Магдалина Сизова - История одной девочки Страница 2

ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ С ВЕСНОЙ И С ГОРОДОВЫМИ

В маленьком саду перед окнами только вчера подтаял снег и обнажились пятна тёмной прошлогодней травы. А сегодня утром, когда мама подняла шторы, Галя, взобравшись на подоконник, увидела на земле несколько ярко-зелёных стебельков. Они выглядели такими весёлыми, эти тонкие травинки, казалось заявлявшие громко и радостно о том, что и они тоже — смотрите! — живут на белом свете и ничем не хуже других.

— Я хочу гулять. Можно? — спрашивает Галя и легко спрыгивает с подоконника.

Подоконники были для неё очень высокими, и именно поэтому прыгать с них было одно удовольствие. Мама посмотрела на градусник.

— Надо одеться теплее и обязательно на горло шарф. Лёд ещё не прошёл. В прошлом году в это время было теплее: не только невский — и ладожский лёд уже прошёл. В летнем костюме можно было ходить.

Мама, говоря это, причёсывалась перед зеркалом, а Галя спешила одеваться. Услыхав мамины слова, она остановилась: ей захотелось узнать, когда был прошлый год в это время и когда он опять будет. Но няня уже торопила её, и Галя побежала в переднюю.

Наконец шарф повязан вокруг шеи, застёгнуто на все пуговицы пальто, и мама, прощаясь, говорит:

— Погуляйте на солнышке, но не больше часа.

И вот они с няней выходят из подъезда.

Весенний ветер пахнул Гале в лицо и, подхватив концы её шарфа, закрутил их, точно играя. Радуясь этому ветру и запаху оттаявшей земли, Галя бежит по влажной проталине туда, где зеленеют весёлые стебельки травы.

Час прошёл давно, и няня Петровна объявляет Гале, что пора домой. Но ей не хочется уходить. Она прячется от няни, перебегая быстро из тени на солнце и опять в тень. Её веселит эта быстрая смена света и тени, как веселит всякое движение. И, спасаясь от няни, она бежит уже прямо по рыхлому снегу, покрытому голубыми тенями. Но тут няня нагоняет её, берёт за руку и, указывая на высокую чугунную решётку садика, каким-то неожиданным, густым басом говорит:

— А вот сейчас увидят тебя городовые и схватят!

Галя мгновенно останавливается. Смех её обрывается. Она покорно идёт за няней к подъезду, но глаза её остаются прикованными к решётке, за которой прячутся страшные го-ро-до-вые.

Страшными они стали для неё после одного надолго запомнившегося дня.

Как-то, зимним солнечным утром, она стояла на окне и смотрела вниз на улицу, по которой двигались люди, лошади, автомобили. Мама крепко держала её обеими руками. И вдруг лошади и люди, даже автомобили сначала остановились, а потом повернули назад и быстро исчезли. По опустевшей улице медленно проехал отряд всадников, а за ними шли толпой, прямо по мостовой, большие, толстые люди в тяжёлых сапогах. У каждого из них сбоку висела шашка, а на головах были надеты фуражки с блестящими значками. Они шли, подняв головы кверху, и громко кричали в окна домов:

— В окна не глядеть! Отойди от окон!

— Господи, твоя воля! — испуганно сказала няня. — Чего это городовые кричат?!

Мама быстро схватила Галю на руки и отбежала от окна. Потом она опустила шторы на всех окнах, хотя было утро.

Забившись в самый дальний угол комнаты, Галя со страхом смотрела на закрытые шторами окна, вздрагивая от шума, доносившегося с улицы. Уже не в первый раз со словом «городовой» для неё соединялось что-то очень страшное, и наконец она решилась тихонько спросить:

— Мама, а кто они — «городовые»? (И слово-то какое трудное — Гале оно совсем непривычно.) Что они… делают?

Мама подумала:

— Они за порядком смотрят в городе — вот и всё.

Сказав это, мама почему-то переглянулась с няней.

— А почему их все боятся?

И опять мама помолчала:

— Да просто потому, что бывают иногда очень сердитые городовые.

— А бывают и добрые?

— Не знаю, дочка, не знаю… Вот давай-ка лучше посмотрим с тобой картинки. Ты что-то совсем забыла про «Кошкин дом». Где у тебя эта книжка?

«Кошкин дом» был так интересен, что поглотил всё Галино внимание.

На другой день, когда выглянуло уже потеплевшее солнце и Галю повели гулять, няня Петровна шёпотом говорила с дворником Ферапонтом про что-то очень непонятное:

— Слыхать, будто народ сызнова бунтовать хочет? И то сказать, который год мужички-то сидят по окопам, а конца этой войны не видать и не видать!

— Народ — што, народ-то всё бы стерпел, кабы студенты его не мутили. Мало их, выходит, в девятьсот пятом-то годе по тюрьмам посажали, а они — нате вам! — сызнова нет-нет, да и выскочу т!

