Аркадий Гайдар - Том 4. В дни поражений и побед. Дневники Страница 18

– Пес бы побрал командиров наших! Виданы ли дела, чуть што – разведчиков на посты посылать, точно и без того работы мало.

Прислонившись к стволу березы, подчасок неторопливо отвечал:

– Правда, брат. Холера их возьми! Конешно, правда. А только ведь людей в полку не хватает…

– «Не хватает»! Тебе, чертова кукла, хорошо разговаривать! – Он с завистью посмотрел на овчинный тулуп и теплые валенки, которыми снабдил того хозяин. – Тебе хорошо!.. А меня цыганский пот прошибает.

Шинелишка на нем в самом деле была плохонькая, короткая; ботинки одеревенели, обледеневшие подошвы не гнулись.

– Ну скажи пожалуйста! Кака к хренам война! Германскую с самого начала до конца отбубнил, а такого никогда не видал. Ни тебе обмундировки, ни жратья… Кака, к черту, война?

– Самая, брат, настоящая! Ты возьми, к примеру, пленного раньше поймали. Что тебе? Ни холодно, ни горячо. Посмотришь для интересу – человек как человек. А ну-ка, теперь захвати казака или офицера. Так бы ему глотку перервал! А уж сам попадешься – держись только, с живого шкуру спустят.

Помолчали немного.

– Давай закурим, что ли?

– Давай!

Окоченевшие руки слушались совсем плохо, и бумага с табаком не свертывалась. Когда свернули, присели на корточки, зажгли под полой шинели спичку и, спрятавши цигарки в рукава, курили долго, с наслаждением.

– Крепок у тебя табак-то, слезу прошибает.

– Крепок. Хозяин горсти две в кисет насыпал. Добрый мужик!

– Все они теперь добрые. Их нынче…

– Смотри! Белые!

Далеко впереди, на фоне чистого голубоватого снега, показались приближающиеся точки – человек 15–20.

– Беги в команду… Пулемет пускай тащат… Скорее только!

Сбросив шубу, что было духу пустился подчасок к одной из крайних хат.

Сергей только собирался растянуться отдохнуть на соломе, как влетел подчасок с криком:

– Скорей! Белые!

– Встать живо!

Разом опустела изба, и через пять минут взвод разведки был рассыпан по окраине, а пулемет притаился на снегу.

– Сергей, – спросил, подбегая, Владимир, – а мне своих людей не выводить?

– Не надо!.. «Дураки! – подумал он, вглядываясь перед собой. – Прут кучей. Все под пулеметом будут».

– Поглядите-ка! Ровно что-то тащат, – заметил кто-то. – Вон в середке.

– Должно, кольта.

– На што разведке кольт?

Видно было, как все остановились, только два, отделившись, пошли вперед по дороге.

– Дозор, должно быть.

Но, по-видимому, это не были дозорные. Шли они торопливо, ни во что не всматриваясь. Затем с полдороги один снял шапку и, надев ее на винтовку, пошел, размахивая ею на ходу.

– Уж не наши ли?

Сергей приказал никому не стрелять – на всякий случай.

А те все ближе.

– Стой! – окрикнули их из цепи. – Стой! Кто такие?..

– Товарищи! – раздался радостный и неуверенный крик. И оба, бросив винтовки, побежали вперед. – Товарищи, не стреляйте! Мы перебежчики.

Через минуту Сергей расспрашивал их:

– Откуда? Сколько вас?

– Шестнадцать нас!

– Один раненый.

– Зовите остальных. На полдороге отсюда, вон у той березы, винтовки всем побросать. Кройте!

Оба парламентера бегом бросились назад.

– Не подвели бы! – усомнился кто-то. – Может, у них заместо раненого «максимка». Как полыхнут!

– Не подведут! Слыхал, винтовки бросать будут.

С любопытством смотрели красноармейцы. Совсем уже близко, возле невысокого дерева у дороги, все остановились и побросали винтовки далеко в стороны.

– Вот дурачье-то! Хоть бы в кучу сложили. Кто за ними подбирать будет?

– Подберут.

Четверо тащили раненого на руках. Он тихо стонал, и рука его, опущенная вниз, болталась точно плеть.

– Отделенный наш.

– Через неге и побегли. Ему же и первая пуля попала.

– Скорей в тепло тащить надо.

– Фельдшера позвать. Кучею входят в деревню.

– Заходи сюда! – крикнул Сергей. – Здесь изба просторная.

– Легче! Эй, там… Не с бревном, чай!

– Клади под голову.

– Шинельку.

– Полушубок давай.

Вскоре пришел фельдшер и окрикнул сердито:

– А ну, выметайся из избы, нечего смотреть! Через полчаса раненый пришел в себя. Он тусклыми глазами посмотрел вокруг и спросил негромко:

– Пришли все?

– Все! Все! – ответил ему комиссар полка, стоявший рядом. – Не беспокойся.

– Хорошо… – ответил раненый совсем тихо. И, закрыв глаза, лежал долго-долго.

