Иван Мележ - Товарищи Страница 2

Его уже не было здесь. Арина, жена Гаврильчика, возилась у печи, в которой неистовствовало жаркое пламя. Когда Ковалевич вошел в комнату, она, поглядывая на огонь, осторожно ухватом ставила в печь чугун, покрытый сковородой. Поставив чугун, Арина кистью руки отерла лоб и приветливо поздоровалась с гостем. Это была невысокая светловолосая молодая женщина, спокойная и неторопливая. На ее пухлых, еще детских щеках, около вздернутого носика розовели от жара, что полыхал из печи, два круга. Она сказала, что Рыгор уже с час, наверно, как ушел на колхозный двор.

— За сеном людей треба послать. Так Рыторка подался туда, беспокоится, чтоб какой заминки не было… — Она ухватом пододвинула жар к чугунку и вздохнула. — Ой, горе мне с ним! Целые дни, бывает, не заглянет в хату.

Арина подала гостю мыло в мыльнице иа зеленой пластмассы и, ни на минуту нс переставая говорить, стала поливать ему на руки из медного ковшика.

— Ну что бы ему — работал бы за себя, и хватит. Это ж столько людей в колхозе, столько беспокойства от каждого. Разве ж за всеми усмотришь? Так нет же — ему до всего дело. Всюду свое слово вставит!

Баклан ничего сам не глядит, так он и за него, за старшину старается: а как же, он, видишь ли, заместитель…

Мохнатые черные брови Ковалевича настороженно поднялись — сейчас еще. чтонибудь скажет о Баклане. Нет, все об одном, о Рыгорке своем…

— Баклан, что ж, выходит, не следит ни за чем? — с напускным равнодушием спросил Ковалевич, ладонью стирая с широкого лица воду.

Она не сразу ответила. Вынесла из комнаты, где спал Ковалевич, чистое с вышитыми красными петухами полотенце, подала гостю. Потом махнула рукой:

— Плохо, скажу я вам, когда у тебя начальником заслуженный человек: то ему хочется на Припять, то в город поехать, — лихо его ведает, чего захочется человеку с заслугами, А если что надо, так делай ты, Рыгорка… Приедет кто из райзо или из эмтеэс — все к Рыгорке.

Она направилась было к печи, но остановилась и, повернув к Ковалевичу полное, круглощекое лицо, весело блеснула глазами и добавила:

— Тут у нас про него, про Баклана, смехом говорят: "Хороший председатель: хоть и плохо руководит колхозом, зато тринадцать немецких эшелонов спустил под откос!"

Она засмеялась так искренне и простодушно, что улыбнулся и Ковалевич. Арина снова принялась хозяйничать у печи. Работала она, как и разговаривала, — неторопливо, без суеты.

Ковалевич вернулся в свою комнату. На улице синел негустой предутренний сумрак, и из окна были видны голые, съежившиеся от сырости и стужи кусты сирени и черные, как будто истлевшие, стебли цветов.

Ковалевич думал о Баклане. Слова Арины не были для него неожиданными. Он уже знал о последнем партийном собрании в колхозе, об отношениях председателя к парторгу, — об этом ему рассказал вчера Гаврильчик. Правда, Гаврильчик говорил о Баклане неохотно и всячески старался обойти эту, очевидно, неприятную ему тему. Чаще всего он отговаривался двумя словами "сошел с рельсов". Однако Ковалевич и по этим скупым сведениям хорошо представил себе поседение Баклана, и это встревожило его.

Ковалевич познакомился с Бакланом, когда тот был в подрывной комсомольской группе. Партизанским отрядом "Смерть фашизму", в который входила эта подрывная группа, командовал Ковалевич. Командиру отряда пришелся по душе молодой подрывник, его отвага и решительность.

Именно Ковалевич и назначил его командиром подрывников, од же поручился за комсомольца-подрывника, когда тот вступал в партию.

Месяца четыре тому назад Баклан стал председателем колхоза. Он в то время вернулся из Минска, с курсов, на которых проучился почти год. Ковалевич узнал об избрании Баклана на одном из областных совещаний от секретаря райкома. Тогда Ковалевич сказал, что лучшего председателя и желать нельзя, потому что его партизан был, кроме всего прочего, хорошим организатором. И вот на тебе…

Ковалевич услышал, что в соседнюю комнату, звякнув щеколдой, кто-то вошел.

Двери между комнатами были затворены, и он не мог видеть вошедшего.

— Заждалась, должно быть, перепелочка? — услышал он голос Гаврильчика. — Нет? Ой, неправда, не поверю. Я ж ведь соскучился без тебя…

Арина незлобиво упрекнула:

— Молчи, постеснялся бы чужого человека, там же все слышно!

