Анатолий Емельянов - Запоздалый суд (сборник) Страница 2

Дочка растет слабенькой, часто хворает. Так что бывает и вовсе по несколько дней на работу не ходишь. Бригадир сердится, председатель недоволен, а только что она может поделать? Она бы и сама не прочь почаще бывать на работе, не прочь выполнить тот минимум выходов, какой установило правление, а как его выполнишь с больным ребенком на руках?

Вчера, на переборке картошки, кто-то сболтнул, что будто бы на заседании правления решили не пахать огороды тем, кто мало ходит на работу, кто по выполнил установленного минимума. Будто бы уже и список такой составлен, и в том списке числится и ее фамилия. Розу это не на шутку встревожило: а вдруг и в самом деле ее в этот позорный список записали?.. Даже вот сейчас, при одном воспоминании об этом, и то ее в жар бросило.

Да, конечно, теперь она одна, и ее каждый может обидеть. Хорошо было при Пете! Осенью вывозили навоз, разбрасывали, а потом он пригонял свой трактор с навесным плугом и запахивал. На весну только и оставалось, что бороновать и сажать картошку под конный плуг. Но Пети нет. Осенью и огород остался невспаханным, и навоз копится за хлевом гора горой, а вывезти его и в землю перед пахотой положить некому…

А может, зря она себя раньше времени тревожит? Может, все это не больше, как бабья болтовня?.. Ладно бы так. А если — правда? Председатель — человек крутой, и если уж сказал — хоть ты проси не проси, — сделает. Да еще и на собрании, принародно, лентяйкой обзовет. И попробуй потом докажи, что это не так, попробуй оправдайся…

С этими тяжелыми думами, где-то уже перед самым утром, Роза надолго ли, накоротко ли забылась.

Окончательно проснулась она, когда небо на востоке исходило светло-розовым сиянием. Вот-вот должно показаться солнце.

И как только Роза оказалась на ногах, опять, как и вчера, в груди ее зазвенела песенка. Другая, не вчерашняя, по такая же старая и такая же неотвязная:

Если бы мать дала мне корову,Какую б ватрушку я испекла!..

Это песня молодой жены, когда она, после свадьбы, приходит с мужем в гости к родной матери. Роза ее никогда не пела, пели подруги, да и то давно, а песня — удивительное дело! — запомнилась.

И опять, вместе с песней, закрадывается в сердце тревога, опять вспоминается: если утром запоешь — как бы вечером плакать не пришлось…

Ну да что всем этим старинным приметам верить! Кто нынче их и знает-то — разве столетние старики да старухи… Тревожно, беспокойно на сердце, наверно, оттого, что одна она одинешенька, нет рядом милого Пети, некому свои печали высказать, не на кого в беде опереться… Да еще эта весна. Весной человек всегда чего-то ждет, что-то ему хочется, а спроси, чего ждет, — он и не скажет, потому что и сам не знает…

Роза задала сена корове и овцам, накормила хрюшку и напоила теленка. Все? Нет, как же все — надо еще подоить корову.

Солнце успело взойти и подняться над садами, когда Роза управилась по дому и отнесла полусонную Галю к деду Ундри.

Захватив плетеную корзину, она, как и вчера, пошла на переборку картофеля.

В овощехранилище стоит тяжелый удушливый запах. Прошлогодняя осень была сырой, мозглой, положить картофель на зиму сухим не удалось, и очень много клубней погнило.

Народу на работу вышло много, женщины за зиму стосковались по общей колхозной работе, и дело шло споро. Возчики едва успевали отвозить выбранные семенники по складам и пустующим сараям для яровизации. А когда все свободные помещения оказались заполненными, Федот Иванович Михатайкин, колхозный председатель, распорядился ссыпать отобранный картофель прямо на землю. Если насыпать тонким слоем, то на земле он яровизируется будто бы даже еще лучше. А на случай утренних заморозков — покрыли семенники соломой.

Работали все дружно, с азартом, и когда, к середине дня, увидели, что остается немного — решили не ходить на обед, а все закончить и уж потом только разойтись.

Роза, как и все, работала охотно, с удовольствием. И разговоров всяких за день, как и вчера, наслышалась столько, что и за всю зиму, поди-ка, слышать не пришлось. Хорошо на миру: и тебя все видят, и ты всех видишь и слышишь!

Но перед самым концом работы пришел из правления бригадир Ягур Иванович и — словно обухом по голове — новостью ошарашил: «Ты попала в список, так что огород тебе пахать не будут…»

Вот тебе и утренняя песня! Допелась! Накликала беду на свою голову… Что же, что же теперь делать?

