Анатолий Керин - Леший выходит на связь Страница 2

— Ха! Не хочет считать! — поигрывая плетью, вскрикнул Турка. — Ты прав, Николай, его нужно хорошенько поджарить.

По приказу довольного шуткой атамана изворотливые и падкие на забавы парни принесли откуда-то тяжелые цинковые бидоны, прикатили ребристые железные бочки с керосином, бензином, принесли ящики с солидолом. Подхватили и, раскачав, смаху бросили обвисшего счетовода в пустой, пахнущий мышами сусек одного из амбаров, и со всех сторон, и с подопрелых углов облили тот амбар захватывавшей дух ядовитой горючей смесью.

— Плохо помирать одному, — оглянувшись на атамана, сокрушенно проговорил Николай. — Может, поджарим всех?

Самодовольный, сознававший свое превосходство над всеми, Турка молча кивнул, усмиряя нетерпеливо плясавшего под ним коня.

2

В тесной, с облупленными стенами, насквозь пропахшей махоркой и парным дегтем дежурке областного управления ГПУ допоздна засиделись командир конного отряда чекистов Михаил Дятлов, крепко сбитый тридцатилетний мужчина в черной хромовой кожанке, с клинком и наганом на поясе, и худощавый, с жесткими волосами работник областного уголовного розыска Петр Чеменев. Петр был в стоптанных сапогах, в заношенной, неопределенного цвета и не по росту большой гимнастерке — явно с чужого плеча, и тоже с наганом. Впрочем, в ту пору милиционеры и чекисты ни днем, ни ночью не расставались с оружием. Мутные от бессонницы косые глаза Дятлова, не мигая, глядели на раскинутую по столу оперативную карту-двухверстку, словно ища в ней давно не дававшуюся ему разгадку хитрых и коварных замыслов малых и больших бандитских шаек, гулявших в тайге и предгорьях.

— У них на лбу не написано, бродяги они или уголовники, — с раздражением говорил он. — Надо брать всех подозрительных, а потом уж разбираться.

Чеменев охотно соглашался:

— Так, начальник.

И кого только не было тогда в многочисленных подтаежных улусах Уйбатской степи! Повсюду шныряли хмурые, бородатые оборванцы, которые насильно забирали у людей последний скот, поджигали колхозный и совхозный хлеб в скирдах и в амбарах, пугали жителей неминуемой расплатой за самую незначительную помощь чекистам. Странствовали в этих районах какие-то, никому не ведомые проповедники, прорицатели, воинствующие монахи и шаманы. О колхозах говорили ужасы и небылицы, проклинали крутых характером и суровых сердцем колхозных руководителей. И при этом из охотничьих и чабанских изб и юрт почему-то исчезало нарезное оружие — кто и для чего брал карабины и берданы было вроде бы неизвестно.

А недавно в тайге по Уйбату объявился Турка Кобельков, хакас из качинского племени, два года назад высланный на поселение и сбежавший из-под конвоя по дороге. Турка был человеком бесшабашным. Любил прихвастнуть, он называл себя прямым потомком киргизских князей, кочевавших когда-то в типчаковых и ковыльных степях по среднему течению Енисея. «Мои славные предки, — говорил людям Турка, — еще в богатырские времена захоронены в самых больших курганах Хакасии».

Надо сказать, что люди успели уже отвыкнуть от всяких знатных и незнатных князей и ханов, но внезапное появление местного воинственного князя в сибирской глуши вызывало определенный интерес: что ни говори, а все-таки потомственный вождь, к тому же статен, отменно силен и ловок: и потянулись к Турке все, кто по какой-то причине был в разладе с новым строем, многие сразу и бесповоротно признали в атамане своего истинного главаря и заступника.

Чекисты не знали отдыха. Они то и дело ездили по дальним поселениям, посылали в чернохвойную тайгу бывалых разведчиков. Но на всех, даже на самых немыслимых путях чекистов тайга была пуста. Бандиты бесследно исчезали, словно растворяясь в бушующем зеленом просторе горных лесов, чтобы через несколько дней или недель вдруг вынырнуть в самых неожиданных, самых благополучных на этот счет уголках Хакасии.

— Надо брать всех подозрительных, — по-прежнему не отрываясь от карты, упрямо повторял Дятлов.

Чеменев поправил сползший на живот наган и швыркнул маленьким, с пуговку, носом:

— Турка скоро снова появится, вот увидишь, начальник.

— Я думаю, где его ждать.

Чеменев раскрыл рот, намереваясь что-то сказать Дятлову. Но под самым окном быстро и вразнобой процокали копыта, гулко вскрикнул часовой, и в дежурку, придерживая рукой шашку, громыхнувшую о дверь, вбежал уполномоченный особого отдела Тошка Казарин. Он остановился у стола резко, словно споткнулся, и, не переводя дыхания, крикнул:

— Банда!

— Где? — вскочил решительный Дятлов.

