Мария Глушко - Год активного солнца Страница 2

Она стояла, соображая, как же теперь добраться домой. Как дотащить пудовые чемоданы хотя бы до троллейбуса? Хорошо, хоть книги, которыми их щедро «отоварили» на семинаре, догадалась отправить почтой.

Пожалуй, Шурочке следовало сообщить о приезде, она прислала бы машину. Но Кира Сергеевна боялась, что секретарша не вытерпит, проговорится, и начнутся звонки. А она этот день — день возвращения — решила посвятить отдыху и безделью.

Снова ухватилась за ручки своего неподъемного багажа, пронесла несколько шагов. Какой-то таксист все же сжалился, высунувшись из машины, крикнул:

— Куда поедем, мамаша?

Она подумала: неужели я такая старая, что этот верзила годится мне в сыновья?

Шофер медленно вылез из машины, открыл багажник.

— Помогите же донести до машины, — сказала Кира Сергеевна, коленом подпирая чемодан.

Шофер закурил, сунул в карман зажигалку:

— Не входит в обязанности.

Он пристроил чемоданы, закрыл багажник.

— А в порядке любезности? Я женщина, причем не молодая… Сами сказали «мамаша».

Он скосил на нее глаза и ничего не ответил. Поправил белую кепочку с рисунком из «Ну, погоди!», безмятежно полез в машину. Уже когда ехали, Кира Сергеевна затеяла с ним спор. Просто так, ради спортивного интереса.

— Я не раз была за границей, там у пассажира о багаже и голова не болит. Прямо в гостиницу, в номер доставят.

Увидела в зеркальце его выпуклые глава и как лениво перекатил он сигарету из одного уголка рта в другой.

— И при пассажирах таксисты не курят.

Он помолчал, посопел, выпуская клубы дыма. Потом сказал:

— Там капитализм, буржуазный образ жизни. Там на рабочего человека смотрят, как на скотину.

Вот тебе и весь разговор. Подвел идеологическую базу, подумала Кира Сергеевна. Надо было пообещать, что уплачу.

Было душно, пахло горячей пластмассой, духами, пылью. Кира Сергеевна провожала взглядом знакомые улицы, скверы, переулки.

Машина неожиданно свернула в узкий переулок, стиснутый заградительными щитами.

— Эй, уважаемый, куда вы? Я здешняя, дорогу знаю.

— Отцов города благодарите, понавешали кирпичей, скоро машины будут по воздуху летать!

Она посмеялась про себя над этим «отцов города благодарите», ничего не сказала.

Возле дома, вместо рубля с мелочью, подала ему трешницу. Сказала, сдачи не надо. Надеялась: совесть в нем заговорит и он донесет чемоданы до лифта. Но шофер пробормотал: «Минутку!», отсчитал — копейка в копейку — сдачу. Она смотрела, как вытягивал он чемоданы, ставил рядом с машиной.

Должен же понять, каково мне шагать с ними и протискиваться в узкую дверь подъезда. Но он уже сел за руль, закрыл дверцу. Чтоб ты лопнул, мысленно ругнулась Кира Сергеевна и, вздергивая плечи, потащила свой неподъемный багаж.

Когда возилась с замком, руки тряслись. То ли оттого, что несла тяжелое, то ли от радости, что уже дома.

Оставила багаж в прихожей, сбросила туфли и босиком но жесткому, колючему паласу пошла в столовую. Конечно же, везде пыль, валяются тапочки — один под телевизором, другой у дивана, на стульях — галстуки, сорочки… Поскольку Кира Сергеевна не выносила храпа, муж спал в столовой, по утрам, как всегда, спешил, а убирать предоставлял ей. Она и сейчас собирала вещи, засовывала в шкаф и начинала потихоньку злиться: что за бесцеремонность, ведь знали, что приеду, могли бы и убрать! Даже в спальне, которая давно уже не спальня, а просто комната Киры Сергеевны, умудрились навести «порядок»: письменный стол залит клеем, на диване куча железок — конечно, со свалки! — на полу изрезанные журналы. Видно, сплавляли сюда Ленку, чтоб не мешала, и она творила тут, что хотела.

Ладно, в конце концов, все это мелочи, главное, что здоровы, ничего не случилось, уговаривала себя Кира Сергеевна, подбирая кубики, бумагу, ржавые гайки. Могло быть хуже, Ленка вполне могла устроить пожар или нырнуть с балкона, потому что смотреть за ней некому: мужчины, конечно же, вечерами сидели, уткнувшись в телевизор или в шахматы, а Ирина вообще, вспомнила Кира Сергеевна, стала какая-то странная, равнодушная и рассеянная, все бродила по квартире с малахольными глазами и больше молчала.

Так Кира Сергеевна пыталась укротить себя методом психотерапии, иногда помогало. Но вот вошла в комнату Ирины и ахнула. Батюшки-светы, что творится! Постели не убраны, стол завален рулонами чертежей и книгами, всюду на полу разобранные на части игрушки — ступить некуда, по углам наросли клубки ворсистой пыли.

