Владимир Курочкин - Избранное (сборник) Страница 2

Я с третьего этажа квартиры своих родителей слушаю ровное дыхание спящей Москвы. В соседних комнатах спят отец и мать, сестры, брат. Если слабый ветерок доносит до моего лица в окне движение теплых своих струй, то для меня, горожанина, и этого достаточно. Я доволен.

И вдруг высоко в небе, со стороны мерцающих звезд, доносится монотонное металлическое жужжание. Оно приближается, становится отчетливее. Самолет? Ну да, вон его красные и зеленые бортовые огни! В то время ночные полеты не были новинкой, но все же самолет над спящим городом был редкостью и привлекал невольное внимание. Вот он, невидимый, прошел над домом, и звук оборвался, скраденный завесой стен. Какой-то неугомонный труженик-летчик, наш мирный самолет!..

И тут что-то дрогнуло в моей душе, повернулось в самом сознании. Я не знаю, я и сейчас еще не могу достаточно точно проанализировать и представить, как и какую работу совершил в тот миг мозг. Как от одной только неопределенной, совсем еще неоформленной мысли о возможном враге над спящим городом, словно от искры, вспыхнул, хлынул целый поток ассоциаций? Как сразу собралось в одно целое все разрозненное, о чем случайно и не всегда до конца правильно думалось в те годы? Как откристаллизовалась мгновенно нужная четкая мысль?

Вот молния так в сыпучем, инертном песке, ударив, оставляет вдруг сплавленный кремнистый крепкий камень, который можно далеко и метко бросить…

Поворот выключателя – брызнул на бумагу свет настольной лампы. Я буду писать о себе, о своих чувствах, о своих сверстниках – моих товарищах. О тех, с кем рос и учился, с кем плавал на соревнованиях в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького, с кем работал на Электрозаводе, с кем летал на планерах Тушинского аэроклуба. Мое поколение! Я хочу рассказать о жизни своих сверстников, об их буднях и праздниках, о воспитании воли и мужества. Мы знали – нашему поколению многое дано, но мы еще не прокалены в огне испытаний. Как-то поведем себя в бою и будем защищать свою страну, если случится самое грозное – враг нападет на нас? Мои сверстники – двадцатишестилетние, именно их судьба волновала меня, и мне хотелось свою уверенность в их моральной силе и беззаветной преданности своей Родине выразить в литературных образах.

Еще не было столкновения с японцами у озера Хасан и тем более на Халхин-Голе. Еще не начинались события в Испании. Но уже накален был воздух, пахло грозой, копились враждебные силы в Берлине, Токио и Риме. Уже легко было догадаться, что нападение врага может произойти с любой из сторон: с востока, запада и севера.

Так я начал писать книгу о моих товарищах, которые были всегда рядом со мной, которых я хорошо знал – все их привязанности, желания, мечты, успехи и неудачи. Я старался представить себе, как поведут они себя, если вот так же ночью, над спящим городом появится в воздухе враг. Нет, никто тогда еще и мысли допустить не мог, чтобы враг проник так далеко и прорвался к самой столице! Ну, а если все же к границе подкрадется враг, если его воздушные армады появятся над нашими землями? Тогда мои товарищи должны выполнить свой воинский долг так, как это представилось мне в эту жаркую мирную московскую ночь…

Книга была написана, и судьба самого автора переплелась с судьбами его героев. Газета «Красная звезда» послала меня на Дальний восток – круг моих товарищей сразу расширился. Пришла суровая пора зимней войны с белофиннами – и снова открытие лучших качеств моих сверстников, надевших военную форму, таких качеств, о которых в 1936 году я имел только смутное представление.

Наконец Великая Отечественная война 1941–1945 годов! Как не похожа она была на ту, что я представлял себе в виде сурового испытания для своих героев – моих товарищей! Насколько тяжелее было нашим воинам, насколько неожиданнее и серьезнее были удары врага, и как мужественнее и суровее вели себя люди, отдавая жизни за будущее своей Родины!

И вот сегодня я думаю, что молодое и сильное чувство патриотизма, которое я ощущал у своих товарищей в те далекие годы, то чувство, которое я хотел вдохнуть в души героев книги, – так же сильно и сейчас, так же руководит помыслами и поступками сегодняшней молодежи. И это роднит моих товарищей прошлого с живыми героями сегодняшнего дня!