Чего ж им надо, студентам-то? — шептала няня.

— А кто их разберёт! — махнул рукой дворник Ферапонт. — Слободу, што ль, требуют, а на што им слобода эта самая, сами не знают… — Он посмотрел по сторонам и ещё тише добавил: — Слыхать, царя нашего добиваются сместить. Он, мол, не на своём месте сидит. Во как!

— Ба-а-тюшки! — Няня горестно покачала головой. — Вот до чего дожили! Дождалися!

— И рабочие, слышь, — продолжал таинственно Ферапонт, — возле Обуховского перед самым заводом намедни горло драли: «Прикончим всех, кто супротив народа!» Ну, их самих за то многих, как говорится, прикончили…

Няня молча перекрестилась и в ужасе смотрела на Ферапонта, который в эту минуту кому-то пронзительно засвистел и шагнул в сторону.

Няня крепко взяла Галю за руку и повела её домой, а Галя, посматривая на лужи под ногами и на весеннее синее небо над головой, вспоминала нянин разговор с Ферапонтом, из которого она поняла только одно: все сидят не там, где им нужно, и оттого им всем плохо. «Мужички» сидят по окопам — и им там плохо; студенты сидят по тюрьмам — это тоже нехорошо. И сидит царь на чужом месте — что уж совсем непонятно, потому что он каждую минуту мог бы встать и сесть на своё.

Весь тот день Галя была неразговорчива и не один раз опасливо поглядывала в окна. Впрочем, прощаясь с отцом, перед тем как идти спать, она неожиданно занялась рассматриванием папиного галстука. Она так долго смотрела на него, что папа наконец удивлённо спросил:

— Ты что тут разглядываешь?

— Папа, — вместо ответа спросила Галя упавшим голосом, посмотрев ещё раз в тёмное, совсем чёрное окно, — а почему студенты по тюрьмам сидят?

Папа посмотрел на неё с испугом.

— Ты уж и об этом успела узнать! — недовольным голосом ответил он, — а это нас с тобой не касается, совсем не касается — поняла?… Ты молоко своё выпила?

— Да!

— Ну, значит, нам с тобой на сегодня делать больше нечего, все дети уже спят. А к тому времени, когда ты вырастешь, я постараюсь обо всём узнать и тогда обязательно тебе расскажу… Няня, уведите её спать. И, пожалуйста, — добавил он сердито, — не говорите при ней обо всём, что вам на ум взбредёт!

Няня молча увела Галю, а Галя ещё долго размышляла о том, почему папа вдруг рассердился на них с няней.

…И ещё был случай с городовыми.

Осенью, после того как все вернулись с дачи, в доме часто разговаривали о «волнениях». «Волновались», говорил папа, рабочие. Повторялось часто слово «забастовка». И няня опять шепталась с дворником о том, что где-то по ночам стреляют…

В ту ночь долго выл ветер в трубе.

— Ветер с моря, — сказал папа, вернувшись домой, весь промокший под дождём. — И вода в реке высокая.

— Неужто опять вода на город пойдёт?!

Няня спросила об этом шёпотом, пронося папино пальто из передней в кухню для просушки: няня больше всего на свете боялась наводнений.

Лёжа под тёплым одеялом и глядя пристально на свет голубого ночника, Галя прислушивалась к тревожным голосам и к вою ветра в трубе до тех пор, пока глаза её не закрылись сами собой.

Она проснулась внезапно от громких, резких звонков в передней. Так никогда ещё никто не звонил к ним!.. Может быть, вода пошла на город? В столовой раздались грубые голоса и топот тяжёлых сапог. Няня пробежала через детскую к маме и крикнула:

— Городовые пришли с обыском!

Это слово мгновенно прогнало остатки сна. Галя приподнялась на подушке и прислушалась: открывались дверцы шкафов, гремели отодвигаемые ящики, и папа каким-то странным голосом говорил:

— Здесь пустой ящик. Здесь столовое бельё.

Но, когда Галя услыхала, что сапоги приближаются к её комнате, она быстро накинула одеяло на голову и замерла под ним.

А городовые уже входили в дверь. И папа тем же странным голосом говорил:

— В комоде детское бельё… это шкаф с игрушками, а здесь… — папа подошёл вплотную к Гале, — на диване спит ребёнок…

— Так-с, — сказал грубый голос. — Откройте ящик-с… Попрошу шкаф показать…

Сапоги прошли мимо дивана.

— Так-с, можете закрывать. Всё-с.

Сапоги (Гале показалось, что их было очень много) загромыхали обратно. Дверь передней открыли и снова заперли. Галя осторожно сняла одеяло с головы. В наступившей тишине отчётливо стучал дождь по окнам и пел тонким голосом ветер в трубе. Мама вышла из своей комнаты, очень взволнованная: