Анатолий Калинин - Лунные ночи Страница 2

— Подожди, — остановил его Семенов. — Ты человек хотя и молодой, но достаточно зрелый. Есть вещи, которые с кондачка не решают. Ты поднимаешь важный вопрос — о системе планирования, а хочешь изложить все это в двух словах.

— Я, Федор Лукич, сейчас хотел только сказать о самом принципе планирования. По-моему, есть опасность повторения ошибок прошлых лет…

— Так не годится, — укоризненно сказал Семенов. — Что значит о самом принципе? Опять в общем и целом? Это не постановка. Здесь нужны выкладки, цифры. И в панику, как известно, бросаться вредно. Если и есть такая опасность, мы здесь не слепые. Учитываем. Выбери время, изложи все это подробно в докладной и пришли. Со всеми цифрами и фактами.

— Я раньше уже писал, Федор Лукич.

— То, что было раньше, не будем вспоминать. Только пиши прямо на мое имя. Видишь вот, сколько их?! — Семенов положил ладонь на пухлую стопку бумаг и папок, лежавших на углу стола. — Свежие. И в каждой надо разобраться по существу, всем помочь. У нас теперь ни одна бумага не задерживается. Прочитаем и тут же принимаем конкретные меры. Пиши, разберемся, — твердо заверил он Еремина. — Еще что у тебя?

— Я бы просил, чтобы при распределении тракторов нашу заявку учли. Нечем поднимать плантаж под виноградники.

— Сколько?

— Мы просим пока о четырех.

— Дадим. — Семенов взял карандаш, записал на листке календаря. — Только смотри не привыкай с первых же шагов к иждивенчеству.

— Это, Федор Лукич, самое необходимое.

— Еще что есть? — Семенов бросил взгляд на дверь.

— До сих пор нам никак не заменят директора Тереховской МТС, о котором и вы говорили в своем докладе.

— Ас этим — в областное управление сельского хозяйства. Мы хоть и руководим ими, но подменять, как ты сам знаешь, нельзя. Нехорошо.

— Они давно уже обещают.

— Надо проявить настойчивость. Какой же ты будешь секретарь райкома, если не сумеешь заставить, чтобы с тобой считались! Все у тебя? — И он неожиданно протянул Еремину руку — Действуй.

Еремин пошел уже к двери, когда Семенов остановил его.

— Между прочим, мне передали из областного управления сельского хозяйства, что ты что-то там замудрил, — он сделал жест у головы, — с осенним севом. Тянешь со сроками.

— Если, Федор Лукич, посеять сейчас, в сухую землю, все равно не взойдет. А если и взойдет, то тут же зачахнет. Только зря семена и горючее переведем. Не говоря уж о затрате труда… Сеять в такую сушь — вопреки всякой агротехнике.

— Это, Еремин, какая-то новая агротехника, — грубовато-насмешливо сказал Семенов. — В это время мы всегда по области сев заканчивали.

— Эта осень, Федор Лукич, необычная. Старики говорят, пятьдесят лет такой не было.

— Вот-вот, ты их больше слушай, они тебе и еще что-нибудь наговорят. А еще агроном! Ты читал, что северные районы уже отрапортовали?

— Там же прошли дожди.

— Вот что, Еремин, ты секретарь молодой, — строго и снисходительно сказал Семенов. — Я тебе уже сказал: что нужно — проси, проявляй инициативу. Поддержим. Но план есть план. С меня оттуда, — он кивнул на телефон, — взыскивают, с тебя буду взыскивать я. Инициативу проявляй, но только без, — он опять сделал жест, — экспериментов. Государственная дисциплина прежде всего.

Из области Еремин возвращался вместе с товарищем, секретарем соседнего райкома Брагиным. Они учились вместе в одном Персиановском институте, женились на подругах и, когда обоих выдвинули на партийную работу, по счастливому совпадению оказались в соседних районах. Правда, Брагина выдвинули из агрономов МТС секретарем райкома на год раньше Еремина. Живя по соседству, они ревниво следили за работой друг друга.

Еремин пересел в машину к Брагину, и время незаметно бежало в воспоминаниях о годах, совместно проведенных в институте, и в восклицаниях о том, кто с их курса и из их группы где. Кто сейчас был в Сибири, кто на Кубани, кто в Заволжье. Брагин был большой весельчак, любил шутку и, вспоминая о ком-нибудь из общих знакомых, обязательно находил такую деталь, после которой они долго смеялись. Если бы дорога была и в пять раз длиннее, они все равно бы обо всем не переговорили.

Но когда стали приближаться к дому, оба примолкли и начали смотреть из окошек машины на поля, убегавшие в дымчатом свете луны назад по обеим сторонам дороги. Потянулись поля района, в котором работал Брагин.

