня как-то подозрительно, с недоверием. Тогда я назвал номер нашей школы, имя и отчество классной руководительницы Власова, имена и фамилии некоторых его одноклассников и даже упомянул, что наша школа на первом месте в районе по спортивной работе. Власов будет очень доволен, когда узнает, что я и тут проявил находчивость. Завоевал доверие его матери!

Она убедилась наконец, что я — это я, что пришел я от самого Власова, с его личным заданием.

Мы сели в лифт и поехали на шестой этаж. А через несколько минут компас уже был у меня в руках: кругленький, отполированный такой… Я на обратном пути все время его поглаживал.

Снова я прошмыгнул проходными дворами, перелез через ворота. И, запыхавшись, примчался домой. Но там никого не было…

Я не поверил своим глазам. Заглянул под стол, за буфет, за книжный шкаф.

Никого не было.

Как же так?

Наверно, Майка сказала Власову что-нибудь… чего он не мог стерпеть и ушел. Нельзя было оставлять их вдвоем! Нельзя!

Куда же бежать? Где искать Власова?

Я решил все-таки ждать дома: может быть, он вернется?

А чтобы время шло побыстрее, я сел и написал в своем дневнике обо всем, что сегодня случилось.

Ждал я долго.

Я успел описать в дневнике все, что случилось со мной утром и днем. Потом я написал на отдельном листке сообщение о том, что мы с Власовым первыми среди всех людей на земле провели целый день и целую ночь на острове Футбольного Поля.

Я запихнул эту бумажку в пустую бутылку из-под «Ессентуков», которые мой папа пьет перед обедом, а Власов все не возвращался…

Наконец раздался звонок. Я бросился открывать дверь. Это была Майка. Но я сперва даже с трудом узнал ее: Майка была какая-то странная. Сказала мне спасибо за то, что я открыл ей дверь.

Раньше она никогда ни за что меня не благодарила.

— Ты один, Кешенька? — спросила она.

Я чуть не упал… Всегда я был просто Кешкой, иногда даже Иннокешкой, потому что полное мое имя — Иннокентий. «Наверно, замаливает свои грехи! — решил я. — Выгнала Власова, а теперь опомнилась и подлизывается. Ничего у нее не выйдет!..»

— Ты сказала Власову такое… что он из-за тебя ушел, да? Сознайся!

— Из-за меня ушел? — с глупой какой-то улыбочкой переспросила Майка. — Скажи лучше, что он из-за меня пришел!

— Куда?

— Сюда, к нам.

— Когда?

— Ну, примерно дней десять назад… Точно уж я не помню.

— Ха-ха-ха! Ты с ума сошла, что ли? Он сначала пришел помогать мне! По физкультуре… Говори: куда он ушел отсюда?

— Туда же, куда и я.

— Куда и ты?

— Ну конечно. Мы оба пошли в кино.

— В кино?! Но ведь он же послал меня за компасом!

— Это потому, что, когда ты вернулся из школы, он еще не успел уговорить меня. Я сперва отказывалась идти…

— И он тебя уговаривал?!

— Ты не сердись, пожалуйста. Ты еще этого не понимаешь.

— Врешь! Все ты врешь! — крикнул я.

И почему-то со злостью посмотрел на портрет своей бабушки, с которой, как говорили, в нашей семье пошли красавицы по женской линии.

Я схватил со стола компас…

А через несколько минут я уже мчался теми же самыми проходными дворами, что и днем. И перелезал через те же самые ворота.

Дверь мне открыл Власов.

— Ты был с ней в кино? Это правда? — прямо с порога спросил я его.

— Погоди… Я сейчас тебе все объясню.

— Ты из-за нее пришел к нам, да? Никто тебе заниматься со мною не поручал? Говори: не поручал?

— Погоди, Кеша… Ты же мужчина. Ты должен понять…

— А в путешествие мы пойдем? Говори: пойдем? Или никакого такого острова вообще нет?

— Остров есть. Есть такой остров… Я сам его видел. Только там, понимаешь, городской пляж устраивают. Лежаки всякие понавезли, ларьков понастроили… Так что опоздали мы с тобой. Но ты, я так думаю, будешь на этом пляже загорать. Приплывешь туда на речном трамвае… Это гораздо быстрее, чем на лодке. И удобнее!

— Удобнее! Я всем ребятам уже рассказал… Я готовился. Я так ждал…

Больше я ничего не стал говорить. Просто не мог.

Я слетел с шестого этажа вниз за какую-нибудь секунду.

Он не мог угнаться за мной.