Первой мыслью было — закрыть дверь и не заглядывать больше, чтоб не расстраиваться. Но руки уже хватали пылесос, ведро, тряпку. Пнула в прихожей чемодан, ударила ногу, еще больше распалилась. Чертова неряха, как только муж тебя терпит! Самую лучшую, самую большую и светлую комнату отдали ей, а она превратила ее в мусорный ящик! Выгнать бы вас на частную квартиру, чтоб два здоровых лба не превращали мать в прислугу!

Тут она заметила раскинутую раскладушку. Голую, без постели. Слегка удивилась, но тут же забыла о ней. Настроение вконец испортилось, вспомнила, как тогда, в поезде, мечтала: войду в чистые прохладные комнаты… Вошла.

Будь сейчас тут муж, посмеялся бы над ней, обозвал бы педанткой: «Ты способна заболеть, если тапки в прихожей стоят не параллельно, а перпендикулярно — это в тебе клокочет математик».

А этот математик всю жизнь выгребает за вами грязь! Барчуки, белоручки, в кого вы только уродились такие!

Даже легче стало, как будто поругалась всласть. Стащила резиновые перчатки, полюбовалась чистой, залитой солнцем комнатой.

Полежала, называется, с книгой. А в ванне киснет белье. Не меньше недели, даже вода загустела. Она вытащила из-под ванны таз, переложила в него белье. Помыла ванну. Долго стояла под теплым душем.

Решила, что на работу все-таки пойдет. Иначе не выдержит, начнет стирать. И потом, сейчас нужны были положительные эмоции, а получалось так, что эти положительные эмоции появлялись только на работе.

Мысли о работе принесли облегчение, сразу же стало жалко всех: Ирину, мужа, Юрия… Как будто незаслуженно всех обидела. Никакие они не белоручки, просто устают, не высыпаются, конец месяца, у Ирины на заводе, конечно, аврал, Юрий допоздна сидит за чертежами, муж пропадает в школе, готовит выпуск…

Кира Сергеевна опять заглянула в молодежную комнату, посмотрела на раскладушку. Зачем они выволокли ее из кладовки?

Потом затащила к себе чемоданы, принялась разбирать их, раскладывала подарки. Мужу и зятю — импортные джинсы. Юрий скажет свое обычное: «Балуете вы меня, Кира Сергеевна».

Зятя она не любила и старалась компенсировать это внимательным отношением.

Ирине привезла белье и перстень с янтарем. Дочь давно мечтала о таком, но здесь их не достать, да и выкроить деньги из двух зарплат инженеров не так просто.

Ленкины машинки Кира Сергеевна выстроила в ряд, получилась длинная колонна от стены до стены. Подъемные краны замерли, задрав свои клювики. Фургончики с лакированными боками — совсем, как настоящие. Остроносые гоночные машинки на батареях так и хотят вырваться вперед.

Посмотрим, что от вас останется завтра, улыбнулась Кира Сергеевна. У нее уже было чувство, как будто у всех, кого обидела, попросила прощения. И все простили.

Джинсы мужа разложила в столовой на диване. Представила, как плотная ткань облепит его крепкие, мускулистые ноги. Вот только куда он их наденет — не в школу же?

Ну, будет носить дома.

Ей захотелось сейчас же услышать голос мужа. Неужели мы не виделись только месяц?

Пошла в прихожую к телефону, набрала номер.

— Гринько, пожалуйста.

Его долго не было. Может, закрылся в пустом классе с аттестатами. Или готовит речь.

— Гринько слушает, — сказал он мягким, глуховатым басом. И она опять поняла, как долго скучала по этому теплому голосу, представила его лицо с крупными чертами, гладкий седой зачес и как медленно смыкает он свои четко прорисованные губы… Неужели сегодня я увижу его?

— Товарищ Гринько? — Она старалась изменить голос. — К вам комиссия из министерства.

Он, конечно, узнал ее, но включился в игру:

— А что, комиссия решила покурортничать за казенный счет?

Засмеялся. И она засмеялась.

— Ну-с, Кириллица, как тебе ездилось-семинарилось?

— Какие новости? У нашей молодежи гости?

— Гости? С чего ты взяла?

— Раскладушка.

— А-а, раскладушка… Нет, никаких гостей… Из исполкома звонили, допрашивали, когда приедешь. Я молчал, как партизан, даже Игнату не сказал.

Ей показалось, что очень уж круто он повернул от раскладушки к исполкому. И еще показалось: не очень-то он рад ее возвращению.

— Ты поздно?

— Наверно. Мы тут зашиваемся.

Хотелось сказать, что соскучилась, чтоб пришел пораньше, но она давно взяла себе за правило ни в чем не регламентировать его. С этих вопросов: «Где был?», упреков: «Опять поздно!» — в семьях начинаются неприятности, люди теряют свободу и живут, как связанные. Больше всего она боялась почувствовать себя связанной, это невыносимо — отчитываться друг перед другом в каждой минуте.