— Что там слышно, любушка ты моя? — чтоб потешиться над Арининой осторожно

стью, нарочито громко сказал Рыгор. Арина, невидимому, рукой закрыла ему рот.

Ковалевич, слушая все это, не мог сдержать улыбки.

Гаврильчик приоткрыл дверь в его комнату.

— Можно до вас?

— Заходи.

На молодом обветренном лице Гаврильчика выделялись добрые карие глаза, похожие на два спелых желудя. Он был одет в суконный пиджак, из-под которого виднелась вышитая рубашка; синие армейские штаны были заправлены в короткие, с широкими голенищами старые сапоги.

— Ну, послал людей за сеном, — сказал он с расстановкой. Видно было, что он чем-то озабочен. — Сегодня отправили семь подвод. Поехали далеко, в самое Теремогкое. Отсюда, видать, километров семь будет… Что это вы так рано поднялись, Иван Саввич?

Уголки строгих, резко очерченных губ гостя дрогнули в улыбке. Неужели перед ним тот самый хлопец, который только что дурачился с женой? Посерьезнел, нахмурился…

— Ты ж еще раньше встал, — ответил Иван Саввич.

— Раньше-то раньше. Да ведь мне нельзя спать, Иван Саввич, я на работе. У ме ня забот… Тут, кажется, — рад поспать бы еще часок, так мысли разные разбередят до времени. Подымают сами. Как говорят;

"День придет и заботу принесет". А вы гость, пташка вольная, приехали в отпуск, на отдых, погулять. Так гуляйте…

"Из моего отряда", — тепло подумал Ковалевич. Он вдруг заметил, что со вчерашнего дня он стал как-то особенно гордиться тем, что Гаврильчик партизан его отряда. Гаврильчпк был в подрывной группе Баклана. Он считался в отряде не плохим подрывником, хоть и не было в его действиях такой броской отваги, как у его командира. Он все делал тнхо, старательно [{ ничем не отличался от десятков других партизан…

Арина позвала завтракать. На пороге комнаты Ковалевич остановил Рыгора:

— Баклан еще не приехал?

По тому, как спросил об этом гость, Гаврильчик почувствовал, что тот ждет приезда Баклана с нетерпением.

— Нету пока, — смущенно ответил Рыгор, словно он был виноват в том, что Баклан не приехал.

После завтрака пошли в поле — посмотреть, как идет молотьба. Ковалевич приехал сюда не только для того, чтобы увидеться с Бакланом, — ему хотелось узнать, как живут другие его партизаны, как выглядят теперь места недавних боев.

Стоял хмурый осенний день. Казалось, что собирался дождь, — воздух был насыщен сыростью, низко плыли косматые, темные тучи. Поле было однообразно голое, пустое, но теперь это не бросалось так в глаза, как после жнива: был уже ноябрь. Кое-где чернели широкие полосы пахоты.

Молотилка стояла посреди поля, между двух скирд. Одна из скирд, крутобокая и высокая, покрытая соломой, была еще нетронута, а другую уже больше чем наполовину обмолотили. На ней суетились несколько женщин, подавая на молотилку снопы.

Колхозники, работавшие на земле, увидев около молотилки Гаврильчика и Ивана Саввича, поздоровались. Женщины кричали со скирды что-то веселое, приветливое, но Ковалевич не мог разобрать ни одного слова — их заглушал гул трактора и стук молотилки. Бывшего командира тут хорошо знали — в его отряде было немало колхозников из этой деревни.

Молотилка не останавливалась ни на — минуту. Она быстро и охотно глотала сноп за снопом, и люди едва поспевали накормить ненасытную машину. Наблюдая за колхозниками, которые так ловко управлялись у молотилки, Ковалевич словно набирался новых сил, чувствовал себя моложе и сильнее. Тревожные мысли о Баклане как-то незаметно рассеялись.

Одновременно Ковалевич с интересом наблюдал за заместителем Баклана. Гаврильчик хоть и был рад, что Ковалевич доволен работой у молотилки, однако не выказал своей радости.

На людях Гаврильчик был нарочито медлителен, старался казаться степенным и рассудительным человеком, но природная живость все-таки иногда неудержимо овладевала им. С виду неприметный и простодушный, с наивными, широко открытыми глазами, он покорял всех спокойной уверенностью и вдумчивостью, которые приходят только с годами и опытом.

"Как он повзрослел!" — не раз подумал Иван Саввич, с удовольствием наблюдая за бывшим подрывником. Он помнил, каким был Гаврильчик в отряде, и никак не мог свыкнуться с тем, что из хлопца вырос такой умелый и хозяйственный человек.

Незаметно прошло полдня. За это время они побывали на поле, около Черного леса, — проверили, как тракторист пашет жнивье. Ковалевич ко всему внимательно приглядывался, как будто был здесь не гостем, а хозяином.