И пока шла с работы домой, придумала. Охами и ахами делу не поможешь, плачь не плачь — горе в плуг не запряжешь и огород по вспашешь. И не будет она кланяться Михатайкину, не будет упрашивать бригадира — к шайтану их, и того и другого! Она сварит пиво! Нет, не для того, чтобы гулять-веселиться. Она сварит пиво и позовет соседей на помочь. И как ей сразу эта мысль в голову не пришла, ведь так ведется исстари: кого не берет управка с какой-нибудь крестьянской работой — кричит помочь, и вся работа делается за один день…

Роза на скорую руку пообедала, накормила дочку и, чтобы не быть связанной — дел всяких предстояло много! — снова отнесла ее к добрым соседям.

Перво-наперво она спустила с чердака легкое, выдолбленное из липы, продолговатое корытце и обмолоченный ржаной сноп, еще с лета специально заготовленный для варки пива. Затем зажгла в летней кухне огонь и повесила над ним четырехведерный, налитый чуть больше половины, котел.

Теперь черед за солодом. Ячменный солод еще зимой был перемолот на ручной мельнице-крупорушке и развешан в четыре мешка — по пуду в мешке. Один мешок предназначался на акатуй — народный праздник, который издавна празднуют чуваши по окончании весенних полевых работ (у него и названье-то веселое, красивое: акатуй — свадьба плуга и земли). Второй мешок Роза берегла на отцовы годины: на такие поминки, бывает, много народу приходит, и нельзя чтоб без угощенья. Ну, а остальные два пуда держались про запас на какой-то случай: вдруг Петя приедет или еще по какому делу понадобится.

От ячменного солода пиво получается желтым. И Роза еще от матери знает, что, если в ячменный добавить немного пережаренного ржаного, пиво слегка потемнеет и приобретет особый терпковатый вкус.

Она так и сделала: подмешала в ячменный пуд немного ржаного солода и добрую половину этой смеси высылала в котел. Теперь вода в котле поднялась чуть не до краев. Специальной деревянной лопаткой Роза помешивала в котле, чтобы осевший на дно солод не подгорал. Помешивать-то помешивала, но и тем же временем другие дела делала: один конец долбленого корытца поставила на скамью, что стояла вдоль стены летней кухни, а другой на табуретку. Табуретка немного ниже скамьи, так что получился нужный наклон. К низкому концу корытца поставила ошпаренную кипятком кадку.

Скоро начнется главное дело. На дно корытца надо положить поперек чисто оструганные палки, а на те палки — теперь уже не поперек, а вдоль корыта — аккуратно разостлать ржаной сноп. Ну, а после этого можно браться наконец и за пивной ковш.

Роза взяла в руки деревянный ковш и на минуту залюбовалась искусной работой. Не ковш, а загляденье! Золотые руки были у отца-кузнеца. А ведь еще надо было и выдумать-придумать каждому ковшу — а сколько их сделал отец, считать не пересчитать — и свою форму и свой узор. У того, что она держала сейчас, ручка сделана под лошадиную голову. Это — самый конец. Если же дальше, к черпаку, глядеть, то увидишь запряженную лошадь: вот уздечка на голове, вот вожжи узором отмечены, а вот и оглобли. Сам же ковш вырезан в виде легких саней и даже облучок для кучера не позабыт — вот он облучок. А как разукрашены, как расписаны сани! По закрайкам — узоры, а по бокам — веселящиеся пляшущие люди: ведь пиво пьют для веселья… И когда отец был еще здоров, каждому дорогому гостю он подносил в этом вместительном ковше пиво прямо у ворот. Коль уважил, в гости пришел — не минуй ковша и на дне его ничего не оставляй: таков обычай предков.

Да, много — и себе, и людям — сделал отец таких ковшей, добрую память оставил. Бывало, что вырезал их по ночам, после того, как приходил из кузницы. И для бани был свой особый ковш, для яшки — чувашской похлебки — свой…

Кипит в котле солодовое варево, распространяя вокруг густой хлебный запах, весело потрескивают дрова. И хорошо вот так глядеть на огонь, вдыхать сытный сладковатый запах и предаваться приятным воспоминаниям.

Но вот котел забурлил, так, что полетели брызги. Значит, надо поубавить жару, надо убрать из очага два-три полена.

Кажется, солод разварился достаточно. Да, пора!

Роза начинает черпать ковшом кипящее варево и выливать в корыто. И вот уже потекло в кадку густое, тягучее сусло. И цвет у него не светло-желтый, а коричневатый — именно такой, какой и должен быть.

Сохнет на глазах разбухший солод, уходит сквозь солому сусло на дно корыта и течет, течет в рядом стоящую кадку. Вот и весь котел до дна вычерпан.