— Это уже мои, — хозяином повел он рукой из открытого окна машины.

Еще по дороге в область Еремин обратил внимание, что в районе, где работал Брагин, было немало только что засеянных полей, в то время как в районе, где работал Еремин, все поля, кроме полей пара, были незасеянные. За этот же день в районе Брагина засеянных полей еще прибавилось, и лишь кое-где между ними мелькали прогалины нетронутой земли. В разгаре был осенний сев, хотя и здесь в конце августа и в сентябре тоже не выпало ни одного дождя. Земля иссохла, стала как порох. Но и сейчас, несмотря на то что уже спустился вечер, справа и слева от дороги при свете фар тракторы продолжали пахоту, выворачивая плугами из борозд огромные глыбы земли, и таскали за собой сеялки. Под луной эти глыбы лежали в степи, как обломки скал.

— Ты же, Михаил, агроном, — с возмущением повернулся Еремин к Брагину, — и не хуже меня знаешь, что все это бессмысленная работа. Выброшенные на ветер труд, семена, горючее. Зачем вы сеете?

— Ты, Иван, только первый год секретарем райкома, а я уже два года, — ответил Брагин.

— Ну и что же? — недоумевая, посмотрел на него Еремин.

— Если, допустим, в районе будет недород, с секретаря райкома не взыскивают — стихия, а за срыв сроков посевной — сам догадайся.

После этого для Еремина вдруг почему-то потеряли всю свою привлекательность и показались неинтересными и ненужными все те разговоры, которые они вели в дороге. Еще в городе они условились, что заедут по пути к Брагину домой, посидят и продолжат разговоры за столом. И жена Брагина будет рада гостю. Но теперь Еремин вдруг решил пересесть в свою машину и ехать прямо к себе в район. Брагин удивился и обиделся. Распрощались они сухо.

Не заезжая домой, Еремин решил проехать по колхозам района — встретиться с людьми, посоветоваться с ними, как быть дальше. Знания и опыт агронома подсказывали ему, что сеять озимые в такую сушь и в такую землю — все равно, что не сеять. В лучшем случае зерно пролежит в сухой земле до весны и взойдет. Конечно, при этом не приходилось бы рассчитывать на урожай; хорошо, если он дотянет до среднего. Но скорее всего, влаги, остающейся в почве, еще хватит на то, чтобы зерно проросло, а вот на то, чтобы росток укрепился и возмужал, не хватит. Возможно, думал Еремин, он и чего-то недоучитывает, может быть, знания и опыт других людей подскажут и что-нибудь неожиданное, другое. Обстановка складывалась угрожающая, и если после такой теплыни сразу лягут на землю морозы, может статься, что район этой осенью вообще почти ничего не посеет, и тогда вся ответственность падет на его плечи. Еремин ответственности не боялся, но это же невиданное дело, чтобы целый район осенью почти ничего не посеял.

Если у него и оставались еще какие сомнения, то в первом же колхозе, куда он приехал, они рассеялись.

— Куда, Иван Дмитриевич, ни кинь — будет клин, — сказал ему председатель Кировского колхоза Степан Тихонович Морозов, с которым они вместе три часа ездили по полям, от бригады к бригаде. — И если посеем сейчас — весной пересевать, и если не посеем — все равно тоже сеять. Так люди же нам не простят, если мы семена и труд загубим. А там, смотри, дождик вокруг погуляет и к нам придет.

— Вот и я так думаю, — обрадовался Еремин.

И когда после этого, продолжая поездку по району, Еремин наткнулся в степи на сеялочные агрегаты, он уже без колебаний, своей властью прогнал их с поля и, заехав в МТС, коротко сказал директору Мешкову, что только ради первого случая это ему прощается, но только в первый и последний раз.

А жара, как нарочно, стояла летняя. Вокруг по горизонту громоздились тяжелые тучи, их пороли молнии, и порывами ветра приносило раскаты грома, запах дождя, а над землями района опрокинулся лазурно-чистый, без облачка, без единого волокна купол неба. Стаи уток и гусей, начавшие свой осенний отлет и тоже, должно быть, обманутые этой игрой природы, теперь потянулись в обратном направлении, на летние озера.

В другое время Еремин только порадовался бы всей этой благодати, сейчас же он охотно променял бы ее на осеннее ненастье, на проливной дождь, на слякоть и грязь, только, конечно, с условием: хотя бы дня три после этого постояла посевная погода.

Нет, сеять нельзя. Это будет преступлением. Не для того же его пять лет учили на народные деньги в институте и не затем избирали секретарем райкома, чтобы он теперь все это забыл, всем этим пренебрег и, спасая свою шкуру, думал только о цифрах в графе посевной сводки, а не о сотнях и тысячах тонн действительного урожая на полях района.