Вместо ответа Казарин кивнул на порог, где, оглядывая дежурку, стоял крепкий парнишка лет четырнадцати. В одной руке он держал плеть, в другой — крепко зажатую замусоленную бумажку, которую тут же протянул шагнувшему к нему Дятлову:

— Ганкин послал.

Ганкина отлично знали в областном ГПУ. Он был начальником политотдела совхоза «Московский». Энергичный, предприимчивый, мобилизовав коммунистов и комсомольцев, он в прошлом не раз выслеживал и преследовал бандитов. Далее крупнейшая в Хакасии банда Турки, рыская по тайге и под самой тайгой, пока что воздерживалась от разбойничьих налетов на этот совхоз.

Дятлов нервно развернул записку и от сознания опасности сразу посуровел худощавым длинным лицом:

«На третье отделение напал вражеский отряд большой численности. Прорвавшийся к нам рабочий Тугаев сказал, что бандиты согнали людей в амбары и хотят амбары зажечь. Высланные на выручку рабочие центральной усадьбы попытаются помешать этому. Прошу экстренной помощи».

— Турка, его рук дело, — убежденно сказал Чеменев.

Дятловский отряд, размещенный в бараках, неподалеку от областного ГПУ, тут же был поднят по тревоге. На трех захлебывавшихся от натуги автомашинах устремились чекисты в ночь, в беспросветную темень.

Дятлов, стоя в распахнутой куртке, ехавший на головной машине, в дребезжащем на ухабах кузове, то и дело склонялся к дверке прыгавшей на ухабах кабины и кричал в самое ухо шоферу:

— Жми-ка! Жми покрепче, милый!

У въезда в замаячивший постройками улус, там, где разбитая дорога, изрядно поплутав по жесткому пикульнику, вдруг стремительно выбегала к совхозным кошарам, головную полуторку, рычавшую на всю степь, остановили вооруженные дружинники. Размахивая картузами и винтовками, окружили ошеломленного Дятлова, соскочившего на землю:

— Все в порядке, товарищ!

— Как люди? — изо всех сил он старался перекричать не смолкающий гул мотора.

— Живы!

— Спасибо, что спасли, — и прыткой рысью бросился останавливать подъезжавшие к ним машины.

3

А помешали бандитам совсем не дружинники совхоза. Страшная казнь не состоялась, как вскоре выяснилось, по другой причине. Помощь была еще далеко, в нескольких километрах отсюда, а скорый на руку Мосол Кинзенов уже высекал кресалом огонь, чтобы поджечь амбары с онемевшими от ужаса людьми.

В наступившей литой тишине вечера грозно покатился резкий голос атамана Турки:

— Большевиков сжечь!

Оцепенение, охватившее несчастных, враз сменилось хриплыми криками и воплями. Обреченные на мучительную смерть заколотили кулаками в неподатливые двери, в потолки амбаров, ища хоть какого-нибудь выхода, чтоб спастись.

— Скорее! — поторопил Мосла раздраженный его медлительностью атаман.

Рев ширился, нарастал, разносясь все дальше и дальше по горестно внимавшей ему округе. Вот уж бандитам стало невмоготу слушать его, забеспокоились у амбаров, засуетились. Но главарь все еще был тверд сердцем, зная лишь одно: это жесточайшее из убийств крепче свяжет воедино повстанцев, они пойдут за Туркой до конца.

— Скорее! — Атаман с непостижимой быстротой выхватил вороненый маузер и, не целясь, выстрелил в залитое чернотой окно кузницы, стоявшей чуть в стороне от амбаров.

Звонко обрушилось стекло. И жуткий, оглушительный рев в амбарах внезапно стих на какую-то секунду. В поселке стало невероятно глухо и страшно, словно в могиле.

Над непокрытой головой непреклонного в своей решимости Мосла, жарко потрескивая и чадя, взметнулся огненный факел, похожий на большого рыжего петуха. Смутные тени шарахнулись и отлетели от амбаров. Судьба несчастных, казалось, была решена.

В это время из загустелой, как кулага, темени донесся сначала отдаленный и поэтому приглушенный, затем зычный, достаточно сильный свист. В нем было что-то дьявольское и роковое то ли от пронзительных, бросающих в дрожь высоких переливов, то ли от частого металлического гуда, переходящего в плач. Точь-в-точь так свистит хозяин ночного леса — филин, когда он собирается выходить из дупла на свою непременную ночную охоту.

Чадящий факел вздрогнул, рассыпая голубые и красные искры, и застыл в вытянутой руке Мосла, который знал, что этот страшный свист не предвещает ничего доброго ни ему, ни другим повстанцам. Мосол помнил случай со своими друзьями — братьями Колесовыми. В одном из улусов они собрались принародно убить на площади активиста, плененного повстанцами. И когда над ним были занесены сабли, из темных приречных кустов точно так же взметнулся пугающий голос филина, и к Колесовым на взмыленных конях угрожающе подлетел помощник Турки Чыс айна с верным своим телохранителем Аднаком.