Евгений Дубровин - Счастливка Страница 18

Набив тумбочку съестным, компания шумно уходила. Жена задерживалась, целовала начинающего новую жизнь мужа в уже курчавившуюся бороду и совала ему грелку со спиртом.

Грелку Дед распивал потихоньку ночью со своим дружком, лежащим у двери. Тот попал в больницу с вывихом, и потому его все звали просто Свихнутый. Дождавшись, пока все уснут, Дед свистящим шепотом звал к себе дружка. Свихнутый кондылял к кровати Деда, усаживался в ногах. Они выпивали, закусывали, и приятели затевали длинный, почти до утра разговор. Дед рассказывал про парники и описывал свою будущую новую жизнь, а Свихнутый жаловался на свою старуху. Это, по его словам, была сквалыга, каких свет не видывал. Она вела счет каждому пятаку и, если он, Свихнутый, утаивал от пенсии на кружку пива, то устраивала ему дикий скандал.

После выздоровления Свихнутый тоже собирался начать новую жизнь. Сквалыге он пенсию отдавать больше полностью не будет, а лишь чуть больше половины.

Четвертым в палате лежал молодой парень, совсем еще мальчик, по имени Юра. Юра был моряком дальнего плавания и успел совершить лишь одно плавание – до Франции, порт Гавр. В Гавре футбольная команда их корабля решила сыграть товарищеский матч с местной командой. На второй минуте здоровенный француз изо всей силы лупанул по мячу, но промахнулся и угодил Юре по ноге. Нога, естественно, переломилась. В гаврской больнице Юре сделали операцию и для быстрейшего срастания вставили в кость штырь. Этот штырь через год вынули уже здесь, в больнице их городка, куда Юра приехал в отпуск к родителям. Операция прошла успешно, рана почти зажила, Юру можно было выписывать, но ждали главного хирурга больницы, который был в командировке. Главный хирург хотел посмотреть на штырь, из какого он сделан материала, да и вообще расспросить Юру о технике французской операции. Не каждый же день в их городок попадают люди, побывавшие под заграничным скальпелем.

Юра был молод, и, вполне естественно, его мало интересовала жизнь палаты, мечтания Деда о парниках или рассказы Свихнутого о своей прекрасной половине. Юра болтался по всему корпусу, заводил всевозможные знакомства, трепался с медсестрами, назначал свидание под лестничной клеткой. Иногда он валялся на кровати и читал книгу «Приключения Робинзона Крузо», но не ушел дальше двенадцатой страницы, потому что Юру постоянно отвлекали. Главным образом девушки. Они приходили в палату, садились на Юрину кровать и болтали всякую чепуху: кто какие любит цветы, у кого какая собака или кошка, кто в кого влюблен или собирается влюбиться. Юра болтал не меньше их – он был общительным парнем и любил поговорить. Чаще всего приезжала в коляске молоденькая девушка. Ее звали Верой. У Веры было очень красивое лицо: нежное, белое, юное, от него трудно было оторвать взгляд. Пышные, хорошо вымытые – до блеска – волосы рассыпались по плечам. Халатик в розочках, в прорезь видна белоснежная кружевная сорочка, ноги прикрыты пледом в черно-белых квадратах. Яркая, веселая Вера удивительно не гармонировала с унылой больничной атмосферой, серыми красками, стуком костылей, кашлем и стонами. Она, смеясь, вкатывалась на своей коляске в палату, здоровалась с каждым взглядом и останавливалась возле Юриной кровати.

– Здравствуй, – говорила она и протягивала ему хрупкую белую руку.

Юра садился на кровати, осторожно пожимал руку и уже не отпускал ее до конца. Так они и разговаривали час, а то и два, взявшись за руки. Вся палата бросала свои дела, прекращала разговоры и слушала их. Они говорили о танцах, книгах, музыке, товарищах, школе, обо всем, что придет в голову. Он рассматривал ее руку и, ничуть не стесняясь, говорил, что это очень красивая рука. Он рассматривал ее шею, отгибал край халатика и шутя целовал в ямочку. Они были такие веселые, юные, чистые. Палата – серая, небритая (парикмахер приходил два раза в неделю) – следила за ними завистливыми глазами. Потом она уезжала, вспомнив про какое-нибудь дело, а Юра валился на кровать, брался за «Робинзона», начинал шевелить губами, но тут в палату опять заглядывала какая-нибудь девушка.

– Можно?

– Входи, входи, – радостно говорил Юра, отбрасывая книгу.

Однажды Юра рассказал Верину историю. Она «тянула ноги». То есть она была кривоногой от рождения и вот решила добровольно «выправить» их. То есть ей сделали операцию – переломили кости и теперь сращивают под грузом: в коляске есть такие специальные болты, которые надо каждый день подкручивать, эти болты и тянут кость В больнице Вера уже два года: ей три раза делали операцию.

– Удивительно мужественная девушка, – сказал Юра. – Это она смеется, чтобы не плакать. Она почти не спит – такая боль.

Вскоре приехал из командировки главный хирург, удовлетворил свое любопытство насчет французского штыря, и Юру выписали. Он раза два приходил навещать палату, главным образом чтобы принести цветы и конфеты Вере, а потом исчез – наверно, кончился отпуск. В палате стало уныло и как-то пусто. На Юрино место положили человека с поломанными ребрами. И он все время стонал и мучительно, страшно кашлял.

Вера несколько раз влетала в палату на своей коляске, по привычке ехала к Юриной кровати, но потом вскрикивала:

– Ой! Я забыла…

– Посидите с нами, – просил Дед. – Расскажите что-нибудь.

Из вежливости Вера что-нибудь рассказывала, какие-нибудь больничные новости, но потом уезжала. Они были для нее слишком старыми, неинтересными.

В больнице Клементьев много читал. В один из приездов Вера попросила у него книгу. Это были чьи-то стихи в нарядной яркой обложке. Видно, девушку привлекла обложка. Вера держала книгу долго, Клементьев уже забыл про нее, но вскоре после того, как выписали Юру, Вера неожиданно явилась к нему с этой книгой поздно вечером, уже после отбоя.

Свет в палате был выключен, горела лишь дежурная лампочка в коридоре, и посредине палаты лежал тусклый квадрат света, проникающего через застекленную часть двери. День был будний, грелка – пустой и потому Дед со Свихнутым спали, похрапывая, еще с вечера. У человека с переломанными ребрами кашель пошел на убыль, и он хрипло, трудно дышал. В открытую форточку тянуло морозцем, холодный воздух тяжело падал на пол и растекался по палате, вытесняя из-под кроватей застоялый больничный запах. Небо было звездным, но через двойные, давно не мытые стекла звезды казались расплывшимися, пыльными, и лишь в форточке они сияли чисто и звонко. Иногда там что-то коротко, слабо мелькало по направлению к полу – это залетали снежинки.

Клементьев лежал с открытыми глазами, потому что знал, что от боли все равно не заснет, и, чтобы чем-нибудь заняться, вспоминал всякие смешные случаи из своей жизни. Смешные случаи не вспоминались…

Скрипнула дверь. В проеме показалась длинная тень от коляски.

– Вы не спите?..

– Нет, нет, входите…

Вера ловко, бесшумно въехала в палату.

– Можно, я закрою дверь, а то нянечка…

– Конечно, конечно…

Она так же сноровисто закрыла дверь, подъехала к Клементьеву.

– Больно?..

– Не очень…

– Неправда, больно.

– А вам?

– Мне больно. Я знаете что сегодня сделала? На полтора оборота болты подтянула. Только не говорите Ивану Петровичу. Он и так считает, что слишком подозрительно быстро идет растяжка. А я готова любую боль перенести, лишь бы быстрее встать на свои ноги. Иван Петрович говорит, что у меня будут красивые ноги… Правда, это здорово, когда у девушки красивые ноги? Все смотрят… Вот вы, например, смотрите?

– Смотрю…

– Видите… У человека все должно быть красивым. Чтобы на него приятно было смотреть. Если он некрасив от рождения, то хоть одеваться должен хорошо, любить возвышенно. Как в стихах…

Оказывается, Вера первый раз в жизни прочитала книгу хороших лирических стихов. Ее так потряс безбрежный океан любви и страдания в одном человеке, который, оказывается, можно так красиво и точно выразить словами, что она решила немедленно идти к Клементьеву, чтобы поговорить на эту тему.

Они говорили про стихи долго. Под конец Вера замерзла, но форточку закрыть не разрешила, и Клементьев дал ей одно из двух своих одеял. Она накрылась серым одеялом и стала похожа на маленькую сгорбленную старушку, сидящую у изголовья больного сына.

В тот вечер она рассказала Клементьеву свою жизнь. Вера воспитывалась в детском доме – ее родители погибли в железнодорожной катастрофе. Ее все любили, жалели, им нравилось ее лицо. Но вот однажды в автобусе она познакомилась с двумя парнями. Парни были под хмельком и на весь автобус восхищались ее красотой. Она была почти счастлива. Это так приятно, когда ты нравишься другим. На остановке она пошла к выходу. Парни посмотрели ей вслед, и один из них сказал во всеуслышание:

– Фу ты! Надо же… кривоногая.

Она плакала день и ночь, пока встревоженная воспитательница не стала допытываться, в чем дело. Вера ей рассказала про свое несчастье.