– Не надо беспокоить его, – сказал доктор, ощупывая пульс. – Он выживет, но его нельзя беспокоить.

Комиссар, невысокий, худощавый, из питерских литейщиков, вместе с Сергеем и комбатом вышли на двор.

– Как его ранили?

– А я сам толком не знаю. Слышал, что сагитировал их бежать и при побеге был ранен из заставы.

– Пойдемте к ним.

– Опрос сняли?

– Сняли, – ответил, прощаясь, комбат. – Я посылал.

Вошли в избу. При их появлении разговор смолк.

– Здравствуйте, товарищи! – сказал комиссар просто. – Садитесь, чего вы?

Разговор сначала не клеился. Перебежчики отвечали односложно и не могли попасть в тон незнакомой им среды. Но чем дальше, тем больше оживлялись и начинали говорить непринужденно.

– Как кормили вас? Порции хорошие? – спросил комиссар. – Так и у нас не разъешься.

– Порции… Шомполами по спине! – ответил ему кто-то сзади.

И, взглянув, комиссар встретился глазами с хмурыми, умными глазами невысокого солдата.

Желая оттолкнуть обидное подозрение, заговорили разом.

– Им своя дорога, нам своя!

– Мы за товарищей!

– Вы говорите – своя. Идет же за ними наш брат.

– «Идет»! А как идет? – усмехнувшись, выступил вперед хмурый солдат. – Кто не был, не знает. Казаки идут! Офицеры идут, верно! А крестьян силком посогнали да пулеметами позаперли.

– Страхом держатся!

– Возьмите нас, к примеру. Нам белые хуже черта. А и то сколько отделенный нас сманивал, сколько объяснял – боялись все.

– Верно! Верно! – качали головами остальные.

– Нэ треба нам их, щоб воны сказылыся! – прибавил пожилой хохол. – Я ж внучат вже маю, а воны мене по спине плетюгами.

– Отделенный наш казак сам, а вот сбивал. Не любил своих. Давно нас уговаривал, да не решались толком-то все, боязно. Только сегодня сутра сказал напоследок: «Как хотите… не пойдете, я один уйду». Ну, когда такое дело, собрались, пошли. Проходим заставу, а, на беду, ротный едет, посты проверял. Сметал, видно, в чем дело. «Какая такая разведка, а ну, кругом марш!» А он повернулся да как бахнет в ротного-так и ссадил. Ну, мы тогда бежать, конешно.

– Караул стрельбу поднял.

– Мы тоже стреляли, как бегли. Возле бугра отделенный заложил обойму, хотел еще стрелять, упал и говорит: «Не бросайте меня, ребята, плохо мне будет».

– Мы и понесли.

– Крови много вышло.

– Так покуда был в памяти, все до красных просил донести…

Долго еще говорили комиссар и Сергей с перебежчиками. Узнали много интересного.

– Боятся еще казаки теперь Буденного. Говорят, каторжник выпущенный, насажал свою братию на коней и орудует.

– Ээ! – усмехнулся Сергей. – Как же им не стыдно от каторжников бегать!

Перед уходом комиссар сказал, что с завтрашнего дня все прибывшие зачисляются в полк.

– Перекрасили, значит, без краски.

– Ничего! – говорил, уходя, Сергей. – Ничего, товарищи, по белому красным мазать легко, а вот наоборот – уже трудно.

Картошка была такая рассыпчатая, поджаренные шкварки сала так вкусно похрустывали на зубах, что товарищи ели и похваливали. А хозяйка, расчувствовавшись, доставала из печки крынку горячего молока.

– Ты нас, бабка, совсем закормишь – пожалуй, не подымешься.

– Ешьте, ешьте, детки! – говорила та. – Когда есть, то и дать не жалко; а вот когда уж нет, так и нету. Было как-то у меня раз. Отступали ваши от белых. Забежал ко мне в хату солдатик и спрашивает: «Бабушка, нет ли чего поесть?» А у меня ничегошеньки, только перед ним другие пообъели. «Нету, говорю, сынок, ничего». – «И хлеба нету?» – «И хлеба нету». – «Дай, говорит, хоть напиться». Напился и пошел. И только-то он ушел, села на лавку и реву; а чего, дура, реву, сама не знаю.

– Я думаю, так в Совнаркоме не каждый день едят! – проговорил, вставая, Владимир. – Это называется – закусили. С недельку бы тут постоять.

– Завтра выступаем, комиссар говорил. Да теперь недалеко до Харькова. Верст пятьдесят.

– Там, говорят, ресторанов много, с музыкой. Послушаем, значит, – сказал Николай потягиваясь.

– Своей сколько хочешь! – усмехнулся Владимир. – Завтра опять начнется.

Глава 7

Заняли Харьков красные 11 декабря. С трех сторон был обойден город – с юга, с запада и с востока, и только по одной неперехваченной дороге, на Изюм и Попасную, неслись один за другим эшелоны с отступающими и беженцами.