Владимир Петров - Польский пароль Страница 18

— Дела… — до крайности удивился Полторанин, — Язык вы наш, я гляжу, хорошо знаете. Стало быть, сработаемся.

Он еще раз — теперь с особой уважительностью — оглядел миниатюрную девушку. Скажи пожалуйста, а ведь принял ее за цыганку, что подрабатывают иногда стиркой в солдатских прачечных, а то и песнями-рыданиями развлекают. Даже, честно признаться, поискал глазами гитару, когда вошел. А она, оказывается, из тех героических испанских детей, о которых когда-то много писали газеты и которые привезли с собой моду на пилотки-испанки с цветными кисточками. Как же, он помнит это время, очень хорошо помнит… Однажды часы свои серебряные сдал в фонд помощи республиканской Испании. Было такое…

— Ну что ж, товарищ Анилья… Это хорошо, что вы испанка. Значит, у нас с вами к фашистам общий счет. Будем рассчитываться сполна. А сейчас давайте-ка команду «В ружье!».

— Это как? — спросила она очень по-своему, мило улыбаясь.

— А на полном серьезе. Бегом, к этим, как вы их называете, ребятам. И — боевая тревога! Пусть во весь дух шпарят сюда.

— Есть!

Она выскочила в дверь, опрометью прыгнула с крылечка, а он, прислонившись к оконному косяку, наблюдал, как будут исполнять команду его новые подчиненные, эти шутники. Время есть, впереди до официальной беседы с майором Матюхиным еще целая ночь, и он поможет смешливым, озорным ребятам как следует развлечься. Шутить так шутить — на всю катушку.

Впрочем, грузчики-доброхоты не особенно разволновались, увидав посыльную, и, казалось, никак не реагировали на ее отчаянные жесты. Снесли в склад еще по одному мешку, не спеша отряхнули пыль с одежды, посмеиваясь и благодушно переговариваясь с «товарищем Анильей». А высокий русокудрый поиграл ей что-то на губной гармонике, похлопал по плечу, дескать, не переживай, командир один, а нас вон четверо. Ничего, подождет.

Нет, Полторанин тоже не очень-то переживал. Пускай порезвятся, пускай посмеются на досуге. А уж потом будем подбивать бабки и подсчитывать: кто же, оказывается, смеется последним? и почему смеется.

Когда они наконец вошли в комнату (а шли вразвалку, гурьбой, с улыбочками и под губную гармошку!), старший лейтенант невольно залюбовался парнями — такими они вблизи оказались крепкими, плечистыми, налитыми зримой мужской силой. От них и пахло по-особому, не по-солдатски — кожей и шинельным сукном, — а чем-то свежим и острым, каким-то полевым или лесным вольным духом, как, например, пахнет от вернувшегося охотника. Комната сразу показалась маленькой, неуютной и полутемной.

— Дзень добры! — по-польски приветствовал русоволосый. Он стоял впереди всех и добродушно, наивно улыбался: этакий простецкий — душа нараспашку — миляга парняга. Из-за его локтя испуганно выглядывала смуглая мордочка «гвардии сержанта Анильи». — Цо хце пан офицер?

— Пан офицер хце боевую тревогу, — тоже улыбаясь, в тон ему ответил Полторанин.

— Пан ма посьвядчене?

— А как же! Обязательно. — Полторанин подал свое служебное предписание.

Русый молодец внимательно прочитал его и мгновенно преобразился: звучно щелкнул каблуками, вытянулся «во фрунт», слегка оттопырив локти:

— Капрал Войска Польского Юрек Гжельчик! Честь имею!

Это, конечно, была игра, вернее, продолжение игры. Но она сразу же подействовала на остальных. Вдоль прохода между коек возникла четкая шеренга.

— Ефрейтор Сарбеев! — представился очередной, стриженный под нулевку.

— Лейтенант Братан! — пробубнил басом третий — кряжистый и толстогубый, с широким и постным, будто обиженным, лицом. Он держал под рукой, у бока, большую консервную банку и от этого сам казался очень широким, глыбастым.

«Наверно, сухое молоко в банке, — догадался Полторанин. — Заработали на разгрузке».

— Одно начальство собралось! — ухмыльнулся Полторанин. — Мне прямо беда с сами. Все звания имеют, а насчет дисциплины — ни в зуб ногой. Как это понимать?

— Да отвыкли! — опять раскатисто, гулко, как в бочку, проговорил третий, что назвал себя лейтенантом, — Мы ведь все бывшие. Я, к примеру, командиром танка еще в сорок первом был. Потом все партизанил. Рядовым, конечно. Сарбеева прислали в отряд как подрывника. Ну а Юрек, тот вообще капралом был еще до войны.

— Как это до войны! — оскорбился, побагровел красавец Юрек. — Нет, вы послушайте, что он несет! Да я, шановный пан Братан, капралом воевал еще под Кутно! Еще осенью тридцать девятого!

— Ну да, верно, — равнодушно пробубнил «пан Братан». — Я так и сказал: еще до нашей войны. До Отечественной.

— Нет, не верно! — вовсе вспылил поляк. — Что значит «вашей» и «нашей» войны? Так нельзя говорить. Мы все ведем одну нашу войну против проклятых швабов. Что скажет пан командир? Я прав?

— Конечно прав! — улыбнулся Полторанин. Возникшая перепалка ему, честно признаться, поправилась: сразу и определенно выяснилось, кто есть кто. Ну и потом, он понял, что ошибался в первых своих впечатлениях, подозревая ребят в крепком сговоре. Скорее, они в самом деле просто из озорства пытались поймать его в ловушку, о которой говорила глазастая «гвардии сержант Анилья». Предложил заводила Юрек, а эти двое просто согласились.

Ну что ж, тем лучше. Значит, он, командир, будет общаться с ними без всякой обиды. Тем более что командир вообще не имеет права на обиду, и в этом Полторанин уже успел очень хорошо убедиться за свою практику. Командир должен действовать. Справедливо и требовательно. А вот в этом убедиться должны они, его подчиненные, — сегодняшние лесовики, завтрашние лихие разведчики.

— Двадцать минут на сборы! — громко объявил Полторанин. — Снаряжение походно-боевое. Полный боезапас, суточный сухой паек. Лишних вещей не брать, комнаты и дом после ухода опечатать, сдать под охрану. Вопросы есть?

Вопросов не было, были лишь сразу скисшие лица и всеобщее недоумение. Как ни странно, самой смелой из четверки оказалась гвардии сержант Анилья, притулившаяся на левом фланге. Она сказала:

— Это очень странно… Нам говорили, что выступление предстоит через неделю…

— Отставить разговоры! — гаркнул Полторанин. — Встаньте в строй, сержант! Приказы не обсуждаются. Ваша рация в исправности?

— Так точно.

— Приведите ее в походное положение и передайте товарищу Братану. Нести будет он.

— Но я сама переношу рацию.

— Разговорчики! Выполняйте приказ.

— Есть!

Конечно, старший лейтенант Полторанин, как опытный разведчик, прекрасно понимал, что полностью с сегодняшнего вечера укомплектованной рейдовой группе не место в этом тыловом курятнике. Одно дело, когда разухабистые, разношерстно одетые парни кантовались тут бесцельно, без определенного занятия все прошлые дни. Это безделье гражданских парней еще можно было как-то закамуфлировать под топографическую группу. Но с его приходом все менялось коренным образом, и только круглый дурак мог не обратить теперь внимания на живописных «топографов-грузчиков» с бойцовской выправкой и ухватками бывалых диверсантов. А немцы умеют выходить на подозрительный след, и уж что другое, а тылы — всегда излюбленное пристанище для агентов абвера. Уходить надо было немедленно. Без всяких звонков в верха, без излишних согласований.

Ну и заодно проветрить ребят, дать им некоторую прикидку настоящего боевого задания. А то они тут застоялись, как скакуны на конюшне. От обильных интендантских харчей да от безделья их вон на розыгрыши-шутки потянуло.

Словом, раскрутка началась, как и объявил Полторанин, ровно через двадцать минут. Майское солнце плавилось в багровом закатном облаке, когда вся пятерка, экипированная по-походному, прямо от крыльца нырнула в заросли сирени и, игнорируя тыловой КПП, вдоль кирпичной стены лабаза направилась к лесу. Там же, в кустах, ножницами сделали проход в проволочном заграждении и рванули в уже темную чащобу сплошного орешника…

Хорошо ребята шли, ходко! У Полторанина душа радовалась: вот что значит тренированные лесовики. За четыре часа ни один не отстал, не вильнул в сторону, не попросил привала. Шли слаженно, гуськом, шаг в шаг, плотной пятеркой, как патронная обойма. Девушка-испанка — вот кто удивлял Полторанина! Скользила в темноте, будто лесная мышь, — ни шороха, ни хруста. Парни, те иногда плечами сучья мнут или валежник раздавят тяжелым шагом. Она же нырнет под ветки — и, гляди, уже на другом конце куста появляется беззвучной тенью.

Полторанин никак не мог вспомнить чудную заковыристую ее фамилию. Прикидывал, сравнивал, что-то такое появлялось на уме, но не похожее, не то! В конце концов не выдержал и на одном повороте, у заросшего осокой ручья, приотстал, спросил шепотом:

— Слушай, сержант! Повтори-ка свою фамилию. Забыл, понимаешь, никак не могу вспомнить.

Она тихо рассмеялась.

— Анилья… Де Гонгора-и-Арготе.