— Прости, Кеша. Ты же мужчина. Ты должен меня понять. Я просто не знал, что ты так расстроишься, я не думал. Я не ожидал…

Он уже говорил не вразвалочку, переминаясь со слова на слово, а сбивчиво, нервно, и слова у него наскакивали одно на другое:

— Если хочешь, мы с тобой поплывем туда, на остров. Пока еще там никто не загорает… Поплывем! Самыми первыми! Хочешь? Возьмем байдарку и поплывем. Хочешь, а?

— Я никуда не поплыву с тобой, Кубарьков. Потому что ты лгун и обманщик!..

Кубарьков — это была его настоящая фамилия.

— Давай поплывем! Или пойдем за грибами… Или рыбу удить. А если хочешь, возьми себе этот компас. Навсегда… Он тебе пригодится. Если хочешь…

— Без него дорогу найду!

Я обернулся и сунул компас ему в руку.

И тут заметил, что у него дрожат губы… Я даже приостановился.

— Ты только Майе не говори… Не говори, что я так пошутил. Что я сочинил все это про необитаемый остров… Не говори ей. Очень прошу тебя. Не говори…

И я ничего не сказал Майе. Ни одного слова. Но в путешествие я с ним не пошел. И никогда не пойду.

Никогда!..

1966 г.

СТРАДАНИЯ МОЛОДОГО ВИКТОРА

Сны, которые повторяются… Часто они, навязчивые сновидения, воссоздают то, что очень бы хотелось забыть: одному снится война, другому автомобильная катастрофа, в которую он попадал, третьему — чье-то предательство… А мне до сих пор снится, что я должен решить задачу по геометрии с применением тригонометрии — и я просыпаюсь в холодном поту. А проснувшись, долго не расстаюсь с теми годами, которые, впрочем, всегда со мной. «Ты — как ребенок!» — упрекают меня. Словно бы дети хуже, чем взрослые. Давние восприятия, прежние интонации не оказались забытыми, заглушенными высокомерием взрослости…

— Начинаются страдания молодого Виктора, — со вздохом произнесла мама, как только я уселся за домашние задания по математике.

Мама сказала о моей молодости, хотя я фактически пребывал еще в детстве. Уловив мое удивление, мама рассказала, что у классика немецкой литературы Иоганна Вольфганга Гёте есть знаменитое творение под названием «Страдания молодого Вертера». Знаменитое, но я его не читал.

— А опера есть такая?

— Есть и опера, но она называется просто «Вертер». Ее сочинил французский композитор Массне.

Об опере я спросил неслучайно: мама была музыковедом — и сравнивала с оперными сюжетами сюжеты, возникавшие в нашей семье. При всяком удобном случае она старалась приобщить к музыке и меня. А одновременно — к литературе, которая, как она уверяла, «мать всех искусств», ибо «даже в основе балета лежит либретто». Это мама кого-то цитировала… Меня в той цитате привлекла не мысль о величии литературы, а забавная рифма: «В основе балета лежит либретто».

— В святой книге сказано: «В начале было слово». Это о времени, то есть с чего все началось. Но и по смыслу — «вначале» слово.

«Слава Богу, не математика!» — вздохнул и я, но с облегчением.

В тот раз мама прибегла к литературе, чтобы поменять немецкое имя Вертер на мое имя Виктор, поскольку оба мы, по ее мнению, были страдальцами: он из-за любви, а я из-за математики. Мама не знала, однако, что и я, семиклассник, мучился не только ненавистью к математике, но и любовью к математичке. Ее звали Виолеттой Григорьевной.

— Оперное имя! — впоследствии сделала открытие мама. — Она тезка главной героини оперы «Травиата», которая была несчастной красавицей и умерла от чахотки.

Высокое любовное чувство у меня возникло в тот день, когда я схватил самую низкую отметку по геометрии с применением тригонометрии. Виолетта Григорьевна присела рядом со мной, чтобы попонятней растолковать, в чем заключаются мои математические просчеты. Ни одно женское лицо, кроме маминого, не оказывалось так близко и ни одно женское плечо не прислонялось к моему плечу так непосредственно. Фактически я потерял сознание… Но и в бессознательном состоянии понял, что это обвал. Что это конец всем моим наивным детским мечтам и забавам. Вникать в ее объяснения я, конечно, не мог. Существовали только лицо и плечо…

Расписавшись в моем дневнике, где Виолетта Григорьевна приглашала родителей явиться к ней для переговоров — как я быстро сообразил, обо мне! — мама попросила отца: