Андрей Иванов - Славное море. Первая волна Страница 19

— Медведя я тогда, правда, встретила, — говорила Валя, теребя перекинутые на грудь толстые, порыжев­шие за лето косы. —Только Чимит зря говорил, что я не испугалась. Очень страшно было. Я медведя первый раз видела. Счастье мое, что медведь в капкане сидел. А то, наверное, вы не дождались бы ни меня, ни катера.

— Да, досталось нам всем в это лето, — задумчиво сказал Матвей. — А знаете, ребята, хорошо, когда тебе тяжело было, а ты сделал, все трудности одолел.

— С этого года мы к настоящему делу совсем близ­ко стали, — подвел итог сказанному Чимит. — Дальше И жизнь, наверно, другая пойдет...

— Только знаешь, Чимит, этим летом со мной что-то случилось. Ну совсем необыкновенное, — вдруг пожало­валась Валя.

— Что ж ты молчала?

— Я сама только сейчас поняла это. Вот глядела и швилась: трава нынче выросла невысокая.   А с чего бы? Год-то хороший. И солнечный, и дожди в меру. А потом к кустам смородины, малины приглядываться ста­ла. И опять как-то неловко. Кажется, ниже ростом они теперь. Сейчас на лодки смотрю. Беспокойно на душе. Будто меньше все стали. А в прошлом году большие были.

— Ой, Валька, к доктору бы тебя! — встревожился Бадма. — Худо видеть стала. Учиться трудно будет.

Валя растерянно заморгала ресницами. Она сама боялась этого. И вот Бадма подтверждает ее опасения.

Сейчас она ждала, что скажет Чимит. А он смотрел в ее глаза, большие, золотистые. И, как тогда у матери, увидел в них себя, маленький свой, крошечный портре­тик. Это обрадовало его. Нет, такие ясные глаза не мо­гут плохо видеть. Эта мысль осветила ему все.

— Нет, Валя, глаза у тебя хорошие, — сказал Чи­мит.— И ты не бойся ничего. Ты просто выросла: что раньше казалось большим, теперь кажется меньше.

И всем сразу стало ясно и весело.

Шурша, падали листья с березы. Еще ниже, под об­рывом, нехотя раздевались осинки. Рядом с ними ронял листья тополь.

— Ну вот, — как бы продолжая мысль, вновь заго­ворил Чимит. — А ты, Бадма, уходить от нас хочешь.

— А, не тревожьте вы меня, — отмахнулся Бадма.—, Ведь уйду же все равно. Не могу я без техники. Знаю, Матвей будет разводить рыбу. Чимит станет электриком. А кто же будет возить вашу рыбу и консервы?

Он хотел сказать еще что-то резкое, но вдруг умолк. Все с удивлением посмотрели на Бадму, не понимая, по­чему он внезапно замолчал.

— Знаете, ребята, — тихо заговорил Бадма. — Ведь Байкал скоро совсем другим станет. На Ангаре плотину достроили. Вода в Байкале на два метра выше подни­мется. Низкие берега зальет.

—- Заводы новые построят, — мечтательно сказала Валя. — Людей новых много приедет.

— Вот я и говорю: заводы. Вот я и буду на них ра­ботать.— Бадма вопрошающе посмотрел на Чимита, Матвея, дольше других его взгляд задержался на неж­ном лице Вали.

— Ой, друзья! Черти вы этакие! — Чимит порывисто обнял Бадму, Матвея, ближе пододвинул их к Вале. — Значит, все вместе, на нашем славном море. Всем хва­тит на нем дела.

— Только бы скорей вырасти, — с заметным смуще­нием сказал Тарас.

— Теперь немного осталось, — утешил его Чимит.— Только сам не ленись, расти.

Они стали смотреть на родное море. Оно шумно ды­шало, накатывая на берег зеленые волны, будто уже на­чало наполняться новыми водами.

В лицо друзьям дул свежий ветер байкальской осени.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Высокая белая дверь класса широко открылась. Учительница прервала объяснение на полуслове. В класс шумно ворвалась тринадцатилетняя де­вочка, сестра ученика Серова.

— Гена! — крикнула она. — Там папа... В бессилии оперлась спиной на косяк двери и захлеб­нулась слезами.

Гена встал за партой, побелел. Верхняя губа с лег­ким черным пушком мелко вздрагивала. Он ни о чем не спросил ни сестру, ни учительницу, а только медленно переводил потемневшие глаза с одной на другую.

Лицо сестры теперь было некрасивым. Подбородок, и 'Нос, и скулы заострились. На лоб, на переносицу, к глазам набежало столько морщин, что казалось, это стоит не девочка, а маленькая старушка. Из-под опущен­ных пушистых ресниц ее катились крупные слезы, недол­го задерживались на бледных щеках и падали на легкое голубое платьице, оставляя на нем мелкие черные пятна.

Глянув на учительницу, Гена удивился, что она уже пожилая, с густой проседью. Раньше он этого как-то не замечал.

— Иди, Серов, — сказала она твердо и очень широ­ко раскрытыми глазами посмотрела на его растерянное лицо.

Гена вздрогнул. На побелевшем лице появились баг­ровые пятна. Осторожно, чтобы не стукнуть, он опустил крышку парты, бесшумно прошел мимо учительницы, взял за руку плачущую сестру и вышел, забыв при­крыть за собой дверь.

Учительница закрыла ее сама и, вернувшись к столу, долго не могла решить, как продолжать урок.

Весь класс знал, что отец Гены Серова, стекольщик ремонтной конторы, болел неизлечимой болезнью и уже долгое время не вставал с постели. Сейчас Гена и его сестра остались сиротами. Ученики сидели присмирев­шие, подавленные. Объяснять новое не было смысла: вряд ли смогут слушать внимательно.

Антонина Петровна попробовала спрашивать из пройденного. Ответы были краткие, вялые, да и себя она поймала на том, что слушает невнимательно. Глянула на задумавшихся ребят и, вздохнув, сказала:

— Давайте на этом урок закончим. Выходите тихо, в коридоре не шуметь.

Ребята бесшумно вышли. Она осталась в классе. Без ребят класс казался пустынным. Так пустынно теперь, наверное, стало в доме Серовых.

Антонина Петровна подошла к окну. Открыла раму. В класс ворвался веселый птичий щебет. О створку рамы застучала ветка старого тополя. Листья еще узкие, бльа-но-зеленые, по-молодому гибкие, робко вздрагивали при каждом взмахе ветки.

«Только бы не было грозы, — подумала Антонина Петровна. — Пусть окрепнут. А потом не страшна ника­кая буря».

И мысли снова перекинулись на семью Серовых. «Гена Серов похож на этот неокрепший лист. А вот над ним разразилась гроза. Выстоит ли?»

Мысли ее г.рервал звонок: урок закончился во всех классах.

В открытое окно сильнее рвался весенний шум, пти­чий посвист. В створки рамы громче стучался высокий тополь. На нем продолжали дрожать молодые гибкие листья. За окном открывался вид на крыши одноэтаж­ных маленьких домов, лесок за ними и горы, подпершие синее небо.

Но всю эту с утра светлую даль сейчас подернуло горьким дымком чужой беды. А чужая ли она ей? Один­надцатилетним мальчиком пришел к ней в пятый класс Гена Серов, робко сел на последнюю парту. И с тех пор они много лет вместе.

Весенний шум не мог заглушить возникшей в сердце боли, и Антонина Петровна, не закрыв окна, медленно пошла в учительскую.

II

Домой Гена возвращался под руку с матерью. За ними шли удрученные родственники.

На дороге лежала мягкая пыль. Ноги утопали в ней, оставляя глубокие следы, как у людей, несущих тяже­лую ношу.

У ворот люди остановились, пособолезновали еще раз, поутешали, как могли, и разошлись по домам.

Мать и сын остались одни. Верхняя губа Гены с лег­ким черным пушком стала вздрагивать. К горлу подка­тились слезы. Он не мог их сдержать и заплакал совсем по-детски, громко.

Анна Ильинична неловко скомкала конец платка и стала вытирать слезы сыну.

— Не нужно. Перестань. Что ж делать! Надо жить...

Он неловко ткнулся лицом ей в плечо. Не выдержала и она: крепко обняла сына и по-женски, с надрывом за­плакала.

Так они и стояли среди двора. На ее груди дрожала голова Гены, а ему за ворот капали ее теплые слезы.

Потом Анна Ильинична с поникшей головой, не огля­дываясь, пошла в дом, а Гена остался во дворе.

Двор ему казался очень широким и пустынным. Уви­дев опрокинутую кормушку для кур, он отнес ее к стенке дощатого сарая. Руки искали работы. Только бы что-нибудь делать, не думать об одном и том же. Заметил на траве забытый топор. Поднял и долго смотрел на него.

Пальцы мягко потрогали лезвие топора. Оно затупи­лось, и весь топор покрылся плотным налетом ржав­чины.

Гена решил наточить топор, вернуть ему прежний блеск, какой всегда был при отце. Подошел к завалинке, на которой лежал серый точильный камень. Машинально провел по нему свободной левой рукой, будто погладил за долгую службу отцу. Нагретый солнцем за день ка­мень еще не остыл. Один его край был гладкий, тонкий, сильно сточенный за долгие годы работы отца.

Мальчик городской окраины, Гена видел многое, как делал отец, но особенно не вникал ни во что. Он учился. Это было его главным занятием. Так считал не только он, но и родители. Его не старались готовить к простой работе. У него хорошие успехи в школе, пусть будет ученым.

И сейчас ему не хватало сноровки. Он долго точил топор, поворачивая его то одной, то другой стороной. И только когда надвинулись сумерки, с топора сошли последние следы ржавчины.

Гена с облегчением вздохнул и положил топор на крыльцо. Поискал глазами, что бы сделать еще, и не на­шел.