Мальчуган знакомится с отцом

Драгуны наступают справа, а кирасиры слева. И у тех и у других впереди барабанщики. Но не слышно барабанного треска, который бывает при атаке. Драгуны и кирасиры сделаны из олова, ими играет Тима. Он строит на полу из деревянных кубиков крепости, и оловянные солдатики нападают на нее. Уже сумерки. Они затеяли с мальчуганом игру. Темнота наступает из углов и теснит Тиму. Он передвигает свои игрушки ближе к окну. Крепости разрушаются, но он отстраивает их заново до тех пор, пока темнота не отнимает у него последнего метра пола. Тогда Тима оборачивается к кухне и кричит:

– Темно!

– Огонь зажигать нельзя. На улице стреляют, Тима, – отвечает из кухни мать.

Тима прислушивается. За окном действительно стреляют. Игра увлекла его, и он забыл о выстрелах, которые слышны на улице уже в течение недели. Игра окончена. А жалко! Тима встает и идет на кухню, к матери. Здесь не так страшно. Правда, тоже темно, но здесь печка, и она топится. Дверца печки немного открыта, и виден огонь. Это уже интересно! Тима останавливается у печки и хватается за материнскую юбку.

Мать занята, варит картошку. Она не говорит Тиме ни слова. И он не обижается.

Мать много за эти дни передумала. Молчала и думала. Потом начинала разговаривать сама с собой. Тиме только один раз сказала, что скоро приедет его отец. Это было в тот вечер, когда почтальон принес ей конверт, в котором лежала серая, исписанная карандашом бумага. Об отце Тима много от нее слышал раньше. Это он изображен на карточке, которая висит в комнате на стене. Бритый и веселый. Тима никогда не видел своего отца, но знает, что это нужный человек, такой же, как и мать. А без нее он совсем бы пропал, особенно после того, как началась стрельба на улице.

Тима нагибается и видит на полу бумажку. Он подбирает ее и кладет в печку. Она тотчас сгорает, и Тима наслаждается зрелищем: остатки бумажки, подхватываемые теплым воздухом, взвиваются и исчезают в самом центре огня, где белые языки пламени борются с оранжевыми.

У матери в кармане лежит письмо, и она иногда ощупывает его рукой. В нем написано: «Дорогие мои! Скоро я буду с вами. Кончается эта трижды проклятая жизнь. Мы уже не воюем. Нас заставляют драться, но мы братаемся. Наши бросают оружие, и немцы тоже, но я еще держу у себя винтовку. Как я счастлив, что скоро увижу вас. Я говорю с ребятами – к октябрю думаем быть дома».

Сейчас октябрь. А на улице – стрельба. Это потому, что в городе революция. Отчетливо слышны одиночные выстрелы и очереди из пулеметов. Стреляют почти рядом. Тима прислушивается к шуму на улице и спрашивает мать:

– А завтра будут стрелять?

– Да, Тима, и завтра.

– Кончится, когда папа приедет?

– Не знаю, детка.

– Они испугают его?

– Он не боится, золотко.

– А когда же он приедет?

– Скоро.

– Сегодня?

– Да. Может, и завтра.

Тима топчется на одном месте, потом нагибается. Он поднимает с пола березовую кору и бросает ее в огонь. Кора, как живая, свертывается в трубку, затем пузырится, вспыхивает и ярко горит.

– Какой пожар! – восхищается мальчуган.

В дверь с улицы раздается сильный стук. Стучат сапогом. Мать бежит к двери, а Тима остается у печки. Но ненадолго. Он идет за матерью и останавливается на пороге кухни и комнаты, отсюда ему видно все. Печка сильно разгорелась и бросает оранжевые отсветы прямо на раскрытую входную дверь, около нее стоят мать и солдат. У него старая затасканная папаха с пришитым к ней красным лоскутиком и рваная шинель. Некоторое время они разглядывают друг друга.

Потом солдат говорит:

– Вы гражданка Раушева? Да?

– Я, – отвечает мать.

– Тогда это вам. Документы! Это, наверно, ваш муж. Его убили сейчас юнкера.

И он протягивает ей тонкую пачку серых бумаг. У нее леденеет в груди. Она готова отшатнутся от этих документов и закричать на весь дом. Но ей так уж много приходилось сдерживать свои чувства за эти тяжелые военные годы, что это стало привычкой. И так на нее внимательно, с ожиданием чего-то для себя интересного, поглядывают карие глазки ее сына, что она находит в себе силы задержать свой крик в горле. Словно во сне, она протягивает руку и берет документы, раскрывает их. Видит солдатскую книжку мужа и опускает руку с документами вниз.

– Давайте, давайте, – говорит солдат кому-то.

В комнату входят еще трое солдат. На руках они несут человека в шинели. Солдатам неловко нести свою ношу, потому что через плечо у них висят на ремнях винтовки.